Герои и мерзавцы
Один из самых непростых вопросов медицинского эксперимента: на ком его проводить? С одной стороны, проблема в том, что результаты должны быть применимы для лечения пациентов, а значит, субъекты эксперимента – максимально на них похожи. С другой – исход эксперимента непредсказуем: он может привести как к улучшению здоровья, так и к ухудшению и даже к смерти. Особенно велики риски, если мы изучаем новый метод лечения.
Как же поступить, когда без экспериментальной проверки оценить эффективность и безопасность терапии невозможно и в то же время нельзя подвергать и без того больных людей новой опасности? В поисках ответа совершались как благородные подвиги, так и отвратительные злодеяния. И этот поиск продолжается по сей день. Любой ответ будет компромиссом между вредом, который может причинить участие в эксперименте и, возможно, еще большим вредом, который повлечет за собой отказ от медицинских исследований.
Глава 8Лучшие друзья человека
Идея использовать в экспериментах животных всегда лежала на поверхности. Ведь, с одной стороны, при всех отличиях сходство между ними и нами очевидно. С другой – что бы ни случилось в ходе эксперимента, последствия для экспериментатора будут не такими серьезными, как в случае ущерба человеку. Животных мы всегда считали просто своей собственностью. Большинство культур ставит человека на вершину иерархии живого мира, наделяя только его бессмертной душой, способностью мыслить, чувствовать и страдать. Животные же были созданы, чтобы подчиняться нам и удовлетворять наши потребности.
Во времена античности, когда вскрытие человеческих тел не практиковалось, исследование анатомии животных дало первые знания о внутреннем строении живых существ. Оно же привело и к первым ошибкам, вызванным попытками использовать анатомию животных для описания человека. Еще больше информации давала вивисекция. Благодаря этой жестокой практике были получены первые знания о физиологии, которые невозможно было получить другим способом. Так, определить функции блуждающего нерва за сотни лет до открытия электричества можно было, только перерезав его у живого существа. Но даже на Галена, если верить его записям, выражение страдания на лице вскрываемой заживо обезьяны произвело впечатление столь тяжкое, что он прекратил вивисекции приматов и переключился на свиней.
После долгого перерыва использование животных стало вновь популярным в эпоху научной революции. Уильям Гарвей настолько убедительно и эффектно показал, какие возможности оно открывает, что за публикацией его работ по кровообращению последовала целая серия вдохновленных ими экспериментов.
Гарвей не только правильно описал систему кровообращения, но и предположил, что попадающие в желудок вещества всасываются и поступают в кровь, которая затем разносит их по всему телу, исполняя роль универсальной транспортной системы организма. В 1656 году эту теорию решил проверить член Королевского общества и один из основателей современной химии Роберт Бойл. Для эксперимента Бойл раздобыл крупного пса. Судя по оставленным записям, Бойл не тратил денег на покупку животных и считал вполне нормальным присваивать увязавшихся за ним на улице или зашедших в дом чужих собак. Собрав “несколько известных врачей и других ученых людей” и поручив им держать пса, Бойл ввел ему в вену спиртовой раствор опиума. Результат не заставил себя ждать: едва встав на ноги, пес принялся трясти головой, шататься и крутиться на месте, пытаясь сохранить равновесие. Введение в кровь явно было самым эффективным способом заставить вещество действовать. Пес выжил, остался у Бойла, стал знаменит и растолстел. Правда, впоследствии был похищен – возможно, другим экспериментатором.
Гораздо меньше повезло псам, на которых ставил опыты британец Ричард Лоуэр. Он предположил, что если Гарвей прав и пища попадает из желудка прямо в кровь, то можно кормить собак, вводя пищу непосредственно в их кровеносную систему. Лоуэр понял, что пищеварительная система не является лишним звеном, лишь после того как введение в вену животным молока и супа закончилось гибелью нескольких подопытных.
Лоуэр не знал, что в отличие от использованного Бойлом спиртового раствора, который беспрепятственно проходит через сосуды, жировые капли непереваренных супа и молока блокируют кровеносное русло и неизбежно вызывают смерть. В процессе пищеварения съеденное расщепляется на мельчайшие компоненты, и только потом, всасываясь, питательные вещества могут свободно перемещаться по сосудам. Сейчас мы применяем внутривенное питание для кормления людей, которые по каким-то причинам не могут есть. Но пациентам вводятся жидкости, не создающие риска закупорки сосудов, например раствор глюкозы.
Именно Лоуэр первым сделал успешное переливание крови. Сначала от двух собак-доноров, которые истекли кровью до смерти, собаке-реципиенту[116], которая выжила. Затем от животного человеку. В этом эксперименте на роль донора достаточно быстро, благо ее мнения никто не спрашивал, была найдена овца. А вот найти реципиента оказалось непросто. Лишь после очень долгих поисков Лоуэру повезло: поучаствовать согласился страдавший легким помешательством студент богословия Артур Кога. Кога считал, что процедура благотворно скажется на его буйном характере, ибо “кровь овцы имеет символическое значение, как кровь Христа, поскольку Христос – агнец Божий”[117].
Лоуэр не стал его разубеждать. Неизвестно, как эксперимент повлиял на характер Коги, но он выжил и даже просил о повторном переливании. На этот раз Лоуэр благоразумно отказался. Эпизод произвел на современников столь сильное впечатление, что в театрах еще некоторое время играли пьесу The Virtuoso, где один из персонажей, сэр Николас Гримкрак, переливал людям кровь овец, чтобы вывести породу овцелюдей и использовать их как источник высококачественной шерсти.
Какими бы странными ни казались эти эксперименты сейчас, без них у нас не было бы внутривенного наркоза, парентерального питания[118] и переливания крови, спасших миллионы жизней. Но современникам они пользы не принесли. При жизни Гарвея его открытия не вылечили ни одного человека. До того момента, когда новое знание начинало приносить практическую пользу, проходили сотни, иногда даже тысячи лет. Увы, в ходе экспериментального поиска не всегда можно прогнозировать, что через много поколений приведет к важному открытию или новой технологии, а что заведет в тупик и будет казаться потомкам сюжетом из фильмов о безумных ученых.
Прусский врач Карл Август Вейнхольд слишком буквально понимал поговорку про девять кошачьих жизней[119]. Во время всеобщего увлечения электромагнетизмом он издал книгу, в которой описал свои эксперименты по возвращению кошек с того света. Как и другие современники, он возлагал на гальваническое электричество большие надежды. Отрубив голову трехнедельному котенку, Вейнхольд залил в его позвоночник создающую гальваническую пару амальгаму[120] серебра и цинка. Вейнхольд утверждал, что сердце обезглавленного котенка забилось, он встал на четыре лапы и некоторое время прыгал по столу. Когда труп первого котенка перестал двигаться, Вейнхольд раздобыл еще одного. На этот раз он не стал отрубать бедному животному голову, а просто вскрыл черепную коробку и извлек из нее мозг. Затем заполнил полость черепа той же амальгамой и якобы наблюдал, как котенок встал, открыл глаза, потянулся и двадцать минут бродил по комнате. Безусловно, Вейнхольд обладал богатой фантазией. И если он кажется безумцем, то это, вероятно, тот самый случай, когда экспериментатор действительно им был.
На этом обезглавливание животных во имя науки не закончилось. В 1930-е годы в Советском Союзе в Институте экспериментальной физиологии и терапии был создан один из первых аппаратов искусственного кровообращения, названный автожектором. Его сконструировал руководитель института Сергей Брюхоненко. В снятом им двадцатиминутном фильме “Эксперименты по оживлению организма” среди прочего показана отделенная от тела собачья голова. Она присоединена к аппарату и остается живой – реагирует на щекотку перышком, моргает и облизывается. Закадровый голос рассказывает, что подключенная к автожектору голова остается в таком состоянии в течение многих часов. Однако позже свидетели экспериментов Брюхоненко рассказали, что поддерживать собачьи головы в таком состоянии удавалось лишь несколько минут. А знаменитую сцену из фильма сейчас считают фальсификацией.
Опыты Брюхоненко вдохновили советского хирурга Владимира Демихова на еще более неожиданные эксперименты. Демихов пересаживал верхнюю часть туловища – голову и передние ноги – щенков на тело более крупных собак. Животные выживали до двадцати девяти дней, при этом двигались, реагировали на стимулы и пили воду. Гибли двухголовые собаки от иммунного процесса, называемого реакцией отторжения трансплантата. В отсутствие эффективных технологий подавления иммунитета такой исход был неизбежен. Именно поэтому все операции по пересаживанию органов тогда делали только на животных.
Демихов остался в истории не столько из-за этого странного эксперимента, сколько потому, что первым в мире пересадил от одного животного другому сердце, легкие и печень. Благодаря его работам в 1967 году стала возможна первая успешная пересадка сердца от человека к человеку. Сделавший ее хирург Кристиан Барнард неоднократно приезжал в лабораторию Демихова и впоследствии называл его своим учителем.
Опыты Демихова продолжил американский нейрохирург Роберт Уайт. Он взялся за еще более сложную задачу: изолировал мозг одной собаки и пересаживал его в черепную коробку другой. Шесть операций прошли относительно успешно: хотя нервные системы донорского мозга и тела-реципиента не были связаны, после операции животные жили до двух дней. Впоследствии Уайт успешно пересаживал обезьяньи головы: через несколько часов после операции они могли жевать, глотать еду, кусаться и следить глазами за движущимися объектами. Впрочем, жили они недолго.