отом выбирались, с трудом, ломая ногти и кроша зубы, и необязательно свои, а затем взахлёб делились бы с ним впечатлениями. Таким образом, он пользуется нами в качестве безопасного способа получать адреналин. Он будет наслаждаться нашими приключениями, но переживать их, рисковать собственной шкурой и получать все шишки будем мы.
Рон обозрел открывшуюся перед ним перспективу с высоты своего могучего разума, примерно соответствующей высоте полёта калифорнийской кукушки[178].
— То есть у нас будет множество потрясающих приключений, мы приобретём славу, богатство и всеобщее признание, и всё это только за то, что будем рассказывать Сириусу о наших победах?
Джеймс Бонд хлопнул по своему лицу ладонью. Он предпочёл бы хлопнуть ладонью по лицу Рона, но побоялся, что не справится со своими желаниями и выбросит вперёд руку несколько сильнее, чем принято между друзьями. Предварительно сжав кулак.
— Рон, Нюхалз подстрекает нас, — попыталась достучаться до интеллекта младшего Уизли Гермиона. — Он хочет, чтобы мы попадали в неприятности, потому что для него это способ хоть как-то разбавить ту тоску, в которую его жизнь превратилась сейчас.
— Угу, можно подумать, в Азкабане у него была не тоска, а сплошной праздник, — пробурчал Джеймс, удостоился укоризненного взгляда от девушки и прикусил язык.
— Я всё равно не понимаю, что в этом плохого, — убеждённо потряс головой Рон. — Если мы нарвёмся на приключения, то это же здо́рово! Подумайте сами. Если мы справимся с каким-нибудь сложным и рискованным делом, это будет означать, что мы стали самостоятельными, ответственными, что нам можно доверять даже очень серьёзные, взрослые дела. И тогда мама сможет не стоять над душой, а просто сказать мне, чтобы я съел на завтрак манную кашу. А я отвечу ей: «Да, конечно, мама, ты можешь на меня положиться, я уже вполне взрослый и ответственный, я её всенепременно съем», — и есть её не стану.
Джеймс и Гермиона переглянулись. Джеймс еле заметно покачал головой. Гермиона со вздохом кивнула, соглашаясь.
— Да и вообще, Сириус плохого не посоветует, — с убеждённостью в голосе продолжал Рон, с головой уйдя в собственные мысли и не замечая переглядывания товарищей. — Я ведь уже говорил, что он никогда не давал плохих советов? Вот и слизняки, которых я подбросил маме в…
— То есть мы продолжаем? — Гермиона вновь предпочла прервать откровения рыжеволосого парня.
— Конечно! — воскликнул Рон. — Только… Гарри… Нельзя ли что-нибудь сделать с утренними пробежками?
— Что, например? — поинтересовался Джеймс, наклоняясь к окну и разглядывая затянутое свинцовыми тучами небо.
Полосы дождя перемешивали газон с землёй, превращая шотландский глинозём в полесские болота всюду, куда падал взгляд. Человек, сошедший с гравийной дорожки на пожелтевшую траву, за пару шагов вырастал на шесть дюймов только за счёт грязи, налипшей на подошвы его ботинок. Конечно, как бы тщательно подростки по возвращении с утренней пробежки ни чистили свою обувь, вестибюль всё равно пересекали цепочки грязных следов. Домовые эльфы Хогвартса были в полном восторге от дополнительной работы: по странному выверту психики этих совершенных слуг, дополнительная тяжёлая работа была им в радость. Однако бег по скользкой глине и по мокрой траве улучшал реакцию, координацию и чувство равновесия, а дополнительный груз на подошвах служил утяжелителем для развития мышц, рост которых подстёгивался «Конаном-варваром». Несмотря на небольшой срок работы клуба «Эндорфинная эйфория», конечности участвующих в нём подростков перестали напоминать тростинки с утолщениями в местах расположения суставов, а начали наливаться мышечной массой. Даже Колин Криви, бывший эталон худобы, перестал смахивать на живой скелет. Конечно, до гармоничного развития было ещё далеко, но уже сейчас членов клуба можно было выпускать на улицы Лондона, не опасаясь, что сердобольные старушки накидают им в шапки мелочи.
Пора было подумать о более разнообразных тренировках, чем бег и силовые физкультурные упражнения.
— Я слушаю. Что не так с утренними пробежками? — вернулся из своих эмпиреев Джеймс.
— Ну… — Рон душераздирающе зевнул. — Нельзя ли перенести их на вечер? А?
Маг замечает разведывательный вертолёт MI6 над Хогсмидом
Луна освещала облачный покров, укутавший Шотландию, создавая обманчивое впечатление покоя, безмятежности и защищённости. С высоты пяти тысяч футов низкая тяжёлая облачность была похожа на пушистое одеяло, бережно возложенное на неприветливые скалы и увитые вереском глены[179].
Пилоты вертолёта RAH-66 «Команч»[180], оснащённого по последнему слову техники, тщательно следили за тем, чтобы не залезть на территорию маршрутов гражданской авиации: неподалёку от сектора, который им было поручено патрулировать, располагалась посадочная глиссада одной из взлётно-посадочных полос аэропорта Эдинбурга, одного из самых загруженных аэропортов в Великобритании. Второй пилот прослушивал радиопереговоры диспетчерской аэропорта и постоянно вертел головой, следя за навигационными огнями лайнеров. Разумеется, он прекрасно отдавал себе отчёт в бесполезности последнего действия: на скорости снижения в пятьсот километров в час самолёт пролетает по восемь километров за каждую минуту. Даже если удастся заметить самолёт, чьи навигационные огни будут казаться практически неподвижными, что означает сближение с угрозой столкновения, и уйти в сторону, чтобы широкофюзеляжная многотонная махина просто промчалась мимо, — лёгкий вертолёт сдует потоком воздуха, как бабочку. В результате винтокрылая машина превратится в груду обломков, пилоты превратятся в пережаренный шашлык, задание останется невыполненным, и Эм снимет с виновных шкуру, невзирая на жизненные показатели пилотов или на отсутствие таковых. Последнее пугало обоих пилотов «Команча» даже больше перспективы шашлыка.
Положение осложнялось тем, что вертолёт RAH-66 был построен с использованием технологии «стелс», поэтому гражданский радар аэропорта его не видел. Транспондер[181] был отключён, пилоты общались с базой только по узконаправленному лучу, так что для всего остального мира вертолёта не существовало, и авиадиспетчеры не могли отвести от него самолёты. Но миссия того стоила.
Маленькая деревня, расположенная в глубине прилегающего к Эдинбургу лесопарка, с высоты ничем не отличалась от других деревушек, разбросанных там и тут по холмам. Но конкретно рядом с этой деревушкой пролегала обнаруженная со спутника железнодорожная ветка, которую топтуны службы внешнего наблюдения обнаружить не смогли. Приборы вертолёта подтверждали, что вокруг деревни раскинулся сплошной лиственный лес, — пилоты из-за низкой облачности визуального наблюдения не вели, — но те же самые приборы время от времени засекали движение значительных масс металла на скорости около пятидесяти миль в час прямо сквозь чащобу. Приборы бесстрастно фиксировали эти два противоречащих друг другу факта для последующего анализа. Пилоты, читая этот бред по показаниям приборов, тихо сходили с ума.
— О, смотри-ка, ещё один пошёл, — отметил первый пилот, замечая всплеск на детекторе электромагнитной индукции.
Второй пилот оглядел небо в поисках самолётов и рискнул бросить взгляд вниз:
— Ничего не вижу.
— Разумеется, под нами километр сплошной облачности, — усмехнулся первый пилот. — Ты ж смотри, как прёт! Шестьдесят миль в час делает! И это ещё по бурелому!
— Длинный? — поинтересовался второй пилот и снова начал оглядывать небо.
— Футов шестьсот, не меньше, — первый пилот нажал на кнопку радиопередатчика. Переговоры шли по узконаправленному лучу, и перехватить их было невозможно. — Центр, это «Страус», продолжаю барражирование на высоте пять тысяч футов. Только что засёк ещё одну быстродвижущуюся аномалию. Приём.
Голос Изабеллы Крулл, прошедший через несколько последовательных систем скрэмблирования, звучал сухо и безэмоционально:
— Принято, «Страус». Характеристики обнаруженной аномалия соответствует предыдущим? Приём.
Первый пилот изучил показания приборов, пока второй в очередной раз разглядывал небо:
— «Страус» Центру, да, показания такие же. Если бы меня попросили проанализировать то, что я засёк, я бы сказал, что это поезд. Но стандартная инфраструктура железной дороги остутствует, повторяю, приборы не находят ни просеки, ни насыпи, ни характерного отражения от рельсового полотна. Визуальное подтверждение невозможно из-за низкой облачности. Исходя из показаний приборов, я вынужден заключить, что поезд несётся прямо сквозь лес. Приём.
Короткая заминка.
— Поняла вас, «Страус». Продолжайте наблюдение. Что с объектом альфа-два? Приём.
Первый пилот поднял полётный планшет. В отличие от времён Второй мировой войны, полётные планшеты конца XX века были электронными, сделанными по последнему слову технологии, — с плоским жидкокристаллическим экраном толщиной всего в дюйм и со световым пером в качестве средства ввода. По поводу последнего пилоты были не в восторге, потому что понимали, что в реальном бою перо непременно упадёт на пол кокпита и закатится куда-нибудь под кресло в самый ответственный момент; техники обещали приспособить планшеты к вводу информации пальцем, но пока дальше обещаний не продвинулись.
— Центр, это «Страус». Повышенная воздушная активность вокруг дерев… Пардоннэ муа, вокруг объекта альфа-два. Я получаю немало радарных откликов от быстро перемещающихся объектов на высоте до трёхсот футов, часто меньше.
— «Страус», это могут быть птицы? Приём.
— Центр, только если у нас в Шотландии внезапно образовалась целая колония океанских альбатросов, — покачал головой пилот. — Это здоровенные отклики. Пара метров, не меньше. Перемещения явно носят разумный характер. Полное ощущение, что объекты перемещаются по прямой линии, соединяющей какой-нибудь дом в дере… В объекте альфа-два и один из соседних городков, для каждого объекта свой. Я бы сказал, что это похоже на индивидуальный транспорт, если бы мотоциклы умели летать, мы бы получили примерно такую же картину. Приём.