В какой-то момент Ману Баппу позволил себе отвлечься от мыслей о победе и задуматься над тем, почему британцы не стреляют из мушкетов, но картина сражения была слишком прекрасна, чтобы ломать голову из-за таких пустяков. В мечтах он преследовал разбитую армию, крошил врагов тулваром и прорубал кровавую дорогу на юг. Проворная сабля, быстрый конь и поверженный противник. Вот он, рай для настоящего маратха, и сегодня вечером Львы Аллаха откроют его ворота, чтобы он, Ману Баппу, князь, воин и мечтатель, смог навсегда войти в легенду.
Глава вторая
– Огонь! – крикнул майор Суинтон.
Оба шотландских батальона выстрелили одновременно, и почти тысяча мушкетов выбросили густую завесу дыма, скрывшую наступающую цепь. Арабы исчезли из виду, и красномундирники употребили недолгую паузу на то, чтобы перезарядить ружья. Солдаты рвали зубами промасленные бумажные патроны, выхватывали шомполы, одним движением переворачивали их и загоняли в дула мушкетов. Едкий дым понемногу рассеивался. Кое-где от дымящихся пыжей занялась сухая трава.
– Повзводно! С флангов! Огонь! – скомандовал Суинтон.
– Легкая рота! – откликнулся с левого фланга капитан Питерс. – Первый взвод, огонь!
– Вперед! Вали их! Живей, псы! На вас смотрят ваши мамочки! – орал полковник Харнесс. Командир 78-го был безумен как шляпник да еще бредил от лихорадки, но оставить батальон категорически отказался и следовал за наступающими соотечественниками в паланкине. Услышав первый залп, он попытался подняться с носилок, чтобы поддержать своих, хотя его единственным оружием был сломанный кнут. Пару дней назад ему пустили кровь, и теперь из-под левого рукава мундира за полковником волочилась перепачканная повязка. – Задайте им жару, мошенники! Устройте ублюдкам порку!
Теперь огонь вели полуротами; каждая через две-три секунды после соседней, так что залпы как бы катились с обоих флангов к центру, сходились в середине и начинали новый круг опять же с флангов. Шарп называл это часовым огнем, и прием был впечатляющим результатом упорных, утомительных многочасовых тренировок. С крыльев цепи били шестифунтовики. После каждого выстрела орудие подпрыгивало и отскакивало назад, успев выплюнуть из жерла порцию картечи. Пушечный дым покрывал широкие полосы обгорелой травы. Канониры работали без мундиров, в рубахах – закидывали порох, шуровали прибойником, вкатывали ядро, отскакивали от прыгающей пушки и повторяли все сначала. На врага посматривали только командиры орудий, в большинстве сержанты, да и те делали это лишь для того, чтобы проверить точность наводки. Остальные подтаскивали ядра и порох, иногда налегали на лафет или толкали колеса, возвращая орудие на место, а потом снова били и заряжали.
– Воды! – хрипло крикнул капрал, размахивая пустым ведром.
– Целиться ниже! Не тратить зря порох! – призывал майор Суинтон, направляя коня в брешь между центральными ротами и всматриваясь в дым, за которым оставался враг.
Позади него, у знамен 74-го батальона, генерал Уэлсли с адъютантами тоже старался разглядеть арабов. Командир бригады полковник Уоллес направил лошадь к флангу. Проезжая мимо Шарпа, он что-то крикнул, но слова потерялись в грохоте канонады, а в следующий момент конь дернулся, получив пулю в холку. Уоллес посмотрел на рану – вроде бы ничего страшного. В тылу полковник Харнесс сражался с индийцем-носильщиком, пытавшимся вернуть его в паланкин. Один из адъютантов Уэлсли покинул свиту, чтобы успокоить безумного шотландца и уговорить его вернуться к обозу.
– Равнение! – крикнул Колкхаун. – Целься ниже!
Неприятельская атака приостановилась, но вовсе не была отбита. Первый залп стал для арабов сильным ударом. Едва дым рассеялся, как Шарп увидел широкую полосу устлавших землю тел. Белых с красным. Кровь на рубахах. Но за этой шевелящейся стонущей кучей стояли те, кто еще верил в победу и готовился добыть ее любой ценой. Не обученные повзводной стрельбе, арабы палили беспорядочно, но перезаряжали быстро, и пули их достигали цели. Шарп слышал глухие, чавкающие звуки, с которыми металл входит в мясо, видел, как людей отбрасывает назад, как они падают, раскинув руки. Замыкающие оттаскивали убитых и закрывали живыми бреши.
– Тесней! Тесней! Держать строй!
Волынщики не умолкали, добавляя пронзительных, дерзких нот в глухое громыханье пушек. Рядового Холлистера ранило в голову, и Шарп увидел вспорхнувшее облачко белой муки. Кивер слетел на землю. На напудренных волосах проступило темное пятно, и Холлистер, покачнувшись, рухнул с остекленелыми глазами.
– Первый взвод, огонь! – скомандовал сержант Колкхаун.
Неприятеля из-за близорукости он различал плохо, но сейчас этот недостаток ему не мешал – в дыму все равно никто ничего не видел. От сержанта требовалась только выдержка, а ее Колкхауну было не занимать.
– Второй взвод, огонь! – крикнул капитан Уркхарт.
– Господи Иисусе! – прохрипел кто-то рядом с Шарпом. Солдат как будто оступился, выронил мушкет, согнулся и упал на колени. – О Господи… Господи… Господи… – повторял он, зажимая обеими руками горло.
Раны Шарп не увидел, но потом заметил, что между пальцами сочится и стекает на серые штаны кровь. Умирающий взглянул на Шарпа, в глазах его блеснули слезы, и в следующий момент он завалился вперед, лицом вниз.
Шарп поднял мушкет и перевернул убитого, чтобы снять патронную сумку.
– Кремень! – крикнул кто-то впереди. – Мне нужен кремень!
Сержант Колкхаун, расталкивая солдат локтями, пробился через ряды с запасным кремнем:
– А где твой запасной кремень, Джон Гамильтон?
– Бог его знает, сержант.
– Ну, тогда у Него и спроси. Будешь наказан.
Джон Гамильтон промолчал. Рядом выругался другой – пуля пробила ему левое запястье. Солдат отступил, левая рука безжизненно свисала вдоль туловища, и с нее капала кровь.
Шарп, недолго думая, занял освободившееся место, поднял мушкет и выстрелил. Приклад больно ударил в плечо, но ощущение было приятное. Наконец-то нашлось настоящее дело. Он опустил ружье, вытащил из сумки патрон, надкусил плотную бумагу, ощутив на языке соленый вкус пороха, вложил пулю в дуло, забил шомполом и выстрелил. Зарядил опять. У самого уха странно взвизгнула пуля. Над головой просвистела другая. Шарп подождал, пока огонь с фланга снова докатится до шестой роты, и выстрелил вместе с 1-м батальоном. Опустить приклад. Достать патрон. Надкусить. Засыпать порох. Загнать пулю. Шомпол на место. Поднять мушкет. К плечу. Взвести курок. Шарп делал все это привычно быстро, как и все остальные. Делал то, что умел. То, чему его учили. Только вот офицеров никто не учит. Зачем их учить, если они все равно ничего не делают? Прав Венейблс: единственное, что требуется от прапорщика, – это остаться в живых. Но быть в стороне, когда идет бой, Шарп не мог. К тому же сейчас он чувствовал себя на месте: лучше стоять в шеренге и посылать пули в скрытого дымом врага, чем вообще ничего не делать и торчать столбом за спиной роты.
Дрались арабы хорошо. Чертовски хорошо. Шарп даже припомнить не мог, когда еще кто-то выдерживал такой плотный огонь. Арабы даже пытались наступать, но им мешала груда тел – все, что осталось от первых рядов. Да сколько же их там, черт возьми? Один из зеленых флагов накренился и упал, но тут же снова заколыхался вверху. Барабаны все били и били, били зло и настойчиво, составляя жуткий дуэт с завывающими волынками красномундирников. Ружья у арабов были с необычно длинными стволами, из которых вырывались длинные языки пламени и грязно-серый дым. Еще одна пуля прошла совсем близко. Шарп выстрелил, и чья-то рука схватила его за воротник и резко дернула назад.
– Займите свое место, мистер Шарп! – зло бросил капитан Уркхарт. – Здесь! Позади роты! – Лошадь отступила в сторону, и рывок получился сильнее, чем, наверно, рассчитывал капитан. – Вы больше не рядовой, – добавил Уркхарт, помогая прапорщику удержаться на ногах.
– Конечно, сэр, – глядя прямо перед собой, ответил Шарп. Он почувствовал, что заливается краской – его, как мальчишку, отчитали перед солдатами. К черту все! К черту!
– Приготовиться к атаке! – крикнул майор Суинтон.
– Приготовиться к атаке! – повторил капитан, отъезжая на фланг.
Шотландцы вытащили штыки и вставили их в ушки на дуле мушкета.
– Расстрелять! – крикнул Суинтон, и те, у кого оставалась пуля в стволе, дали последний залп.
– Семьдесят четвертый! – Майор поднял саблю. – Вперед! Где музыка? Я хочу услышать волынку!
– Давай, Суинтон! Вперед! – заорал Уоллес. Подбадривать никого не требовалось, наступали все в охотку, но полковник разволновался и, обнажив палаш, устремился на левый фланг седьмой роты. – Веселей, парни! На врага!
Красномундирники шли вперед, затаптывая тлеющие на земле пыжи.
Арабов наступление британцев как будто застало врасплох. Некоторые выхватили штыки, другие вытащили из ножен длинные кривые сабли.
– Вперед, парни! Они не выдержат! – кричал Уэлсли. – Не выдержат! Смелей!
– Черта с два они выдержат, – прохрипел кто-то рядом.
– Вперед! Вперед! – не умолкал Суинтон. – Не робей!
И красномундирники, получив команду убивать, пробежали последний десяток ярдов, перепрыгнули через мертвых и заработали штыками. Справа от 74-го не отставал 78-й. Британские пушки дали последний залп картечью и замолчали, чтобы не задеть своих.
Одни арабы хотели драться, другие думали об отступлении, но атака горцев стала неожиданностью и для первых, и для вторых. Между тем задние ряды, не понимая опасности, продолжали напирать, подгоняя передних на шотландские штыки. Шарп бежал замыкающим, держа в руках разряженный мушкет. Штыка у него не было, и он уже подумывал, не лучше ли вытащить саблю, когда высокий араб срубил ятаганом замыкающего первого ряда и занес окровавленный клинок над головой следующего. Шарп перевернул мушкет и, схватив его за ствол, врезал врагу по виску тяжелым, окованным медью прикладом. Араб рухнул как подкошенный, и в спину ему тут же воткнули штык. Он з