– И когда же это у них началось? – полюбопытствовал Торранс.
– Четыре года назад, сэр. Я тогда устроил так, что Шарпи дали тысячу плетей. Был бы покойничком наш Шарпи, как ему и положено, да только сэр Уэлсли вмешался. Остановил порку, так что наш герой получил только двести плеток. Подумать только, остановил наказание! – Несправедливость сего акта до сих пор возмущала сержанта. – И вот нате вам – теперь Шарпи еще и офицер! Говорю вам, сэр, армия не та, что была. Все рушится, все! – Он стащил наконец портянку с левой ноги, задумчиво посмотрел на черные от грязи пальцы и недоуменно покачал головой. – Вроде бы и мыл недавно, в августе, а по ним и не скажешь, а?
– Сейчас декабрь, – язвительно напомнил Торранс.
– Хорошей помывки, сэр, должно хватать на полгода.
– Некоторые занимаются этим чаще, – намекнул капитан.
– Может, кто и занимается, сэр. Вы, к примеру, как есть джентльмен. А вот я портянки снимаю, только когда ноги сотру. – Хейксвилл нахмурился. – Давно не стирал. Уже и не помню, когда такое было. Бедняга Найг! Неплохой был парень, хоть и черный.
У Торранса насчет Найга было другое мнение; капитан считал толстяка-индийца злобным и мерзким типом, скверной на лике земли, но спорить с Хейксвиллом не хотелось.
– Нам определенно будет его не хватать, – вздохнул он, изображая подобающую случаю скорбь.
– Жаль, сэр, что вам пришлось его повесить, но, с другой стороны, а что еще оставалось? Как говорится, что в землю лечь, что дьяволу в печь… Да, бедняга Найг. – Хейксвилл немного помолчал, покачивая печально головой. – А вздернуть, сэр, следовало бы Шарпи. Как Найга ни жаль, а что Шарпи живой, то еще жальчей. Вот уж кто петлю заслужил по всем статьям, сэр. Убивец он и проходимец. Только о том думает, как бы кого со свету сжить. – И далее сержант, не скрывая праведного возмущения, поведал Торрансу, как Шарп пытался убить его, Хейксвилла, в первый раз отдав на съедение тиграм-людоедам султана Типу, а во второй оставив наедине со слоном, обученным давить человека ногой. – Да вот только тигры-то были сытые, сэр, и жрать меня не пожелали. А что касательно слона, сэр, то у меня был с собой ножичек. Ткнул я проклятому в лапу. – Он продемонстрировал, как именно это было сделано. – Вот так, сэр! На все лезвие! А ему не понравилось. И все, сэр, потому, что меня убить нельзя. Нельзя убить Обадайю Хейксвилла! Отмечен Богом!
Сержант говорил страстно, убежденно, с жаром истинно верующего. В детстве его повесили за кражу, но он выжил и проникся твердой уверенностью, что пребывает под защитой ангела-хранителя.
Безумен, подумал Торранс. Такому самое место в Бедламе. Однако же сержант занимал его и веселил. На первый взгляд Обадайя Хейксвилл казался примерным солдатом, и только нервный тик, уродующий его лицо каждые несколько секунд, указывал на то, что в пустых, невыразительных голубых глазках прячется что-то любопытное, темное, загадочное. Скорее всего, это что-то, скрывающееся за выражением детской невинности, было развившейся до крайности злобой, сочетавшейся с поразительной самоуверенностью. Хейксвилл, размышлял капитан, мог бы убить ребенка и тут же найти оправдание сему кощунственному деянию.
– Так вы, сержант, мистера Шарпа недолюбливаете?
– Ненавижу, сэр. Чего и не скрываю. Видел, сэр, как он угрем везде проползал, и знаю, как в офицеры вылез.
Хейксвилл взял нож, предположительно тот самый, которым отбился от слона-убийцы, и, положив правую ногу на левое колено, занялся отвратительного вида волдырем.
Зрелище оказалось не для слабонервных, так что Торранс предпочел на время зажмуриться.
– Дело вот в чем, сержант. У Найга есть брат. И этот брат хотел бы побеседовать с мистером Шарпом наедине, без свидетелей.
– Вот, значит, как? – пробормотал Хейксвилл, протыкая водяной пузырь. – Вы только посмотрите, сэр. Сколько ж гною набралось! Непорядок. У меня такого давно не было. Должно быть, все дело в новых сапогах. – Он плюнул на лезвие и проткнул гнойник в другом месте. – Сапоги, сэр, надо вымачивать в уксусе. Так, говорите, Джама желает выпустить нашему герою кишки?
– Думаю, в самом буквальном смысле.
– Не он один такой, так что пусть встает в очередь.
– Нет, – твердо проговорил Торранс. – Мне нужно, сержант, чтобы мистер Шарп попал к Джаме. Живым. И чтобы его исчезновение не вызвало ненужного шума.
– То есть чтобы никто ничего не заметил? – Хейксвилл задумался ненадолго, потом пожал плечами. – Устроить не трудно, сэр.
– Неужели?
– Я сам поговорю с Джамой, сэр. А потом вы дадите Шарпи какое-нибудь поручение. Отправите куда-нибудь, где я и буду его поджидать. Плевое дело, сэр. Рад буду вам послужить.
– Вы меня успокоили, сержант. Что бы я без вас делал…
– Такая уж у меня работа, сэр. – Хейксвилл с ухмылкой взглянул на появившуюся из кухни Клер Уолл. – Солнышко мое, – произнес он тоном, который считал ласковым и от которого бедная женщина едва заметно побледнела.
– Ваш чай, сэр. – Клер протянула капитану чашку.
– И чашку для сержанта, Брик! Где твои манеры?
– Ей манеры ни к чему, сэр, – осклабился Хейксвилл, повергая несчастную женщину в ужас. – Ей и того хватит, что есть. Положи сахарку, дорогуша, если капитану не жалко.
– Принеси ему сахара, Брик, – распорядился Торранс.
Сержант проводил девушку голодным взглядом:
– Настоящая женщина, сэр. Каковой и должна быть. Цветочек, истинный цветочек.
– И вам, сержант, конечно, хотелось бы его сорвать, а?
– Пора, сэр. Пора жениться. Мужчина, как сказано в Писании, должен оставить сына.
– Так вы, значит, задумываетесь о потомстве? – поинтересовался Торранс и тут же нахмурился – в дверь постучали. – Войдите! – крикнул он.
Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась голова незнакомого пехотного капитана.
– Капитан Торранс?
– Это я, – с достоинством ответствовал Торранс.
– Я от сэра Артура Уэлсли, – сообщил гость тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Генерал хотел бы знать, почему обоз до сих пор не вышел к месту назначения, как было приказано.
Торранс непонимающе уставился на незнакомца, потом, выругавшись негромко под нос, поднялся со стула:
– Засвидетельствуйте генералу мое почтение и передайте, что обоз выступает в путь сию минуту. – Подождав, пока за капитаном закроется дверь, он выругался еще раз, от души и громко.
– В чем дело, сэр? – осведомился Хейксвилл. – Что-то случилось?
– Будь оно проклято! Чертов обоз все еще здесь! Дилип, должно быть, приходил утром за указаниями, но я посоветовал ему убираться. – Он чертыхнулся. – Треклятый Уэлсли вывернет меня наизнанку.
Бумаги лежали на столе, и Хейксвилл, забрав их, двинулся к двери, оставляя за собой кровавые следы, – обуться он не успел.
– Дилли! Дилли! Поди сюда, черномазая свинья! Живей! Вот, возьми. И пошевеливайся!
– Черт! – Торранс нервно прошелся по комнате. – Черт, черт, черт!
– Не стоит так беспокоиться, сэр.
– Легко вам говорить, сержант. Шкуру сдерут не с вас, а с меня.
Хейксвилл усмехнулся, и щека его тут же задергалась.
– Все просто, сэр, надо только свалить вину на кого-то другого. В армии всегда так делается.
– На кого? На Шарпа? Вы же сами сказали, что он у Уэлсли в любимчиках. Как я свалю вину на него? Или, может, на вас?
Не найдя других аргументов, чтобы успокоить разволновавшегося начальника, Хейксвилл протянул ему чашку чая.
– Лучше подставить Дилипа, сэр. Поскольку он есть черномазый нехристь. А с него какой спрос?
– Да ведь он все будет отрицать! – не согласился Торранс. – И уж меня точно выгораживать не станет.
Хейксвилл усмехнулся:
– Ничего он отрицать не будет, сэр, поскольку не сможет. А не сможет по той простой причине, что… – Сержант замолчал, высунул язык, выпучил глаза и натужно захрипел.
– Господи, Хейксвилл, что вы такое говорите… – пробормотал Торранс – искаженная жуткой гримасой физиономия сержанта намекала на еще более страшную картину. – К тому же Дилип хороший писарь. Знает свое дело. В этих местах найти подходящую замену дело безнадежное.
– И совсем не безнадежное, сэр. Нужного человека нам даст Джама. Уж он-то постарается. – Сержант ухмыльнулся. – Да и дела пойдут легче, сэр, если мы сможем доверять писарю так же, как друг дружке.
Торранс поежился – оказаться в одной компании с Обадайей Хейксвиллом он вовсе не стремился. Однако и рассчитаться с братом Найга по долгам без содействия услужливого сержанта он вряд ли бы сумел. Как ни крути, Хейксвилл был удивительно полезен и всегда указывал выход из любого положения. Он мог продать все, что угодно, вымести подчистую целый склад и при этом не оставить никаких следов своего участия, свалив вину на постороннего. И в данном случае сержант тоже был прав. Если Джама предоставит нового писаря, тот сможет заново составить отчеты. А если обвинить в задержке обоза Дилипа, тогда и с крючка, подведенного дотошным Уэлсли, можно соскочить. Как всегда, Хейксвилл предложил безболезненное решение весьма щекотливой проблемы.
– Вы, сэр, предоставьте это дело мне, – продолжал сержант, – а уж я за всем присмотрю и обо всем позабочусь. Можете не сомневаться. – Он принял чашку из рук незаметно проскользнувшей из кухни Клер и осклабился, изображая благодарную улыбку. Взгляд его оценивающе прошелся по тонкой фигурке. – Мы с ней, сэр, созданы друг для друга. Так сказано в Писании.
– Не раньше, чем Шарп будет мертв, – предупредил Торранс.
– Не беспокойтесь, сэр, он умрет, – пообещал Хейксвилл, уже предвкушая, что за этим последует.
Ему достанется не только Клер Уолл, но и сокровища Шарпа. Настоящие сокровища! Сержант давно пришел к выводу, что именно Шарп убил султана Типу при штурме Серингапатама, а потом снял с мертвеца бриллианты и золото, сапфиры и изумруды, жемчуга и рубины. Более того, Хейксвилл даже вычислил, где именно прапорщик прячет камешки. Издалека, приглушенный духотой, долетел звук артиллерийского выстрела. Гавилгур. Вот только Шарпу не видать крепости как своих ушей, потому что отныне Шарпом займется он, Обадайя Хейксвилл. «Я буду богат, – пообещал себе сержант. – Я обязательно разбогатею. Так сказано в Писании».