Встреча Пушкина и «архивных юношей» произошла 12 октября 1826 года у Веневитинова. Поэт читал неопубликованного «Бориса Годунова», песни о Степане Разине, недавно написанное добавление к «Руслану и Людмиле» («У лукоморья дуб зеленый…»). Узнав о планах московской молодежи издавать журнал, Пушкин поделился своими намерениями, и было решено объединить усилия. С 1827 года начал выходить «Московский вестник», и на протяжении трех лет Пушкин добросовестно служил ему (поддерживая в то же время альманах А. Дельвига «Северные цветы»). Опыт сотрудничества в «Московском вестнике» оказался неудачным: журнал ориентировался на элиту, число читателей быстро падало.
Как и раньше, Пушкину не сиделось на месте: в 1826 году, после разговора с царем и краткого пребывания в Москве, он отправился в Михайловское, но в декабре возвратился. В мае 1827 года поэту разрешено было посетить Петербург, и он поспешил воспользоваться этим, но в июне, «почуя рифмы», снова уехал в Михайловское, где начал исторический роман, который позднее печатался под не принадлежащим Пушкину названием «Арап Петра Великого». В октябре поэт возвратился в Петербург, где на протяжении 1828 года предпринял ряд неудачных попыток отправиться в длительное путешествие: просьбы разрешить поездку в действующую армию на Турецкий фронт или за границу встретили отказы. В октябре 1828 года Пушкин уехал под Тверь, в поместье Малинники, и начал там «Полтаву», которая была окончена в течение месяца (поэма вышла в 1829 году и не имела успеха). В декабре 1828 года Пушкин приехал в Москву, в январе 1829-го – снова в Малинники, потом – в Петербург. Весной 1829 года он возвратился в Москву, посватался к Наталье Гончаровой, получил отказ, после чего, так и не дождавшись официального разрешения, уехал на Кавказ (Орел – Кубань – Тифлис – Каре – Арзрум).
26 мая 1829 года Пушкин приехал в Тифлис, куда уже прибыло распоряжение о секретном надзоре за ним. Он провел в Тифлисе около 2-х недель и потом отправился в действующую армию, с которой вошел в Арзрум. Пушкина видели в передовой цепи атакующих казаков – солдаты с недоумением смотрели на штатскую фигуру в цилиндре и, считая его священником, звали «батюшкой». Однако «во время пребывания в отряде Пушкин держал себя серьезно, избегал новых встреч и сходился только с прежними своими знакомыми, при посторонних же всегда был молчалив и казался задумчивым». Результатом путешествия стал ряд кавказских стихотворений и «Путешествие в Арзрум».
В начале июня он виделся на Кавказе с лицеистом Вальховским, Н. Раевским-сыном, с братом Пущина Михаилом, со ссыльными декабристами. На одном из горных перевалов Пушкин встретил гроб с телом убитого в Персии Грибоедова.
Неприятности, связанные с тем, что командующий армией генерал Паскевич слишком ревностно выполнял поручение о надзоре за поэтом, вынудили Пушкина покинуть Кавказ. В Петербурге его ждали тягостные объяснения с Бенкендорфом по поводу самовольной поездки. Кроме того, Бенкендорф устроил ему разнос по совсем уж неслыханному поводу: поэту было запрещено не только публиковать, но и показывать друзьям произведения, не прошедшие цензуры.
Выбранив Пушкина за чтение «Бориса Годунова», Бенкендорф напомнил требование представлять все новые произведения государю, стремясь установить с Пушкиным отношения надзирателя и непослушного юнца. Поэт противился этому, он поддерживал стиль светского равенства, а потому обращался к своему цензору только по-французски, устраняя необходимость прибегать к унизительно-бюрократическому тону. {49} В ответ поэт получал строгие выговоры по всякому поводу, вынужден был оправдываться и благодарить за отеческие наставления. Следует вспомнить, как не терпел Пушкин «покровительства позор» даже со стороны друзей, чтобы представить себе, каково было ему терпеть все это от Бенкендорфа.
Венцом всему стало учреждение секретного надзора над Пушкиным, который был официально отменен много лет спустя после гибели поэта. Обстоятельства складывались совсем не так, как представлялось Пушкину, когда он покидал кабинет царя в Кремле.
Положение Пушкина к концу 1820-х годов стало очень тяжелым. В литературных кругах создалась далеко не лучшая ситуация: начал складываться союз продажных литераторов и тайной полиции, вперед выдвинулась фигура писателя и тайного осведомителя Фаддея Булгарина, в руках которого к концу 1820-х годов оказалась самая популярная в России газета «Северная пчела», журналы «Сын отечества» и «Северный архив». Литераторам пушкинского круга после закрытия декабристских изданий печататься было негде.
И в этих условиях очевидной травли Пушкин задумал жениться. В 1826 году он сватался к С. Ф. Пушкиной, в 1828-м – к А. Олениной, не сомневаясь в положительном ответе, но отец невесты отказал «неблагонадежному» Пушкину. 1 мая 1829 года поэт просил руки Натальи Гончаровой и получил неопределенный ответ, более похожий на отказ, а в марте 1830-го П. Вяземский сообщал, что Пушкин чуть ли не помолвлен с Екатериной Ушаковой. В марте же 1830 года, в самый разгар журнальной войны с Булгариным, поэт отправился в Москву. Здесь он снова встретил Наталью Гончарову, 5 апреля обратился к ее матери с решительным письмом, а на следующий день сделал вторичное предложение, которое на этот раз было принято.
Сразу же обнаружились трудности. Родители невесты опасались политической репутации жениха, и Пушкин, памятуя об истории с Олениной, обратился к Бенкендорфу с сообщением о намерении жениться и просьбой удостоверить его благонадежность. Шеф жандармов известил Пушкина, что государь принял известие о готовящейся женитьбе Пушкина с «благосклонным удовлетворением» и, кроме прочего, писал: «Полиции не давалось распоряжения иметь за Вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал Вам, могли пойти Вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени Вы в этом будете все более и более убеждаться. Какая же тень падает на Вас в этом отношении? Я уполномачиваю Вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому вы найдете нужным».
Были трудности и другого рода – денежные. Семейство Гончаровых стояло на более высокой ступени общественной лестницы, чем Пушкины, но было еще беднее. Приняв предложение Пушкина (помолвка состоялась 6 мая 1830 года), Гончаровы со свадьбой не спешили, требуя, чтобы жених обеспечил приданое. С большим трудом Пушкин выпросил у отца деревеньку Кистеневку, расположенную в Нижегородской губернии, вблизи от имения Болдино.
В денежных хлопотах прошло лето. Настроение было тяжелое: Пушкин в очередной раз поссорился с будущей тещей и в раздражении написал невесте письмо, в котором возвращал ей слово. 31 августа поэт покинул Москву. Приближалась осень – «пора стихов». 3 сентября Пушкин приехал в Болдино, рассчитывая за месяц управиться с делами, заложить деревню и вернуться в Москву справлять свадьбу. Ему было досадно, что за всеми делами пропадет лучшее рабочее время. Кроме того, осенний «урожай» стихов был основным источником существования в течение всего года, а деньги были нужны. С ними была связана независимость – возможность жить без службы, и счастье – возможность семейной жизни.
Пушкин ехал в Болдино в подавленном настроении. Работать было необходимо и очень хотелось, но обстоятельства складывались так, что, по всей видимости, ничего не должно было удаться. Не случайно первыми стихотворениями этой осени стали мрачные «Бесы» и отдающая глубокой усталостью «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…») Однако тоскливое настроение скоро изменилось: пришло «прелестное» письмо от невесты, которое «вполне успокоило» поэта. Кроме того, покинуть Болдино оказалось невозможным – свирепствовала холера, и вокруг были карантины – а это сулило длительное пребывание в деревне. 9 сентября он осторожно пишет Наталье, что задержится дней на двадцать, и в тот же день Плетневу, – что приедет в Москву «не прежде месяца». И с каждым днем, поскольку эпидемия усиливалась, срок отъезда все более отодвигался и увеличивалось время для поэтического труда. Пушкин оставался в Болдине до декабря в полном уединении, но с таким приливом вдохновения, какого у него давно не бывало.
По возвращении из деревни поэт написал своему другу и издателю Плетневу: «Вот что я привез сюда: две последние главы «Онегина», восьмую и девятую, совсем готовые в печать; повесть, писанную октавами (стихов 400) [ «Домик в Коломне»], которую выдам anonyme; несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того написал около тридцати мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное, для тебя единого): написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется, и которые напечатаем также anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает».
Главное – в Болдине был закончен роман «Евгений Онегин», над которым Пушкин работал 7 лет 4 месяца и 17 дней. Когда «Евгений Онегин» вышел из печати, то был моментально раскуплен и вызвал оживленные толки. Полевой считал это произведение воплощением романтизма, а романтик Бестужев возмущался ничтожностью сюжета. Читатели были в восторге от изящества формы и жизненности содержания (публика сразу же стала искать ту, с которой была «списана» Татьяна, а Пушкина считали прототипом Онегина). Большинство же критиков, признавая «редкое дарование» и называя автора «любимым поэтом», не нашли в поэме ни плана, ни связи, ни характеров; только много позднее появились похвальные критические заметки, в которых «Евгений Онегин» был представлен как «полное и верное воспроизведение жизни русского дворянства того времени, во всех ее разнообразных областях и оттенках» (А. Кирпичников).
Что касается остальных произведений, написанных в Болдине, то «Домик в Коломне» – это «игрушка, сделанная рукой великого мастера» (Белинский). Маленькую трагедию «Скупой рыцарь» Пушкин приписал несуществующему английскому поэту Ченстону из-за того, что в пьесе использованы семейные воспоминания. Пьеса «Моцарт и Сальери (в рукописи озаглавлена «Зависть») отражает размышления поэта о развитии низкой страсти в сильной душе, о различии между гением и талантом. «Пир во время чумы» – ряд сцен, переведенных с английского (Джон Вильсон «The City of the Plaque»), но песня Мери и песня президента сочинены Пушкиным. Четыре сцены «Каменного гостя» образуют драму, создавая которую Пушкин взял от предшественников только типаж Лепорелло и развязку: все остальное – плод его собственного воображения.