<…> Его прозвали монахом Фотием. Невозмутимый и спокойный по природе, Федор Михайлович казался равнодушным к удовольствиям и развлечениям его товарищей; его нельзя было видеть ни в танцах, которые бывали в училище каждую неделю, ни в играх в «загонки, бары, городки», ни в хоре певчих. Впрочем, он принимал живое участие во многом, что интересовало остальных кондукторов, его товарищей. Его скоро полюбили и часто следовали его совету или мнению».
Под предлогом нездоровья Достоевский часто оставался в спальне, занимаясь чтением, или гулял по комнате, всегда с опущенной головой и сложенными за спиной руками. Он часто читал и делал записи по ночам, что вызывало замечания дежурных офицеров; они отправляли его в постель, но через некоторое время кондуктор Достоевский снова сидел у своего столика за книгой. Так он прочел всего Гофмана, почти всего Бальзака, Гете, Гюго, Гомера, Шекспира. Некоторые соученики называли Достоевского чудаком, мистиком и идеалистом, но, в общем, уважали за образованность, твердый характер и чувство собственного достоинства.
В то же время Федор начал сочинять: он работал над историческими драмами «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Многие курсанты училища запомнили «вдохновенные рассказы» Достоевского. Он всегда говорил тихо и медленно, голос его звучал глухо из-за перенесенной в детстве болезни горла, но у него был врожденный дар декламации: «Уже далеко за полночь, все мы сильно уставшие, а Достоевский стоит, схватившись за половинку двери, и говорит с каким-то нервным воодушевлением; глухой, совершенно грудной звук его голоса наэлектризован, и мы прикованы к рассказчику», – так описывал те вечера Д. В. Григорович {50} – один из немногих друзей Достоевского (впоследствии Тургенев назвал Григоровича «бессердечным мелким сплетником», такого же мнения придерживался и Некрасов).
Особое место среди знакомцев будущего писателя занимал И. Н. Шидловский, с которым он познакомился в Петербурге весной 1837 года. Шидловский был старше Достоевского на пять лет, окончил университет, служил, сочинял стихи, увлекался разными литературными течениями. В нем, по словам Достоевского, мирилась бездна противоречий, он имел громадный ум и талант, который так и не смог реализовать (остальные знакомые Шидловского придерживались иного мнения, считая его единственным интеллектуальным достоинством хорошую память). Их дружба прервалась, когда Шидловский, став сановником, неожиданно оставил службу и уехал в свое имение в Харьковскую губернию. Там он окунулся в историческую науку и принялся писать какой-то труд, который, впрочем, быстро забросил. В пятидесятые годы он ушел в монастырь, но вскоре покинул его и по совету какого-то старца уехал в деревню, чтобы «жить в миру». Не снимая монашеской рясы, он до самой смерти жил в деревне, то являясь перед народом с горячими призывами искать спасение в вере, то страшно напивался и принимался богохульствовать. Достоевский рассказывал, что Шидловский был даже в Сибири на каторге, после чего сделал себе кольцо из железа своих кандалов и носил его, не снимая.
С этим-то человеком Достоевский сошелся довольно близко и часто бродил с ним по улицам Петербурга, уже тогда мечтая написать роман о городе и его жителях.
Поглощенный своей внутренней жизнью и литературными замыслами, Достоевский в то же время был старательным учеником и пунктуально следовал училищному режиму. Однако осенью 1838 года, несмотря на успешную сдачу экзаменов (в том числе и по математике), Федор был оставлен на второй год из-за мстительности преподавателя алгебры. Юноша нагрубил преподавателю во время одного из занятий, и «математик» оставил его на второй год, не постеснявшись объявить истинную причину своего решения.
Вообще училище утомляло Достоевского. Его подавляла муштра, участие в бесконечных смотрах, парадах. «Во всем училище не было воспитанника, который бы так мало подходил к военной выправке как Ф. М. Достоевский, – писал позднее художник Трутовский. – Движения его были какие-то угловатые и вместе с тем порывистые. Мундир сидел неловко, а ранец, кивер, ружье – все это на нем казалось какими-то веригами, которые временно он обязан был носить и которые его тяготили».
Особенно мучительно было Федору осознавать свою бедность – он жил в среде хорошо обеспеченных воспитанников, и когда случалось, что у него не было денег отправить письмо или купить чая и сахару, его самолюбие очень страдало. Сын лекаря и внук деревенского священника, новоиспеченный дворянин – он боялся не столько нужды, сколько мнения окружающих. Правда, М. А. Достоевский получил в 1827 году чин коллежского асессора, дававший право владения землей и крепостными, был записан в дворянскую книгу Московской губернии, но в среде богатой и родовитой молодежи его сын чувствовал себя неуютно. Это чувство усугубилось после смерти отца, когда Федор остался круглым сиротой.
8 июня 1839 года, по дороге из своего имения в Москву, М. А. Достоевский был задушен в собственной карете крепостными, которые больше не могли выносить его жестокости и издевательств. Смерть отца стала большим горем для детей, и именно тогда, по семейному преданию, у Федора случился первый приступ эпилепсии.
В августе 1841 года Достоевский перешел в «офицерский класс» и был произведен в чин инженер-прапорщика. Он должен был еще два года посещать Инженерное училище, но уже как приходящий слушатель. 30 июня 1843 года «полный курс наук в верхнем офицерском классе» был завершен. Достоевский окончил училище третьим.
12 августа того же года его зачислили на очень скромный пост в инженерный корпус при Санкт-Петербургской инженерной команде «с употреблением при чертежной Инженерного департамента». Достоевскому поручили работу по полевой картографии, и вскоре ему предстояла продолжительная командировка в одну из дальних крепостей. Однако отъезд из Петербурга казался молодому человеку крушением надежд на писательскую деятельность, да и «служба надоела как картофель». Он начал хлопотать об отставке, и 19 августа 1844 года его уволили со службы «по домашним обстоятельствам». Достоевский остался в Петербурге и полностью погрузился в литературную работу.
Начинающий писатель сменил в Петербурге множество квартир, и почти все они были в угловых домах. В такие же дома он поселял и героев своих произведений. Никакого объяснения этому предпочтению писатель не оставил, но хранил ему верность до конца жизни. Дома, в которых жил Достоевский, почти всегда находились невдалеке от какой-нибудь церкви, что имело для него большое значение. Почти четыре года (с 1842 по 1845) писатель жил в квартире на углу Владимирского проспекта и Графской улицы (ныне ул. Марии Ульяновой). Меблирована была только одна комната из трех: в ней стояли несколько стульев и потертый диван. Повсюду лежали книги и исписанные листы бумаги. Другие комнаты были пусты, но писатель все же снял квартиру, слишком дорогую и большую для себя, так она ему понравилась. Кроме того, хозяин дома не беспокоил своего квартиранта постоянными напоминаниями об оплате.
Бюджет Достоевского в то время состоял из жалованья и денег, получаемых от опекуна (после смерти отца Федор отказался от земли в Даровом и получал свою часть наследства деньгами) – всего около пяти тысяч рублей ассигнациями в год. По тем временам это была немалая сумма, но нерасчетливый и увлекающийся Достоевский не умел распределять эти деньги: он мог потратить в одночасье сумму, достаточную для того, чтобы прожить несколько месяцев, став завсегдатаем театров, кофеен, офицерских пирушек. Кроме того, его постоянно обсчитывали и обкрадывали и булочник, приносивший ему хлеб, и прачка, и сапожник, и денщик. На замечания знакомых Достоевский обыкновенно отвечал: «Пусть обкрадывают, не разорюсь», а сам занимал деньги у ростовщиков под огромные проценты, сидел на хлебе и молоке, которые отпускались ему в долг.
Когда ситуация стала совсем невыносимой, Михаил Достоевский попросил своего приятеля – молодого врача А. Ризенкампфа – поселиться вместе с ним, чтобы контролировать его расходы. Однако это не только не помогло, но и усугубило финансовое положение писателя. Ризенкампф открыл практику на квартире, но клиентура начинающего врача состояла, в основном, из бедняков. Каждого приходящего Достоевский встречал как дорогого гостя, поил чаем, приглашал к столу, оплачивая все расходы из собственного кармана. В конце концов, некоторые из пациентов стали приходить к нему столоваться. Достоевский подолгу беседовал с посетителями, кое-что записывал – эти разговоры легли в основу первых произведений – «Бедные люди», «Неточка Незванова», «Двойник».
После отъезда Ризенкампфа с Достоевским поселился его друг Дмитрий Григорович, который, не закончив Инженерное училище, поступил в Академию художеств, но оставил и ее и посвятил себя литературе. Более двух лет, с 1844 по 1846 год они прожили вместе. В ту пору Григорович уже был известен как писатель, его работы публиковались.
В 1845 году Достоевский переводил роман Бальзака «Евгения Гранде». Бальзак был любимым писателем друзей, а его главная тема – губительная власть денег – впоследствии стала одной из ведущих и в творчестве Достоевского. Закончив свой труд, молодой человек с наивной гордостью писал брату: «Чудо! Чудо! Перевод бесподобный!» Знаменитый роман увидел свет в июне-июле 1844 года в журнале «Репертуар и Пантеон». Это была первая публикация Достоевского.
Более десяти месяцев работал он и над романом «Бедные люди», пять раз переделывая его. «Целые дни и часть ночи, – рассказывал Д. Григорович, – Достоевский просиживал за письменным столом. Он ни слова не говорил о том, что пишет. <…> Усиленная работа и упорное сидение крайне вредно действовали на его здоровье». Никогда потом Ф. М. Достоевский так тщательно не отделывал свои произведения. Ему часто приходилось работать «на заказ», с большой поспешностью «из куска хлеба» (однажды он за одну ночь написал рассказ «Роман в девяти письмах»).
И вот «Бедные люди» были окончены. Летним утром 1845 года Достоевский позвал соседа к себе в комнату. «Садись-ка, Григорович, вчера только переписал, хочу прочесть тебе, садись и не перебивай». Григорович был потрясен услышанным и стал уговаривать друга немедленно показать «Бедных людей» Н. А. Некрасову, издававшему в то время альманах «Физиология Петербурга». Он чуть ли не силой отнял у Достоевского рукопись и отправился с ней к поэту. Войдя в квартиру Некрасова, Григорович объявил, что принес новое замечательное произведение. Некрасов, опытный издатель, встретил это сообщение скептически. Григорович усадил его в кресло и попросил выслушать хотя бы десять страниц – а там видно будет. Так и просидели до утра, читая по очереди вслух, после чего Григорович стал уговаривать поэта немедленно идти к Достоевскому, поздравить с успехом и договориться о включении «Бедных людей» в готовящийся альманах «Петербургский сборник»