Бабушка писателя умерла через девять месяцев от тоски и горя.
После ее смерти часть семейства (Дмитрий, Лев и Мария с Т. А. Ергольской) опять переехала в деревню, где образованием детей занимались немцы-гувернеры и русские семинаристы. Официальной опекуншей над детьми назначили графиню А. И. Остен-Сакен. «Тетушка эта была истинно религиозная женщина. Любимые ее занятия были чтения жития святых, беседа со странниками, юродивыми, монахами, монашенками, из которых некоторые всегда жили в нашем доме, а некоторые только посещали тетушку». Во многом религиозность графини стала следствием несчастливого супружества: ее муж, остзейский барон был душевно больным, на него находили приступы патологической ревности, и он несколько раз пытался убить свою жену. Александра Ильинична ушла от него, жила у своих родителей, потом у отца Льва Николаевича, а после его смерти опекала детей. «То религиозное чувство, которое наполняло ее душу, очевидно, было так важно для нее, было до такой степени выше всего остального, что она не могла сердиться, огорчаться чем-нибудь, не могла приписывать мирским делам ту важность, которая им обыкновенно приписывается, – вспоминал Л. Н. Толстой. – Она заботилась о нас, когда была нашей опекуншей, но все, что она делала, не поглощало ее душу, все было подчинено служению Богу, как она понимала это служение».
В 1841 году А. И. Остен-Сакен скончалась во время паломничества в Оптину пустынь. Дети переселились в Казань, к новой опекунше – сестре отца Пелагее Ильиничне Юшковой. Переездом в Казань заканчивается первый период жизни Толстого, который с большой точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с небольшим изменением внешних событий описан им в «Детстве».
Дом Юшковых принадлежал к числу самых веселых в Казани. Отставной гусарский полковник В. И. Юшков был образованным, остроумным и добродушным человеком, шутником и балагуром. С женой он не ладил, и они не редко жили врозь. Пелагея Ильинична также слыла доброй женщиной. Она была очень набожна, и после кончины своего мужа в 1869 году удалилась в Оптину пустынь. Затем она жила в Тульском женском монастыре, потом переехала в Ясную Поляну, где умерла в глубокой старости. В продолжение всей своей долгой жизни она строго соблюдала обряды православной церкви; но на восьмидесятом году, перед смертью, боясь ее, не захотела причаститься.
Все члены семьи Юшковых высоко ценили комильфотность[40] и внешний блеск. Два начала натуры Толстого – огромное самолюбие, жажда признания и стремление достичь чего-то настоящего, познать истину – вступили в борьбу.
Ему хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого человека comme il faut, но он был некрасив, неловок, страдал болезненной застенчивостью. Одновременно Толстой очень осуждал себя за легкомыслие, жажду блеска, стремление к светским удовольствиям. Тогда в нем начиналась внутренняя борьба за выработку строгого нравственного идеала, за самоусовершенствование, он старался вести аскетический образ жизни. Впрочем, в более зрелые годы Толстой благодарил судьбу «за то, что первую молодость провел в среде, где можно было смолоду быть молодым, не затрагивая непосильных вопросов и живя хоть и праздной, роскошной, но не злой жизнью».
Писатель так вспоминал об этом периоде своей жизни: «Мое любимое и главное подразделение людей в то время… было на людей comme il faut и на comme il ne faut pas. Второй род подразделяется еще на людей собственно не comme il faut и простой народ. Людей comme il faut я уважал и считал достойными иметь со мной равные отношения; вторых – притворялся, что презираю, но, в сущности, ненавидел их, питая к ним какое-то оскорбленное чувство личности; третьи для меня не существовали – я их презирал совершенно. Мое comme il faut состояло, первое и главное, в отличном французском языке и особенно в выговоре… Второе условие comme il faut были ногти длинные, отчищенные и чистые; третье было уменье кланяться, танцевать и разговаривать; четвертое, и очень важное, было равнодушие ко всему и постоянное выражение некоторой изящной, презрительной скуки».
В 1843 году Толстой решил поступить в Казанский университет на факультет восточных языков, чтобы сделать дипломатическую карьеру (к тому времени его старшие братья уже учились в университете на философском факультете). Он начал усиленно готовиться к поступлению, изучая арабский и турецко-татарский языки.
Весной 1844 года Лев Толстой был допущен к приемному экзамену, который провалил, получив неудовлетворительные оценки по истории (которую невзлюбил раз и навсегда), географии и латыни. Осенью состоялась переэкзаменовка, и на этот раз граф попал в университет «студентом своекоштного содержания, по разряду арабско-турецкой словесности». Исследователи, однако, отмечают, что удачу Толстого следует приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были очень невелики, в особенности для членов семей, занимающих видное общественное положение.
Занятия не вызывали у Льва интереса, значительно больше его занимали светские развлечения. Он, казалось, побывал на всех балах, вечерах и великосветских собраниях, всюду приглашаемым, всегда танцующим, но далеко не дамским угодником, какими были другие его сверстники «студенты-аристократы».
Все это, конечно, неблагоприятно повлияло на учебный процесс, и первую сессию Толстой «завалил». Исход экзаменов, однако, нисколько не изменил образа его жизни, и он продолжил развеселую светскую жизнь. В результате студент Толстой не выдержал и переходный экзамен, и ему пришлось остаться на второй год. Однако он не захотел продолжать учебу по специальности «восточные языки» и подал прошение о переводе на юридический факультет, где его студенческая карьера прошла столь же бесславно.
В январе 1847 года Лев Толстой еще раз явился на полугодичные экзамены, но часть из них даже не стал сдавать, считая их пустой формальностью. Видимо, к тому времени у него уже созрело решение оставить университет, и он подал соответствующее прошение после пасхальных каникул. Прошение было удовлетворено.
Одной из причин ухода Льва из университета был, по его собственному свидетельству, отъезд брата Николая из Казани. Вторая причина значительно более интересна: В. Вересаев считал, что она очень характерна для Толстого. Профессор гражданского права Меер задал ему подготовить сравнительный анализ двух работ по праву: «Наказа» Екатерины с «Духом законов» Монтескье. Толстой увлекся этой работой. «Она открыла мне, – вспоминает он, – новую область умственного самостоятельного труда, а университет со своими требованиями не только не содействовал такой работе, но мешал ей». Именно ощущение того, что университетское обучение мешает свободному полету мысли, привело Льва Толстого к решению о прекращении занятий.
Ряд биографов, правда, считает, что причина неуспешности университетских занятий Льва Толстого обусловлена не столько характером преподавания, сколько тем, что будущий писатель не способен был мыслить научно. Ненаучность его ума особенно ясно видна в тех требованиях, которые он предъявлял к научным исследованиям, ценя в них не точность разработки проблемы, а исключительно цель. От астронома он требовал указать путь к достижению счастья человечества, философу ставил в укор отсутствие осязаемых результатов, которых достигли точные науки, и т. д. Дж. Мейвор писал: «Толстой не был ученым, хотя и читал на многих языках и особенно часто, помимо его родного русского, по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. Он был в той или иной степени знаком с великими классиками; однако читал Толстой не систематически и со многими вопросами философии и богословия не был в совершенстве знаком. Нельзя сказать, что знал он многое и в науке».
Весной 1847-го, подав прошение об уходе из университета «по расстроенному здоровью и домашним обстоятельствам», Толстой уехал в Ясную Поляну. Планы его были обширны; 17 апреля 1847 года он записал в своем дневнике цели на ближайшие два (!) года: «1) Изучить весь курс юридических наук, нужных для окончательного экзамена в университет; 2) Изучить практическую медицину и часть теоретической; 3) Изучить языки: французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский; 4) Изучить сельское хозяйство как теоретически, так и практически; 5) Изучить историю, географию и статистику; 6) Изучить математику – гимназический курс; 7) Написать диссертацию; 8) Достигнуть высшей степени совершенства в музыке и живописи; 9) Написать правила; 10) Получить некоторые познания в естественных науках; 11) Составить сочинения из всех тех предметов, которые буду изучать».
Нечего и говорить, что эти планы не осуществились, хотя вся жизнь Льва Николаевича в деревне была наполнена мечтами, благими начинаниями и искренней борьбы с самим собой в стремлении к совершенствованию. Он писал в дневнике: «Я много переменился, но все еще не достиг той степени совершенства (в занятиях), которого бы мне хотелось достигнуть. Я не исполняю того, что себе предписываю; что исполняю, то исполняю не хорошо, не изощряю памяти». С неподражаемой искренностью записывал он всякое уклонение от поставленных целей и снова начинал безуспешную борьбу с собой.
Точно так же провалилась попытка наладить хозяйствование на гуманистических основах. Его отношение к крестьянам своего поместья не было по-настоящему дружественным: в России встречались помещики, которые относились к крестьянам гораздо лучше, чем Толстой. Собственно, его порыв к хозяйственному переустройству никак не был связан с демократическими течениями второй половины 40-х годов XIX века; да он, скорее всего и не знал о них. Он мало следил за журналистикой и политической жизнью, а если какие-то внешние влияния и были, то, скорее всего, это следует связывать с работами Руссо. Ни с кем у Толстого не было стольких точек соприкосновения, как с этим ненавистником цивилизации и проповедником возврата к первобытной простоте и чистоте.
После лета в деревне, разочарованный неудачным опытом хозяйствования (эта попытка запечатлена в повести «Утро помещика», 1857), Толстой уехал сначала в Москву, затем в Петербург, решив держать кандидатские экзамены по праву в университете: «…Мне открывались две дороги. Я мог вступить в армию, чтобы принять участие в венгерском походе, и мог закончить университетские занятия, чтобы получить себе потом место чиновника. Но моя жажда знания победила мое честолюбие, и я снова принялся за занятия… В 48-м году я держал экзамен на кандидата в Петербургском университете и буквально ничего не знал и буквально начал готовиться за неделю до экзамена… Я выдержал даже два экзамена по уголовному праву, но затем все мои благие намерения совершенно рухнули».