Пришлось мне объяснить ему, что рыбки подохли. Он так опечалился, что я бегом помчался в магазин покупать ему новых. Выбрасывать Жана Габена и Фернанделя он напрочь отказался – привязал им на хвостики бирочки с именами, чтобы не забыть, и с нежностью положил в коробочку из-под галет «Сен-Мишель «, словно на морское кладбище. Очень скоро на дне коробочки остались только хрупкие рыбьи хрящики.
Это было ужасно, хуже не бывает. В мой день рождения, утром, сестренка Нана подарила мне курточку с нашивками, эполетками и орнаментом в виде синей птички на переднем кармане. Братец Жерар сказал, что в новой куртке я похож на этого пидора Траволту в савойском исполнении.
Братец не часто делает мне комплименты, поэтому я сразу понял, что куртка мне и в самом деле идет.
– Фредо, малыш, – сказала сестренка Нана, – я тебя приглашаю в ресторан. Мы пойдем вдвоем, как влюбленная парочка…
Мужчинам не каждый день выпадает обедать с такой красоткой, как моя старшая сестренка, и я сразу заулыбался во весь рот и почувствовал себя так, будто стою на каннской лестнице (хотя на самом деле все, конечно, происходило у нас в Южине, на проспекте Освобождения).
Прежде чем отправиться пешком в ресторан «Шатлен» (мы там уже один раз были – отмечали неудавшуюся помолвку дядюшки Эмиля со шлюшкой Люсьен Пуату, которая сразу же после торжественного ужина укатила на мопеде с местным тренером по плаванию), я застыл в картинной позе посреди двора и сделал вид, будто размышляю о чем-то чрезвычайно важном, хотя на самом деле просто надеялся, что Жожо, Азиз и Ноэль залюбуются из окна моей неземной голливудской красотой.
Я стоял, засунув руки в карманы и даже насвистывая, и вдруг сестренка Нана закричала: «Фредо, отойди!», и тут что-то мягкое шлепнулось на тротуар, отчего моя белая курточка стала белой курточкой в горошек, а лоб и щеки покрылись боевой раскраской, как у индейцев.
– Черт, откуда это? – закричал я.
Оказалась, что с пятого этажа. Мсье Крампон, не вынимая изо рта сигарету без фильтра, решил окончательно себя доконать. И теперь казалось, что он плавает брассом посреди двора, прямо в одежде. Нос выгнулся внутрь, глаза покраснели, как огоньки на елке, а пряди волос плыли по водосточному желобу к решетке, откуда им, возможно, предстояло отправиться в большое путешествие.
Я ревел, как белуга, и звал маму, ведь еще немного, и он упал бы мне прямо на башку. Я потом неделю не ходил в школу: на почве стресса у меня начались ночные кошмары.
И в ресторан мы тоже уже не пошли…
Наконец я вернулся в школу и стал непосредственным свидетелем бесплатного эротического шоу: мадемуазель Петаз, наша училка, выставляла напоказ свои первичные половые признаки (хотя с моего места не все было видно…).
У мамзель Петаз была странная болезнь: ей необходимо было постоянно питаться, иначе она заваливалась в обморок, и, когда она ела, ей было не до нас, потому что в такие минуты она всецело отдавалась поеданию пищи.
Она нам прямо говорила:
– Дети, вашей учительнице необходимо подкрепиться…
Тогда девочки в сопровождении мадам Биболе, нашего завхоза, отправлялись репетировать балетный спектакль к Новому году, а мальчики оставались в классе и показывали друг другу фокусы. А Жожо еще демонстрировал нам приемы сумо: взваливал себе на плечи Франсуа Пепена.
Мамзель Петаз тем временем извлекала из сумки колечки «Пепитос», газировку «Оранжина» и рисовые хлопья «Кранч» (по утрам) или же колбасу, мягкий сыр и булку (во второй половине дня). И всем этим подкреплялась.
Поначалу мы развлекали себя игрой в морской бой, потому что фокусы, по правде говоря, быстро надоедают, затем нам и это наскучило, и мы стали воздвигать сложные сооружения при помощи шариков, ластиков, кнопок и взаимных угроз.
Обстановка постепенно накалялась, так что мамзель Петаз уже и пожрать по-человечески не могла (только откусит кусок салями, и сразу приходится прерываться на дисциплинарные меры), вследствие чего у нее случались проблемы с пищеварением: в животе булькало, она рыгала посередине фразы и пукала, поднимаясь со стула.
В результате мы теряли уйму времени, и Азиз боялся, что все это закончится педагогической катастрофой: мы вырастем придурками и будем носиться по альпийским лугам под прицелом телекамер.
Короче, напряжение нарастало, и мамзель Петаз, которой, видимо, надоело испускать газы на публике, решила разрядить обстановку. Однажды утром, прежде чем начать подкрепляться, она приподняла юбку, под которой ничего не было, если не считать женских волосиков. И мы сразу примолкли…
На перемене мы ни словом не обмолвились об увиденном. Родителям тоже, понятное дело, ничего не сказали. Мамзель Петаз оказалась круче всех парней из пятого класса. Она проявила себя совершенно бесстрашной женщиной. Мы сидели тихо и играли в крестики-нолики.
Честно говоря, мы стали немного ее побаиваться, но, когда она питалась, все-таки потихоньку косились под стол: кто знает, вдруг там опять покажется что-нибудь интересное…
Я так и не понял, для чего нам понадобилось срываться с места и тащиться в Германию.
Учительница ни с того ни с сего заговорила о сближении народов Европы, о красоте и величии человеческой дружбы, а потом спросила, что нам известно о наших немецких соседях. Я рассказал, что благодаря нашим немецким соседям мой прадедушка с маминой стороны пал смертью храбрых в Первую мировую войну, а мой дедушка Бролино погиб в годы Второй мировой, опять же по вине немецкого соседа, мсье Гитлера.
Эмиль Бувье заявил, что у них там все фрицы, а Франсуа Пепен добавил, что фрицы выжигали людям номера, как метки в прачечной, и отправляли их в печку, предварительно включив термостат на полную мощность, «и еще в футбол они нас обделывают». Тогда учительница попросила всех успокоиться и представить немецких соседей в позитивном ключе.
Азиз вспомнил про Альберта Эйнштейна, но никто из наших не знал, кто это такой, а Мириам сказала, что ее дядюшка Робер сдавал комнату немцам, у которых была огромная машина, и что эти самые немцы заправляли одеяла конвертиком. Мы все согласились, что это характеризует их весьма позитивно.
Учительница рассказала нам про композитора Баха, который был даже талантливее Пластика Бертрана, и про философов, рассуждавших о несовершенстве мира. Потом она предложила нам всем вместе отправиться на экскурсию в Германию, чтобы скрепить дружбу между двумя нашими народами, но я на это возразил, что предпочел бы посетить братскую Италию, Азиз хотел навестить своего кузена Хишама из Марракеша, а Ноэль мечтал повстречаться с другими черными, и вообще южинцы поначалу не горели желанием покидать родной город.
Однако Андре Эриссон сообщил, что его старший брат во время каникул познакомился в муниципальном кемпинге с немецкими девушками и на своей шкуре познал, как высоко они ценят сексуальность французских мужчин. У немок огромные сиськи, а лифчиков они не носят и дают тискать себя под футболками. После этого сообщения мужская часть класса прониклась страноведческим интересом и выразила горячее желание скрепить международную дружбу, но тут Франсуа Пепен призвал нас поумерить свой пыл, потому что у немецких девок под мышками настоящие джунгли, хуже, чем у португалок, а Карлос Куамбра закричал: «Ну, Пепен, ты сам напросился, сейчас я набью твою вонючую морду». И тут мамзель Петаз совершенно рассвирепела…
Поостыв, она спросила, знаем ли мы, что значит друг по переписке. Мириам ответила, что она каждый месяц обменивается письмами с девочкой из Маврикия и надеется когда-нибудь ее навестить.
– Молодец, – похвалила ее учительница, – ты прекрасно нам все объяснила.
Она развернула карту Германии и ткнула пальцем в какой-то городок.
– Дети, – сказала она, – у меня для вас радостная новость: начальная школа имени Роберта Шумана из города Биберталя – это там, где мой палец, – предложила нам побрататься. У каждого из вас появится друг по переписке, и я очень надеюсь, что потом мы все вместе отправимся в Германию. Мы живем в эпоху, когда европейские страны взяли курс на сближение, и это дает нам уникальный шанс…
– Как же мы породнимся с фрицами, если мы на их языке ни бум-бум? – поинтересовался Франсуа Пепен.
– Сейчас объясню, – ответила учительница. – Видите ли, дети, мне довелось подружиться с их директором, господином Хельмутом Крепсом. С этого года он ввел у себя в школе уроки французского языка. И теперь ваши друзья по переписке – вы сами скоро в этом убедитесь – немножко понимают по-французски. Конечно, их познания пока неглубоки, но я уверена, что это не помешает вашей дружбе.
Она раздала нам карточки с адресами, и мне досталась Анжелика Фрюштюк, Бисмарк-штрассе, 192. Ноэлю повезло куда больше: ему попалась Берта Кламмер, Оффенбах Плац, 311, возможно, из семьи того самого Франца Кламмера [25], потрясного лыжника.
Учительница сказала, что в первом письме немецкому школьнику мы должны рассказать о своем крае и его жителях и предложить дружбу, которая со временем, возможно, перерастет в нечто большее, (так обычно заканчиваются письма в газете «Свободный Дофине», в рубрике «Знакомства»).
Я открыл чистую страницу черновика и написал следующее:
Дорогая Анжелика Фрюштюк,
Меня зовут Фредерик, потому что так захотели мои родители (если бы они догадались со мной посоветоваться, то я бы выбрал более звучное имя, например Джеймс Дин или Синбад), а фамилия у меня Фалькоцци, в честь дедушки Бролино, который сбежал во Францию от итальянского фашиста Бенито Муссолини. А живу я в знаменитом городе Южине, который добился мирового лидерства по части нержавеющей стали (нокаут в третьем раунде!).
Про Германию я совсем ничего не знаю и, сказать по правде, не слишком стремлюсь узнать, но наша учительница, мадемуазель Петаз, очень туда рвется, потому что у нее большая дружба с вашим директором господином Хельмутом Крепсом, и она хочет сделать ему приятное…