— Яйца в миску и разбиваете желтки. Потом размешивайте с мукой, только без комочков. Берете сыр и на крупную терку его. И туда же в миску! Тщательно перемешивайте и выливайте получившееся на слабо разогретую сковороду, предварительно обильно смазанную растительным и сливочным маслом. Накрываете крышкой, и у вас есть свободные пять или даже семь минут, которые можно посвятить другим делам.
И, конечно же, по тому же опыту, все рецепты предварительно пробовал на себе. Евдокия, поначалу глубоко уязвленная своей отставкой, вскоре с порога кухни следила, удивленно покачивая головой, как я, тихонько матерясь, пытался превратить слова из найденных рецептов во что-то съедобное. Ведь если у меня получится, то уж у женщин-то точно выйдет не хуже.
— Как только появится корочка, переверните и жарьте еще минутки две-три. И все, вы великолепны, а блюдо готово! Можно немедленно подавать! Приятного аппетита!
Вот тут бы джингл вставить, но чего нет, того нет. Хоть мы и закинули идею, но сама концепция коротких музыкальных вставок пока не уложилась в головах у музыкантов. Я уже и мычал, и мумукал, пытаясь изобразить нужное, но в ответ получал вариации трубных переливов. Для пафосного мероприятия с секретарями и прочими пойдет, а для радио — нет. Полцарства за синтезатор! Может, изобрести? Там вроде не так сложно все…
— Позвольте, я вам расскажу, что такое хачапури. Изначально их родиной является Грузия. Вообще хачапури — это такие лепешки с начинкой. В некоторых районах больше любят яйца, где-то больше мясо или фасоль… — Алевтина перехватила нить повествования, пока я готовился к маленькому нарушению утвержденного плана.
— Знаете, я тут буквально вчера имел возможность заглянуть в последний номер «Журнала мод», — начал я, дождавшись жеста «теперь микрофон твой, заканчивай». — И знаете, меня как мужчину очень радуют тенденции, обозначенные нашими советскими модельерами. Они напрочь отбрасывают образ зажатой и угнетенной женщины, даря ей поистине невообразимую раньше свободу. Особенно мне понравилась концепция платья, в котором женщина представлена этаким распускающимся бутоном цветка… К сожалению, отведенное нам время уже закончилось, но вы можете убедиться в правдивости моих слов сами в ближайшей библиотеке…
Вот так, потихоньку и полегоньку раскачаю это болото. А то ходят как однояйцевые близнецы, глазу зацепиться не за что. Ведь, как говорил товарищ Сталин в тридцать каком-то году, «женщин нельзя недооценивать», а кто я такой, чтобы идти против него?
— Вячеслав Владимирович, а вы что, в самом деле читали этот журнал? — наш куратор пытался собрать в одну картину «мужик» и «чтение женских журналов».
— Конечно, а как же иначе? Ведь у нас рубрика про женщин и их заботы. У Алевтины и так задач с горкой, так что вот я ей и помогаю по мере сил. Да и в вопросах внешнего вида женщины больше склонны слушать нас, мужиков. Ведь, в конце концов, они этим занимаются исключительно для нас.
Оставив зависшего от такой картины партийца наедине с собой, я повернулся к Алевтине, выглядящей почти не удивленной моими высказываниями. Все-таки она меня уже немного успела узнать и уже почти не удивлялась моим закидонам.
— Слушай, ты уже тут все разузнала, вон какое себе платье пошила недавно. Кто у нас в Калинине самая лучшая швея? Или портной?
— А зачем вам? А… Поняла. Я ходила к Антонине Никитичне, мне ее дала Валентина Евгеньевна, жена Алексея Павловича, которой очень понравилось, как получилась юбка у Елены Михайловны…
Я тщательно записывал цепочку, кто, где и кого, пытаясь не упустить ни одной детали. Судя по всему, мне только что сдали пару ателье для местного бомонда. А где верхушка, там доступ ко всяким тканям и прочим пуговицам и рюшкам, недоступным для остальных. Я полностью осознавал свою никчемность в этом вопросе, поэтому изначально решил, что надо обращаться к профессионалам.
— Ага, здорово, ты очень помогла, я все записал и, не волнуйся, никому не покажу. И рубрику начала просто отлично. Пошли, пошерстим материалы на завтра, да я снова пойду мучать московскую документацию и москвичей, ее писавших…
Пищит, булькает, снова пищит. Я чуть уменьшил уровень, чтобы оценить действенность глушилки собственными ушами. В динамике контрольного приемника начали прорываться слова и целые предложения. Я еще немного уменьшил мощность, имитируя удаление подальше в область. Стало вполне себе разборчиво. Музыку так не послушаешь, но речь вполне различима. А ведь если немного потратить время и порыться в библиотеке, то вполне можно подобрать вариант антенны с нужной диаграммой направленности и таким образом вообще практически нивелировать работу всех служб.
Я вернул мощность на прежний уровень и уставился на горящий зеленым индикатор. С одной стороны, мне как-то не по себе было быть тем, кто ограничивал доступ другим к информации. С другой, информации-то там было кот наплакал, да и та подавалась под таким слоем поносной жижи, что даже меня иногда корежило.
— Сидишь? — ко мне заглянул Михалыч.
— Смотрю… — протянул я, — и думаю, на кой черт мы атмосферу улюлюканьем греем.
— Так ведь как иначе? Сам же знаешь, что передают. Такое слушать без пол-литры никак нельзя.
— Да я про другое. Вместо улюлюканья и бульканья концерт с балетом передать. Или песни. Пусть слушают и проникаются. Или вообще, взять и всем нашу станцию ретранслировать. А то на недостаток мощности уже жалуются, а в планах новая только к 56-му стоит…
— Ну, и так чего сидишь? Просил же Михайлюк предложения по развитию, ему все одну негодность приносят, а ты такое надумал. Иди, все равно тут особо ничего не высмотришь, а я присмотрю уж краем глаза.
Пока шел до кабинета секретчика, пытался оценить придуманный вариант. Самое ближайшее, что смог вспомнить, так это сеть радиостанций вдоль трасс на Питер и Краснодар. Едешь себе, слушаешь что-то типа «дорожного радио», а оно р-р-аз и внезапно прерывается рекламой, причем явно не с начала. Или слышно, как с отставанием одно и тоже играет. Значит, на границу вещания попал. Но то УКВ, у них дальше горизонта ничего не летает, а у нас тут махровое КВ, ему радиус вещания фиг очертишь линейкой.
— Борьба щита и меча, говоришь. И дескать, щит непременно проигрывает? — Игорь Степанович задумчиво чертил всякие фигуры на подвернувшемся под руку листке бумаги.
— Так война же доказала это. Лично я считаю, что нечего прятаться в скорлупу, надо насовать ответку всяким бибисям. Они в нас пасквилем каким, а мы в них русской народной. Или частушки похабные, неужели не найдем посмешнее? И народ будет слушать нас, а не их.
— Так, вот прямо сейчас тут и пиши докладную на мое имя. Начни только позначимей.
— Да легко. Совершая плановый осмотр имеющихся систем заглушения иностранных радиопередач… Пойдет?
— Давай, а я пока позвоню кое-куда, уж больно мне идея твоя хороша.
Ну, раз просят, то чего же отказать в такой малости? Ну я и расписал про все, что пришло в голову. От матерных частушек до классических концертов. От использования глушилок как лишних передатчиков до создания на их базе совсем локальных станций. Вон, в США скоро начнется подобный бум — там в каждом городишке иногда было по две-три радиостанции, вещающих чуть ли не из гаражей. Несколько раз указал, что материала для передачи в эфир достаточно. Бери электрофон, сажай рядом с ним вышедшего на пенсию отличника боевой и политической, и пусть пластинки меняет. Или крутит одну и ту же целый день. Тот же Нечаев с Бунчиковым пойдет на ура. Заодно и вопрос «нафига мне радиоприемник» у народа стоять не будет.
В общем, много расписал, аж рука заболела. Перебирая мою писанину, особист только хмыкал.
— Вот ты даже не представляешь, как ты вовремя появился с этой идеей. Ладно, теперь я к руководству, а ты свободен.
Ну, раз свободен… Где тут у нас ближайший телефон?
Хороший день и закончиться должен хорошо. Несмотря на календарь, природа внезапно устроила кусочек тепла, и мы дружно решили провести вечер в парке. Так как на погоду вместе с нами вылезла куча народу, то мы ходили исключительно культурно, «под ручку», изредка многословно раскланиваясь со знакомыми.
— Ты бы видел, что в столовой творилось сегодня! Серафимовна даже обижалась, что всем хотелось попробовать твои хачапури, а на остальные блюда даже не смотрели.
— Ты же прекрасно знаешь, что оно не мое. Я просто рецепт нашел и прочитал. Но передай Пелагее, пусть зовет к себе, я тогда буду все новые рецепты у нее пробовать. А то Евдокия дома на меня волком смотрит.
— Да мне и так уже намекали, что ты давно у нас не показывался.
— Что значит «давно не показывался»? Когда ты там уезжала? Вот я тогда в больницу и приходил.
— А, теперь понятно, почему Евгения с Мариной мне такие вопросы задавали…
— Это же какие? — мне внезапно захотелось приоткрыть завесу над происходящим.
— Тебе будет неинтересно, — у нее в голосе появились нотки легкой паники.
— Ну, неинтересно, так неинтересно. Сам спрошу при случае. Кстати, Маринка — это та, которая с терапевтического, у нее еще волосья космами по плечи?
— Я тебе покажу. Ишь ты, «при случае»! — она предупреждающе сжала мой локоть. — Но да, только она теперь прическу сменила. Кстати, я тоже хочу.
Остановившись, я чуть отстранился и критически оглядел спутницу с ног до головы. Ира, не поняв моей реакции, нервно заправила прядь за ухо.
— Что-то не так?
— Да нет, это я так, любовался. И какую же хочешь?
— Короткую. Наверное, волосы прямыми сделаю и «под нитку». И, когда я в халате, под шапочкой смотреться будет симпатично, я уже прикидывала.
— А чего не наоборот, отпустить? И потом локонами так, — я попытался руками показать ниспадающую на плечи прическу.
— Не, такая у меня уже была. Во-первых, это довоенная, а во-вторых, много мороки с волосами. И, наконец, я не блондинка и губы ярко не крашу.
— Хорошо, хорошо… Мне ли не знать, что вставать на пути у женщины, стремящейся стать еще красивее, крайне опасно.