10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров — страница 44 из 76

Все теории Прозорова – это только фантазии. Потому как в жизни такого просто не бывает.

С другой стороны, а что там плетёт Лев Рудольфович про епископов Чернигова, Галича и Перемышля?

В Галицко-Волынской летописи сведений о поведении двух последних священнослужителей мы не нашли, а потому можно усомниться, что та информация, которую сообщает рыкающий в сторону христиан Лев, вообще не существует в природе. Зато с Черниговским епископом Порфирием всё не так просто, как хотелось бы «исторической голове» Льва Рудольфовича.

Дело в том, что в момент похода Батыя на Чернигов высшим представителем законной власти в городе оказался не князь Михаил Всеволодович, который отсиживался в Киеве и палец о палец не стукнул, чтобы помочь родному городу. И не его многочисленные родственники, птенцы «храброго Олегова гнезда», которые всем скопом рванули в Венгрию, скрываясь от нашествия: «В том же году татары взяли Чернигов, князья же оттуда выехали в Венгрию» (Лаврентьевская летопись). Единственным человеком, вокруг которого сплотились воины и горожане, чтобы дать отпор врагу, как раз и оказался местный епископ.

О том, что сражение за Чернигов было яростным, жестким и кровопролитным, единодушно свидетельствует большинство летописей: «Лют бо бе бой у Чернигова» (Пискарёвский летописец). Да и сама черниговская оборона была уникальным явлением в истории монгольских походов на русские княжества, поскольку именно здесь осаждённые впервые применили метательные машины против орды, нанеся врагам тяжелейший урон. Что дружно и отметили летописцы.

Брошенные на произвол судьбы своими князьями, воины гарнизона и горожане стояли насмерть, а оборона столицы Северской земли стала воистину народной. Яростные бои днём и ночью гремели не только на городских валах, но и в окрестностях Чернигова, однако о сдаче на милость Батыя никто даже и не помышлял!

А ведь душой обороны был епископ.

По накалу борьбы, ожесточённости и последствиям битву за этот древний город можно сравнить лишь с сечей под Коломной. Тогда в результате поражения русских дружин монголам открылась дорога в самое сердце Северо-Восточной Руси, а здесь им открылся путь в Русь Южную.

Даже когда Мстислав Глебович, доблестный князь Новгорода-Северского, не смог прорваться с дружиной на помощь осаждённым, епископ не покинул паству, оставаясь с ратниками и горожанами до конца. А ведь мог при желании уйти из города по реке, благо стоял октябрь, и Десна была судоходна. Но остался.

О дальнейшем сообщают летописные известия. «И градъ взяша и запалиша огньмь. Епископа оставиша жива и ведоша и во Глуховъ» (Галицко-Волынская летопись). А впоследствии Батый и вовсе отпустил Порфирия.

Вот, очевидно, эта информация и ввела Прозорова в искушение, и он стал глаголить о том, что ведь не просто так жестокий хан отпустил служителя церкви. Знать заработал епископ пощаду. Заслужил! Только вот свои выводы писатель в очередной раз делает без учёта происходивших тогда в Южной Руси событий. А так, от балды. Причём совершенно забывает о том, что в схожей ситуации воевода Дмитр, который несколько месяцев руководил обороной Киева, тоже был пощажён Батыем.

А епископ Переяславля-Южного Симеон? Ведь мог рвануть в безопасное место из приграничного города, в котором даже князя не было, но остался и паству не бросил! И принял смерть от рук степных дикарей!

Но Лев Рудольфович продолжает тихонько мурлыкать в ушко: «Ну, во-первых, читатель, церковные люди прежде всего были «гражданами небесного отечества», сначала христианами, а потом русскими».

Что можно сказать? Только то, что в очередной раз в угоду своим религиозным взглядам сей «исследователь» порочит память людей, павших за Родину. Пусть и не с мечом в руке.

Кстати, в этой войне нет разделения жителей Руси на язычников и христиан. Против исконного врага сражаются ВСЕ русские люди, невзирая на веру. Ведь не от одной только веры зависит человек. Нельзя сказать, что все, кто был христианами, были хороши, а вот язычники плохи. Или наоборот.

В отличие от Прозорова мы нисколько не умаляем ни значения язычества, ни языческих героев. Язычество – это вера наших предков, и уже за это достойно уважения.

Простейший вывод «хорошо – плохо» здесь неуместен.

У кого повернётся язык сказать, что Евпатий Коловрат и его дружина были плохи только лишь потому, что не вняли вере христианской?

Каждый сам волен выбирать себе богов. Это не делает человека лучше или хуже.

Данная истина, наверное, понятна всем. Всем, но только не Льву Рудольфовичу.

«Не зря, получается, перед захватчиками меньше чем в неделю падали огромные центры епархий, города, вмещавшие в своих стенах множество церквей, храмов, обителей, – такие как Рязань, Владимир, Чернигов, Киев, Галич.

Не стены и рвы, а отвага вдохновляемых древней Верой, голосом Родных Богов витязей защищала маленькие «злые города» (Л.П.).

Даже так.

Честно говоря, именно из-за таких неистовых проповедников Старой Веры, как Прозоров, невольно начинаешь на неё косо смотреть. Подгоняя под неё любое историческое событие и служа в каждой бочке затычкой, поливая грязью православие и его служителей, Лев Рудольфович тем самым компрометирует свою веру похлеще любого христианского обличителя.

Или его «историческая голова» не знает о том, что и Рязань, и Владимир-Суздальский были взяты так быстро только потому, что их укрепления практически некому было защищать?

Что почти все ратники пали в полях под Рязанью, на подступах к Коломне и на стенах Москвы?

Что на валах бились простые горожане, которым помогали женщины и дети? Но нет, Певцу Языческой Руси надо очернить их память, дабы всем показать – а вот моя вера лучше!

Или не знает Прозоров о лютой сече за Чернигов, где насмерть стояли воины и горожане, брошенные на произвол судьбы своими князьями?

И о длительной обороне Киева писатель тоже не слыхал?

Там тоже князья разбежались в разные стороны, а гарнизон и жители города в течение ДВУХ месяцев героически бились на валах и улицах древней столицы. Они что, тоже чем-то провинились перед Прозоровым, что неоязычник так клевещет на них?

В «Летописи Авраамки» чёрным по белому написано: «Того лета приидоша Татарове к Киеву. Сентября 5, и стояша 10 недель и 4 дни, и едва взяша его. Ноября 19, в понедельник». Эту же дату падения города называет и Псковская I летопись. Какое уж тут «меньше чем в неделю»! Или бдительное око Прозорова только козни да заговоры христианские зрит, а пару строчек в летописи разглядеть и прочитать не в состоянии?

Если это так, то грош цена Льву Рудольфовичу как историку.

Любимый приём таких «исследователей», как Прозоров, тут же объявить летопись фальсификацией, но вот беда, давно доказано, что именно «Летопись Авраамки» сообщает те уникальные сведения, которые не сохранились в других письменных источниках. Из неё мы узнаём точные даты падения Переяславля-Южного и Чернигова. А почему датой взятия Киева часто не по делу называют 6 декабря, убедительно показал в своей работе «О двух датах штурма Киева в 1240 г. по русским летописям» В.И. Ставиский.

Продолжать тут можно до бесконечности. Возможно, кому-то покажется, что мы что-то упустили из виду. Однако это не так. На эту тему у нас уже вышли две книги, посвящённые именно монгольскому нашествию 1237–1241 годов: «Батыево нашествие. Как очерняют нашу историю» и «Русь меж двух огней. Против Батыя и псов-рыцарей». В них все вопросы освещены более подробно. Кому интересно, тот сам их найдёт и прочитает. В этой же работе мы старались по возможности не повторяться, даже аргументы и примеры часто использовали иные.

Идём дальше.

Чем ещё может подтвердить свою теорию Прозоров?

К кому ещё может обратиться Лев Рудольфович за поддержкой?

В этот раз он делает удивительный выбор и обращается к противнику.

«Очень любопытное сравнительное описание «поганых«– язычников и христиан дал живший в конце XIII века епископ Владимирский Серапион, лицо, которое трудно заподозрить в любви к язычникам. Хотя в целом, конечно, лицо любопытное – выступал против истребления волхвов, скажем» (Л.П.).

Дальше довольно необычно и непривычно. Потому, что именно здесь Прозоров вспоминает владимирского епископа Митрофана, павшего во время штурма Владимира-Суздальского монгольской ордой, и отвешивает комплименты служителям Церкви.

«Если Серапион был его выжившим учеником – не удивляюсь его честности. Всё же в любой структуре могут найтись один-два порядочных человека» (Л.П.).

Вот тут снова возникают вопросы: если Митрофан, по авторитетному мнению Льва Рудольфовича, честный человек, то как тогда этот честный человек может навести на свою Родину орды степных дикарей, прекрасно при этом понимая, чем подобное нашествие грозит стране?

И вопрос второй: если Митрофан, как порядочный человек, отказался от участия в «проекте», то почему, зная о страшной угрозе, которая надвигается на его землю, он о ней молчит? Будучи честным и правдивым, епископ должен бить во все колокола, тормошить князя и воевод, указывая на грядущую страшную беду!

Как всё это увязать с предыдущими откровениями Прозорова? На это, наверное, даже всезнающая «историческая голова» затруднится ответить.

Мы же отметим такой момент. Поведение писателя очень напоминает флюгер – хаял, хаял Прозоров русских церковных иерархов, но только ему померещилось, что кто-то из них хорошо отозвался о язычестве, как неукротимый Лев тут же сменил гнев на милость.

Тревожит другое – а вдруг с таким подходом к делу Лев Рудольфович вспомнит, что и монголы язычники? Какое же он тогда гремучее варево заварит на своей кухне!

Но не будем о грустном, лучше вернёмся к Серапиону.

Дальше Прозоров вставляет цитату из его сочинения «Слово о маловерии».

Уж если ОН оценил. Только и здесь не всё так однозначно.

«Серапион Владимирский (ум. 1275) – епископ Владимирский, церковный писатель. С 1249 по 1274 архимандрит Киево-Печерского монастыря. В 1274 в преклонном возрасте поставлен епископом Владимира, через год скончался. Сохранилось пять принадлежащих перу Серапиона произведений, написанных в жанре поучений, в т. ч. в поучениях получила логическое завершение разрабатывавшаяся летописцами 12–13 вв. теория казней Божиих, в последующие столетия выполнявшая роль историософской доктрины. Серапион рассматривает тяжкие муки ордынского ига как прямой результат падения нравов. Самым опасным и распространенным грехом своей трагической эпохи считает