Так, руководство РККА перед войной намеревалось:
• переиграть вермахт в скорости развертывания (хотя знало, что это физически невозможно, если противник сам проявит инициативу в развертывании[271]);
• переиграть его в глубоких маневренных операциях (для которых противник имел заведомо больший боевой опыт и организационно-кадровые предпосылки, а затруднения РККА в проведении таких операций были очевидны по опыту больших маневров, похода в Польшу и войны с Финляндией);
• реализовать свое количественное превосходство в боевой технике так, как будто РККА может обеспечить тот же уровень ее боевого применения, что и противник.
Это были, очевидно, нереалистичные предпосылки, в чем должен был нас убедить, по крайней мере, опыт финской войны. И, кстати сказать, в чем-то убедил. И выводы были сделаны соответствующие, по многим направлениям, – улучшить, усилить, укрепить… Но это касалось в основном тактической подготовки войск (для чего тоже уже не оставалось времени), а вот реалистической переоценки стратегии и построенных на ней оперативных планов сделано не было вообще.
Вторая серьезная ошибка заключалась в донельзя топорном проведении развертывания дополнительных соединений в первой половине 1941 г. Эти соединения развертывались при явном некомплекте офицерских кадров и кадров технических специалистов, причем некомплект по некоторым специальностям приводил к созданию в ряде соединений практически ни на что не способных подразделений обеспечения. Эти соединения развертывались при некомплекте личного состава и военной техники. Эти соединения развертывались в том числе и в приграничных округах, причем их развертывание там продолжалось и в период нарастания непосредственной угрозы перехода Германии к военным действиям. Такие недостатки в сравнительно небольшой степени касались мотострелковых дивизий, и в гораздо большей – авиационных и танковых дивизий мехкорпусов и корпусов ВДВ.
В результате в приграничных округах были сосредоточены новые соединения, обладавшие низкой боеспособностью, причем более низкой, чем те части и соединения, на базе которых они развертывались, – если, скажем, более или менее боеспособную танковую бригаду развернуть в дивизию, разбавив ее новобранцами или плохо подготовленными запасниками, при некомплекте военной техники (собранной к тому же «с бору по сосенке» – «Т-26» из подразделений непосредственной поддержки пехоты, «БТ-2» и «БТ-5» из учебных частей и т. д.), при недостатке офицеров и специалистов, большая часть которых к тому же вообще не служила в танковых войсках, без тыловых и медицинских служб, без транспорта, то у нас уже не будет боеспособной бригады. Это могло бы быть более или менее терпимо, если бы эти соединения не дислоцировались в зоне прямой угрозы попасть под первый удар вермахта, не имея времени на дооснащение, пополнение и организационное сколачивание. Несколько утрируя, кто-то назвал такое состояние формируемых соединений «организованными кадрами военнопленных».
Приведу кое-какие цифры, пусть и отрывочные, которые характеризуют это состояние:
«Вот данные по некоторым соединениям на июнь 1941 г.: в 35-й ТД 9-го МК КОВО вместо 8 командиров танковых батальонов имелось 3 (укомплектованность 37 %), командиров рот – 13 вместо 24 (54,2 %), командиров взводов – 6 вместо 74 (8 %). В 215-й МД 22-го МК КОВО не хватало 5 командиров батальонов, 13 командиров рот, укомплектованность младшим командным составом – 31 %, техническим – 27 %. 11-й мехкорпус ЗапВО был обеспечен командными кадрами на 36 %.
Большинство мехкорпусов не имело необходимого количества вооружения и боевой техники. Укомплектованность к середине июня 1941 г. составляла: по автомобилям – 39 %, тракторам – 44 %, ремонтным средствам – 29 %, мотоциклам – 17 %»[272].
Кроме того, проводилось усиленное оснащение войск в приграничных округах новейшими образцами танков и самолетов при катастрофической нехватке для них обученных экипажей, что не только резко снижало эффективность боевого применения новой техники, но и ставило эту технику под угрозу захвата противником (что и произошло)[273].
При этом организационная структура создаваемых мехкорпусов игнорировала практический опыт вермахта в войне на Западе и наш собственный опыт при походе в Польшу, Прибалтику и в финской войне. Штаты мехкорпуса были перегружены танками при нехватке мотопехоты и моторизованной артиллерии. Недоставало автомобилей, особенно специальных, для обеспечения снабжения. Вновь создаваемые в 1940 году мехкорпуса, при имевшихся средствах связи и навыках управления у командного состава, были чересчур громоздкими и трудноуправляемыми структурами, включая две танковых и моторизованную дивизию, множество корпусных частей, 1031 танк (вместо прежних корпусов трехбригадного состава с 560 танками). Непонятно, почему не было реализовано принятое в ноябре 1939 г. решение о развертывании моторизованных дивизий с более или менее приемлемой структурой[274]. Корпусное звено также можно было сохранить, но не делать его чрезмерно громоздким.
Не следует на этом основании признавать ошибкой само намерение командования РККА обеспечить перевес над вермахтом в количестве имеющихся подвижных механизированных соединений. Однако практическая реализация этого намерения, равно как и выбранная для мехкорпусов организационная структура, были, как я постарался показать, обременены грубыми просчетами[275].
Третья серьезная ошибка состояла в принятии мобилизационного плана (МП-41), который исходил не из фактически имеющихся ресурсов для ведения боевых действий и возможного прироста этих ресурсов в результате перестройки экономики на военный лад, а планировал мобилизацию и развертывание войск в случае начала военных действий на основе таких количественных установок, которые по многим позициям могли быть удовлетворены только через 2–5 лет.
Приведу длинную выдержку с характеристикой этого мобплана:
«МП-41 разительно отличался от своего первоначального варианта – проекта мобплана в октябре 1940 г. Если второй документ составлен с учетом реальных возможностей, более-менее сбалансирован, обеспечен материальными и людскими ресурсами, то первый – как бы «перспективный»: чтобы привести его в действие, требуется «изыскать» дополнительно тысячи танков, орудий, минометов. Особенно рельефно это выражается в обеспечении запланированных формирований военного времени танками (подсчет ориентировочный, без учета ВДВ, учебных, запасных и прочих частей): согласно проекту мобплана октября 1940 г. требовалось 19 448 машин, а по МП-41 – 35 680. А на 1 января 1941 г. имелось 21 564 танка.
В первом случае потребности мобилизационного развертывания в целом удовлетворяются наличием танков (оговоримся, что реальная картина была сложнее, и для формирования мехкорпусов пришлось взять танковые батальоны почти всех стрелковых дивизий, за исключением дальневосточных). По мере поступления от промышленности новых современных машин старые «Т-26» и «БТ» можно было бы в плановом порядке ремонтировать и иметь некоторый резерв, а частично – и списывать. Во втором случае – обеспечить даже мехкорпуса и танковые дивизии удалось бы не ранее чем через два года, потребности мобилизационного развертывания – через три года, а перевооружиться на современные танки – вообще в необозримом будущем, до наступления которого «тянуть лямку» должны были все те же Т-26 и БТ. При этом надо иметь в виду, что ресурс двигателей типа М-17, устанавливавшихся в танки БТ и Т-28, составлял от 100 до 300–400 часов работы в зависимости от времени их изготовления, а знаменитый дизель В-2 в те годы едва преодолевал 100-часовой рубеж.
Предвоенные планы, в частности в МП-41, содержат еще несколько «подводных камней», к наиболее опасным из которых относится полное игнорирование накопления ВВТ в запасах РККА с целью оперативного восполнения потерь, понесенных войсками в первые несколько месяцев войны. В НКО отнесли вопросы восполнения потерь к сфере планирования работы промышленности в военное время, т. е. ограничились включением соответствующих показателей в мобилизационную заявку наркомата. Хотя это можно понять – имевшихся ресурсов едва хватало (а чаще не хватало) даже для спланированных формирований, какие уж тут резервы. Хорошей иллюстрацией этого служит артиллерийское вооружение, положение с которым было (по сравнению, например, с танками) относительно благополучным.
Из данных таблицы ясно: незначительный резерв имелся лишь по стрелковому оружию и отдельным артиллерийским системам, не имевшим решающего значения. Войска, оснащенные подобным образом, потеряв часть вооружения в первый, самый напряженный период боевых действий, не смогли бы восстановить боеспособность – обеспечивающим органам просто нечего было бы подать на замену утраченного. И опять, как и в примере с танками, ситуация могла бы измениться только через несколько лет после утверждения МП-41.
Примечание:
* исходя из планов серийного производства на 1941 г.
** винтовки, карабины, пистолеты-пулеметы, пистолеты, револьверы.
(Графа «Примечание» в таблице указывает число лет, за которое потребность по МП-41 могла быть удовлетворена полностью. – А. К.)
Выше мы называли план МП-41 «перспективным». Действительно, для того чтобы получить возможность реализовать заложенные в нем идеи, Красной Армии требовалось несколько лет «перестройки и ускорения» в условиях мирного времени. Более того, на это время многие (если не большинство) соединений и частей приводились в практически небоеспособное состояние. Подобным образом тогдашний Генеральный штаб, организатор всех основных процессов в армии, имел право вести себя только в одном случае – при наличии абсолютных гарантий мира на все ближайшие годы. Однако в действительности такими «гарантиями» оказалось лишь мнение Сталина и его окружения»