осуществления такого плана нужно было бы усыпить всю охрану снаружи, включая постового на улице (о нем — чуть ниже). Так что убивать Сталина должен был либо Хрусталев (можно — с кем-то еще из порученцев), либо постовой на улице, рискуя, что его отсутствие обнаружит разводящий. Так что с «кем-то неизвестным» Радзинский перемудрил.
Итак, главный подозреваемый Э. Радзинского — Хрусталев. Тем более что именно ему Берия приказал после смерти Сталина вызвать машину (явный признак того, что Хрусталев был завербован именно Берией). Вот только как Хрусталев отравил вождя народов? Авторханов предлагал шприц. Радзинский не может не согласиться — укол (на всякий случай Э. Радзинский ставит вопросительный знак, но другого варианта просто не находит).
Свершилось. Сталин уколот шприцем с ядом. Тут бы и помереть. Ан нет. Э. Радзинский помнит, что Распутина, о котором он писал другой триллер, не брали пули и яды. А тут сам Сталин. По законам жанра он должен ожить. И ожил…
В 10 утра Хрусталева сменил М. Старостин. Порученцы уже проснулись. У Сталина не было движения. Тогда около 17 часов они стали волноваться. Тут Ю. Мухин напоминает нам, что в подозрительных ситуациях охрана не стеснялась тревожить вождя и даже вламываться к нему в баню, боясь, что он может угореть.[469] Но так то в бане. А здесь человек лежит в воскресенье в собственной постели после ночного гуляния. Впрочем, вскоре все вроде бы прояснилось. Сталин проявил признаки жизни.
В 18 часов постовой с улицы (значит — с охраной все в порядке, она начеку) сообщил, что у Сталина «зажегся свет в малой столовой».[470] То есть Сталин встал с постели, но не нажал вызов (то есть не считал, что нуждается в помощи).
Итак, Хрусталев вколол Сталину шприц яда, но по-хитрому — медленного действия. Этот яд только через полсуток подействовал. А Сталин ничего не почувствовал, даже не проснулся. И ведь пил — то всего ничего. Может, ему в «Маджари» подсыпали снотворного? Очень глупо — тогда уж сразу яду нужно было в бокал сыпать. Вам же Ю. Мухин объяснял уже. Но Радзинский не хочет повторять Шекспира. Коллеги — драматурги заподозрят плагиат. Нужно делать пьесу в духе времени, с использованием современных средств, хотя бы шприца. Вот и приходится городить один невероятный домысел на другой.
В реальности ничего подозрительного не произошло. Никакой Хрусталев Сталину ничего не вколол. Тогда Сталин был бы парализован и не смог позднее зажечь свет либо, проснувшись от укола, начал бы вызывать охрану или кричать уже среди ночи.
Если отвлечься от тайных похождений Хрусталева в ночи, то все становится на свои места. Утром Сталин недомогал и потому долго лежал в постели (все-таки лег спать около 5–6 часов утра). Около 18 часов Сталин все же заставил себя встать, и тут с ним случился удар. Нужно было соблюдать постельный режим. Но он этого не знал — регулярного контроля за его здоровьем после «дела врачей» не было.
Одинокий старик, внушавший любовь и ужас миллионам людей в мире, несколько часов беспомощно лежал в одиночестве. Охранники ждали вызова от Сталина, но когда ничего не услышали еще четыре часа, стали обсуждать: надо бы войти даже без вызова, вопреки инструкции. Критический момент наступил в 23 часа, когда Сталин обычно вызывал порученцев, чтобы попить чай. Формальный повод нарушить уединение вождя появился, когда прибыла почта. Тогда в 11–м часу вечера Лозгачев вошел и обнаружил Сталина, лежащего на полу. Вождь шевелил рукой и издавал звуки «дз». Затем захрипел.
Лозгачев упоминает о часах, которые лежали на полу и показывали на полседьмого. Это напоминает специально придуманное алиби для подтверждения основной версии. Но в то же время часы могли действительно упасть и сломаться. Мог Лозгачев и придумать этот эпизод для пущей убедительности. Во всяком случае, на месте Радзинского можно было бы осторожнее относиться к свидетельствам Лозгачева. Они могут быть так же не точны, как и свидетельства Хрущева. Слово против слова.
Еще одно обстоятельство — Хрущев вспоминает, что охранники сказали, что первой Сталина увидела Матрена Бутусова.[471] Может быть, Лозгачев и Хрусталев — сообщники? Радзинский прямо этого не говорит (а то как же тогда Лозгачеву вообще доверять?), но развивает в эту сторону целую теорию: «После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране».[472] Вот так, бродит, понимаете, охрана безнадзорная. Кто хочешь — вербуй кадры. Кто первый это сделает? Конечно Берия. Ведь Э. Радзинский с детства помнит, кто в нашей стране самый коварный.
Домыслы, домыслы. Во-первых, домыслы, что Берия, несколько лет не командовавший органами, кого-то «завербовал» — не просто для информации, а для убийства Сталина. Во-вторых, чистый домысел, что кто-то для этого дела вообще завербовал охранников. Тем более что все домыслы на эту тему базируются на показаниях самих охранников. Но если они — банда убийц, то нельзя верить ни одному слову. А если вы верите Лозгачеву даже в деталях, да еще больше, чем Хрущеву, то как-то странно превращать его в одного из подозреваемых. А если мы доверяем Лозгачеву, значит — Сталин встал с постели около 18 часов. Значит, никто не тыкал в него шприцем ранним утром.
Но в драматургии свои законы, они отличаются от законов исторического исследования. Читатели Э. Радзинского иногда забывают об этом.
Старостин, Лозгачев и Бутусова положили Сталина на диван. Старостин дозвонился до министра госбезопасности Игнатьева и до Маленкова. Еще через час Маленков (согласно Хрущеву[473]) проинформировал Хрущева, Булганина и Берию, который строго указал порученцам: «О болезни товарища Сталина никому не говорите».[474]
Хрущев утверждает, что члены президиума (не названные Хрущевым) приехали на место и… уехали назад под таким предлогом: Сталин при падении подмочился, и «неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении».[475] Хрущева можно понять. Сталин не очень любил людей, которые видели его «в неблаговидном положении». Но вопрос остается: почему к Сталину немедленно не вызвали врачей? Это оставляет в силе менее сенсационную версию смерти Сталина, но тоже криминальную — оставление без помощи.
Хрущев дает по этому поводу маловразумительное объяснение — якобы Бутусова сказала Маленкову, что Сталин «спокойно спит». Визитеры разъехались, но через некоторое время порученцы снова дозвонились до Маленкова и убедили его, что это — «необычный сон». После этого Маленков вызвал на дачу уже более широкий круг членов Президиума и врачей.[476]
Э. Радзинский со всей присущей ему эмоциональностью обвиняет Хрущева во лжи (даже главку так назвал — «Ложь»): «По Хрущеву, вся четверка вчерашних гостей тотчас приехала».[477] Но Хрущев не пишет, что приехала вся четверка. Она была проинформирована. Хрущев пишет «мы». Из контекста ясно, что на дачу приехал еще Маленков, может быть, еще кто-то, но Хрущев не называет имен. Так что здесь Радзинский приписал Хрущеву лишку.
По версии Лозгачева, далеко не сразу, а в три ночи приехали Маленков и Берия. Выслушав сотрудников, Берия выругался и резюмировал: «Не поднимай панику, и нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь».[478] После чего они уехали.
Бывает, что мемуаристы не помнят всех присутствующих при событии (Лозгачев мог не запомнить скромного присутствия Хрущева). Можно также заподозрить Хрущева в том, что он несознательно или сознательно перепутал, когда первый раз приехал к больному Сталину. Хотя это мало помогает версии убийства. Максимум, в чем можно упрекнуть Хрущева — сначала он не понял всей серьезности положения со слов Маленкова, а когда писал мемуары, решил сгладить это обстоятельство.
Но вот расхождение во времени очень существенно. И оно снова в пользу версии «оставления без помощи». Узнав о неприятности со Сталиным, соратники тянут время. А задним числом Хрущев нивелирует это «странное» поведение. Мол, охранники позвонили — мы приехали. Вроде со Сталиным — штатная ситуация, незначительный эпизод. Уехали. Засомневались. Вызвали врачей.
Последовательность событий не расходится с версией охранников. А вот временные промежутки — другие. Соратники тянули время. Это — если они сразу поняли, что Сталин тяжело болен. А если не поняли?
Ошибка соратников
Как это — не поняли?! Все же знают теперь, что Сталин упал у стола, бормотал «дз», обмочился, наконец. И «охрана» четко доложила ситуацию членам Президиума, прибывшим в ночи на дачу. Это нам порученцы так рассказывают.
Но при этом Радзинскому Лозгачев поведал, что Сталина обнаружил он, а Хрущеву они сообщили, что обнаружила Матрена. Матрена уверяла, что теперь Сталин уснул. Обмочился только. Прибывшим на дачу Маленкову, Хрущеву и Берии сбивчиво рассказали о ночном происшествии. Но теперь-то Сталин спит. Утром проснется, узнает, что тут толпились соратники, разглядывали его в неприглядном виде. Что-то еще решит с ними сделать. Нет, не надо его беспокоить. Не буди лихо, пока оно тихо…
Так что, прибыв на дачу и послушав рассказы о вечернем происшествии, «соратники» ночью вполне могли решить, что старик напился (может — добавил, кто его знает, что он делал все воскресенье), и не решились его беспокоить в таком состоянии. Охрана могла объяснять ситуацию сбивчиво, неубедительно — это они задним числом, все продумав, все разложили. А когда выяснилось, что все серьезно, пришлось подправлять версию ночных событий, чтобы скрыть собственное головотяпство.