– Лучше всего, если мы будем меняться каждые полтора часа, – предлагает Уэс. – Так что двое поведут машину туда, и двое – обратно.
– Тебе нужно было стать бойскаутом, – говорит Чарли.
– Я был бойскаутом, – отвечает Уэс. – И вы – тоже.
Мы с Уэсом подходим к задней двери машины одновременно. Я знаю, мы оба стараемся сделать одно и то же – оставить себе место в самой тяжелой смене, когда нужно будет вести машину в предрассветные часы.
– Ты ведешь первым, – говорю я.
Он качает головой и улыбается, берясь за ручку двери.
– Нет. Я умотался. Мне действительно нужно поспать прямо сейчас, а на обратном пути мы с Чарли сможем по очереди вести машину.
Чарли стонет.
Я пытаюсь спихнуть его руку, но он держится крепко. Мы стоим совсем рядом – не настолько, как прошлой ночью, но все же ближе, чем должны бы.
– Так неправильно. Это же была моя идея. Почему же вы должны не спать всю ночь?
Он склоняет голову, но ничего не говорит. Его рука по-прежнему твердо держит ручку.
– Хм, – бормочет Чарли с другой стороны машины, – если собираетесь стоять тут всю ночь, я возвращаюсь в дом за следующей порцией бабушкиной кассаты[6].
– Ты ведешь первой, – шепчет Уэс.
Я бросаю последний взгляд на бабушкин дом, полный огней, потом отворачиваюсь и сажусь на водительское место.
– Чарли, назад, – говорит Оливия. – Мы ведем первые.
– Как я буду управлять радио сзади? – спрашивает он, открывая заднюю дверь. – Мне обещали другое.
Я завожу двигатель, Уэс смотрит на меня в зеркало заднего вида.
– Мы вздремнем по дороге в город. И пусть Чарли слушает то, что хочет. У нас будет все хорошо.
Чарли ерзает на маленьком заднем сиденье, пытаясь устроиться поудобнее, а Уэс заваливается в угол между сиденьем и дверью. Каждый раз, как я бросаю взгляд в зеркало заднего вида, он там.
Совсем не отвлекает!
Я отъезжаю от бордюра, а Оливия пытается настроить радио на другую волну: ей надоели рождественские песни. Но у нее ничего не выходит.
– Прямо по I-49. В Александрии полно копов на улицах. Будет сложно объяснить штраф твоему отцу, – говорит Оливия.
Я киваю и стараюсь сконцентрироваться на дороге. Эта ночь будет самой долгой в моей жизни.
Мы едем всего десять минут, а Чарли уже начал жаловаться.
– Здесь сзади очень жарко, а эта песня – просто вынос мозга.
Оливия закатывает глаза и протягивает ему провод на заднее сиденье.
– Слушай, что хочешь.
Чарли вставляет провод в свой телефон, и через несколько минут из наушников доносится какая-то старая гнусавая песня в стиле кантри. Мы втроем издаем стон.
– Что? – спрашивает Чарли. – Отличная песня!
– Нет, не отличная, – говорю я. – У тебя отвратительный музыкальный вкус.
– Точно, – соглашается Оливия. – Тебе нравятся эти песни из фильмов на вечные темы.
– Что это вообще значит? – спрашивает Чарли.
Оливия протягивает руку за его телефоном, и он передает ей его.
– Такие, которые могут быть саундтреком к любому фильму на вечную тему.
Минуту-другую она ищет, и потом пространство заполняет знакомая мелодия. Оливия комментирует ее:
– Смотри, это история про то, как разбогатеть, с намеком на проституцию. О бедной матери и двух сестрах. Одна из сестер – совсем юная и больная, а старшая – достаточно взрослая и симпатичная. И вот мать решает, что единственная возможность для них выбраться из ночлежки – нарядить дочь в красное платье и найти для нее папика. Никакой фантазии.
Мы с Уэсом покатываемся со смеху. Оливия нажимает на «стоп» и включает другую мелодию. Услышав слова, я сразу же узнаю песню.
– А эта – типичная инструкция по выживанию в экстремальных условиях. Если миру придет конец, все городские жители поджарятся на костре апокалипсиса, но только не деревенский парень. Ты не только найдешь, что накрыть на стол, но и сделаешь это по этикету.
Она переключается на другую песню.
– Вот стандартный пример морали «учись у старших». О старом аферисте, поучающем молодого, как лучше проворачивать аферы. Курево. Алкоголь. Поезд.
Теперь даже Чарли смеется.
– Ладно-ладно, – говорит он. – Но все же это хорошие песни.
Следующие тридцать миль мы слушаем плей-лист Чарли и пытаемся подобрать избитые клише к каждой из песен.
Наконец Чарли вытаскивает провод из телефона.
– Вы думаете, что заставили меня разочароваться в этих песнях, но это не так.
Оливия включает радио, и мы снова слушаем рождественские мелодии.
– Что такое с дядей Ронни? – спрашиваю я. – Он буквально бросился вон из кухни, когда бабушка принесла канноли.
Оливия хихикает.
– Он отказывается их есть.
– Почему? – спрашиваю я. – Это одно из коронных бабушкиных блюд.
– Это из-за нас, – говорит Уэс.
Я бросаю на него быстрый взгляд в зеркало, и он смотрит на меня.
– Нас? Что мы ему сделали? – спрашиваю я.
Чарли наклоняется вперед и отвечает.
– Помнишь, мы однажды нашли в папином аптечном шкафчике порошок, от которого срочно хочется в туалет?
– О господи! – восклицаю я.
– Угу, – говорит Уэс.
Первый год в школе, мы пытались наказать Злодеек Джо за что-то – я даже не помню, за что, – и решили, что будет забавно подсыпать немножко такого порошка в их напитки. Но вот насыпали мы его по ошибке в стакан дяди Ронни. Причем каждый добавил ему в стакан этого порошка, не зная, что остальные трое сделали то же самое.
Не нужно говорить о том, что дядя Ронни не мог выйти из туалета в тот вечер очень долго.
– Но это было лишь однажды! Три года назад! И канноли не имели к этому никакого отношения!
– Но помнишь, в тот вечер бабушка приготовила огромное количество этих канноли. И он их ел. И считает, что все случилось из-за них, – говорит Оливия.
– Какой кошмар. – Но я не могу не рассмеяться.
Чарли пожимает плечами.
– Больше из-за нас.
Уэс наклоняется вперед.
– Мы с Чарли пытались уговорить его поесть канноли в прошлом году, но каждый раз, когда мы упоминали о них, он буквально зеленел. – Уэс поворачивается к Чарли и говорит: – Помнишь, когда мы поспорили с ним на то, что «Святые» победят «Ковбоев», и выиграли, мы сказали, что ему придется съесть канноли?
– Да, и он заставил тетю Патрисию есть их за него.
Уэс встречается со мной взглядом в зеркале.
– Мы пытались излечить его от этой паранойи, но человек не собирался сдаваться.
– Он реально долго сидел в туалете, – добавляет Оливия.
– Кстати, о проделках, – говорю я. – Готовы признаться? Кто написал мне от имени Бена с нашей улицы то любовное послание?
– Оливия! – кричит Чарли.
– Чарли! – кричит Уэс.
– Уэс! – кричит Оливия.
– Однажды я узнаю, кто это сделал! – восклицаю я с усмешкой. – Вы все знали, что я сохла по нему. И я выставила себя полной дурой, когда подъехала на велике к его дому с блюдом, полным этого лаймового печенья, чтобы сказать ему, как мне понравились его письма.
За неделю до этого я помогала бабушке готовить это печенье для книжного клуба мамы Бэна, поэтому, когда получила письмо о том, как ему понравилось это печенье, я приготовила двойную порцию и отвезла его к его дому.
– Он выглядел как олень, ослепленный фарами!
Все покатились со смеху.
– Ладно. Я выясню и отомщу.
– А так как тебе нужно будет гулять с нами, чтобы выяснить это, я поддерживаю твое стремление к отмщению! – говорит Чарли и включает новую песню.
Пятница, 25 декабря
Свободный день
– Оливия, мы приехали.
Я слегка толкаю ее, чтобы она проснулась, а она продолжает отталкивать мою руку от себя. Она уснула где-то полтора часа назад, примерно через тридцать минут после Чарли и за тридцать минут до Уэса. Она потирает глаза и пытается осознать, где мы находимся.
– Софи, почему ты не разбудила меня? – спрашивает она сонным голосом.
Я паркуюсь на свободный пятачок у входа в приемное отделение.
– Ты не так долго спала, – отвечаю я.
Чарли потягивается на заднем сиденье и настолько громко зевает, что Уэс просыпается. За окном темно, и есть только свет от приборной доски.
– Прости, – бормочет Оливия. – Мне так стыдно, что ты все время вела сама.
Я качаю головой.
– Ничего страшного. Рада, что все немного поспали.
Оливия разворачивается на переднем сиденье, выглядывает в окно и говорит:
– Ребята, там, похоже, придорожное кафе. Хотите перекусить, пока ждем Софи?
Они согласно кивают, но все еще очень сонные. Я вылезаю из машины, а Оливия обходит машину и садится на водительское место.
– Вернусь через час, – говорю я им.
Оливия подстраивает сиденье под себя.
– Позвони нам, если нужно будет забрать тебя пораньше, – говорит она.
Уэс опускает свое окно.
– Тебе нормально идти туда одной?
– Да. Ку́пите мне что-нибудь поесть?
– Конечно. Что ты хочешь?
– Все равно. И кофе.
Оливия передает мне пакет с подарками, которые мы с ней купили.
– Не забудь.
– Спасибо, – говорю я и направляюсь к входу.
Останавливаюсь, когда вспоминаю, что забыла сказать Уэсу взять мне сливок для кофе, и вытаскиваю телефон. Они только что отъехали.
Слышу звук клаксона, даже при том, что окна в машине закрыты. Оливия так резко нажимает на тормоза, что слышен визг шин по асфальту.
О господи. Он забыл сменить мелодию на мой звонок.
– Я забыл сменить мелодию твоего звонка, – говорит он, взяв трубку.
Я смеюсь и не могу остановиться.
– Сливок… еще… пожалуйста, – говорю в конце концов.
– Нет проблем. Что-нибудь еще?
– Нет. – И я вешаю трубку.
Чарли опускает окно и вытаскивает голову.
– Вот теперь мы проснулись! Спасибо!
– Прости! – кричу им вслед.
Время слегка за полночь, и в комнате ожидания совсем мало людей. Встречать Рождество в больнице очень грустно. По женщине, сидящей за столом регистрации, видно, что она хотела бы быть сейчас где угодно, только не здесь.