Поэтому наше совещание проходило в атмосфере неуверенности с растущим осознанием недостатка информации – наша разведка никогда не сосредотачивалась на Аргентине, и, поскольку никогда не предполагалось, что Фолклендские острова станут вероятным районом боевых действий, наши знания об окружающих их морях были абсолютно минимальными. У меня все еще не было возможности для обычного изучения топографических карт островов. Я едва нашел время, чтобы посмотреть на новые морские карты. Мы действительно не знали никаких подробностей о противнике, которого, возможно, придется атаковать, равно как и о местности, на которой мы могли бы найти его. Фактически наши знания ограничивались общедоступной информацией. Стандартный справочник «Джейн» по боевым кораблям флотов мира был нашим главным источником информации по флоту адмирала Анаи. Справочник «Джейн» по боевым самолетам стран мира также был нашим основным источником по их военно-воздушным силам плюс, конечно, все то, что мы могли разузнать от наших атташе во всем мире. Но сейчас было слишком преждевременно производить детальную оценку боевого состава противника, слишком рано точно устанавливать то, с чем мы будем иметь дело и, следовательно, в таких условиях осуществлять детальное планирование было тоже преждевременно.
Простой подсчет воздушных, сухопутных и морских сил противника давал основание для сомнений в том, что мы можем позволить себе идти напролом. Это редко когда является хорошей идеей. Но когда вы очень спешите – как, вероятно, придется нам, если хотим успеть до наступления зимы, – то такой путь может оказаться единственным. В то время мы все еще не знали состав развернутых на Фолклендских островах сил генерала Гальтиери. Мы не знали их вооружения, их готовности защищать собственные позиции или атаковать наши, когда (и если) мы высадимся. Фактом оставалось то, что мы имели слабое представление о наших действиях с началом операции. В общем, как с самого начала Министерство обороны говорило Джону Нотту, прогноз был плохим. Кроме существенной воздушной угрозы со стороны Аргентины, нас могли численно превосходить и на берегу. При недостатке «десантных наступательных возможностей» (с тех пор, как начались сокращения оборонных расходов) фронтальное наступление, которое требует существенного военного преимущества, стало бы неосуществимой идеей. Первичная разведка для нашей миссии становилась критически важной задачей – нам просто необходимо было высадить некоторые группы специального назначения на острова и выяснить, что же там происходит.
По итогам совещания мне предстояло еще многое обдумать. Но главным было то, что я сознательно и подсознательно ощущал необходимость быть хорошо осведомленным обо всем, что происходит на потенциальном театре военных действий. Годы моего обучения и практической подготовки не прошли даром. Если мы должны воевать, то я к этому готов. У меня выработан взгляд на войну, как на реальность, и теперь, столкнувшись с ней лицом к лицу, у меня нет необходимости что-либо менять. Меня научили всегда иметь в виду, что однажды потребуется столкнуться с реальным сражением, и медленно накатывающиеся ощущения этой реальности не были для меня ни новыми, ни мучительными. Это было частью моей работы. Я бы хотел, чтобы мне представилась возможность попрощаться с Шарлоттой и нашими взрослыми детьми Эндрю и Тессой, хотя думаю это расстроило бы меня и выглядело бы мелодраматично. Но уже слишком поздно об этом беспокоиться – они дома, в безопасности, атакуемые только средствами массовой информации.
Я здесь не один, и вскоре со мной будут тысячи людей и дюжины кораблей. Главком ВМС дал мне работу на передовой – вести их в бой. Он может заменить меня вице-адмиралом, тем не менее я пока осознаю свою ответственность. Я осознаю то, что не должен их подвести. Но в тоже время я не должен позволить всем этим заботам ограничить мою инициативу.
На следующий день, 6 апреля, я планировал начать беседы с экипажами кораблей. Большой адмиральский салон на «Глэморгане» превратился в офис оперативного штаба адмирала, и думаю, что именно здесь, в тот день, в окружении становившихся все более знакомыми морских карт, таблиц, сигналов, планов и телефонов я начал свой серьезный процесс «перехода к войне». Штаб начал отрабатывать различные варианты развития событий. Той ночью я записал в моем дневнике небольшое напоминание для себя в форме вопроса: «Что необходимо сделать сегодня, чтобы завтра не пожалеть о том, что не сделал этого вчера?»
Два авианосца с максимальным количеством самолетов «Си Харри-ер» и вертолетов «Си Кинг» на борту шли к нам на юг с максимально возможной скоростью, хотя «Инвинсибл» первоначально вследствие поломки в главном редукторе был ограничен скоростью в пятнадцать узлов. Утром 7 апреля я побывал на «Бриллианте» и «Эрроу», а в полдень перелетел на «Глазго» и «Шеффилд». Мое обращение ко всем было одним и тем же. Я сказал, что мы, возможно, идем на войну и что все должны готовиться к этому морально и физически. Я предупредил их, ничуть не смягчая ситуацию, о возможной гибели как кораблей, так и некоторых из нас. Я решил честно сказать об этом, не обращая внимания на свои чувства.
«До этого момента, – сказал я, – вы получали королевские шиллинги. Теперь вы должны зарабатывать их ратным трудом». Я напомнил, что никто не имеет права уклоняться, ведь для этого все мы пришли во флот независимо от того, знали это или нет. Уже слишком поздно изменить решение, так что лучше всего мужественно повернуться к войне лицом. У британского моряка есть на этот случай известная всем фраза: «Если у вас нет чувства юмора – вам не следует идти во флот».
Все контракты Министерство обороны автоматически продлило «на все время конфликта», и ни у кого нет никакой надежды уклониться от войны, а поэтому я им объяснил, что лучший путь к выживанию состоит в том, чтобы энергично приняться за дело, быстро учиться и усердно работать. Время предстоящего столкновения было «неопределенным». Я также остановился на наших предварительных оценках сил, с которыми предстояло сражаться, используя прием «уменьшение угрозы». «Аргентинцы, – сказал я, – имеют девять эсминцев и три фрегата. Мы можем предполагать, что три из них неисправны, на переоборудовании или что-то в этом роде. Два из них настолько стары, что, вероятно, негодны для плавания и, конечно же, небоеспособны. Один – сел на мель на реке Ла Плата месяц назад и, вероятно, до сих пор не отремонтирован. Это означает, что мы в морском сражении численно превосходим их примерно в соотношении четыре к одному. И если мы не сможем управиться с этим, то я не знаю, чем каждый из нас занимался в течение последних нескольких лет».
С такими словами я обращался к экипажу каждого корабля. Основная моя цель состояла в том, чтобы избежать излишнего запугивания людей. Это был первый шаг психологической подготовки, имеющей целью убедить каждого в том, что поражение очень маловероятно, если все мы выполним долг. Победители должны думать только о победе. Мы должны прийти туда уверенными в том, что мы лучшие, и тогда мы победим. Но на протяжении столетий британский моряк в душе был довольно последовательным реалистом. Единственный вопрос, который мне задавали на кораблях, был такого рода: «Сэр, не могли бы Вы сообщить нам, какова будет выплата заграничного пособия?» Или в другом варианте: «Сколько дополнительно нам заплатят за эту небольшую прогулку?»
Вскоре после 13.30 мы получили сигнал от Нортвуда, приказывающий одному из моих танкеров вместе с «Энтримом» и «Плимутом» отделиться от моей группы и полным ходом следовать к югу от острова Вознесения. Это было началом операции на Южной Георгии, очень важной, но прибавляющей трудности обеспечения согласованных действий всех кораблей группы. К концу дня я закончил разговор на борту «Шеффилда» и возвратился на «Глэморган» абсолютно измученным. Думаю, мое состояние в значительной степени было обусловлено борьбой с собственным психологическим напряжением и в тоже время попыткой успокоить других людей, усилить их решимость. Боюсь, что я выполнил эту работу не очень хорошо, так как несколько месяцев спустя один человек подошел ко мне и сказал: «Сэр, я помню тот день. Вы знали, что нас потопят, не так ли?» Должно быть, я переусердствовал в своем реализме.
В 21.30, вскоре после ужина, от штаба флота в Нортвуде поступило заключительное сообщение дня. Соединенное Королевство с 04.00 по Гринвичу 12 апреля объявляет вокруг Фолклендских островов исключительную зону. До этого момента оставалось чуть более четырех дней. По крайней мере для меня это стало отправной точкой. Думаю, что в тот момент, когда мы были на траверзе Сьерра-Леоне (Западная Африка), я осознал, что войны не миновать. А исключительные зоны были теми вещами, о которых я уже думал.
Той ночью я написал в дневнике слова, которые показывают, что мое видение происходящих событий становилось более четким и, возможно, более реалистичным.
Независимо от того, выиграем мы или пет, Фолклендские острова не стоят войны. В то же время мы не можем допустить, чтобы аргентинцам (или кому бы то пи было) сошел с рук международный грабеж. Это все тот же вопрос: «если это сделать не здесь, то где же?» В любом случае они тоже не готовы воевать.
Таким образом, наши действия должны говорить аргентинцам (и мы не должны терять хладнокровия, особенно когда начнут свистеть пули): «Мы полностью готовы воевать за паши интересы – готовы ли вы воевать с нами?» Если рассуждать разумно, то они должны твердо решить, что не готовы, хотя то же самое они могут думать и о пас.
Их ответ, пока они находятся в более выгодном положении, должен быть таким: «Докажите это!»
На следующее утро, в 06.00, мы услышали сообщение всемирной службы Би-Би-Си о том, что аргентинцы ответили на британскую исключительную зону своей зоной шириной в двести миль от материка и двести миль от береговой черты Фолклендских островов. Теперь стало невозможным избежать конфронтационного характера смертельной игры, которую затеяли политики двух стран. Я понимал, хотя это было не мое дело, что на пути приближающихся ракет окажутся вовсе не политические деятели, а, скорее всего, мы.