Командиры тихо собрались в кают-компании «Глэморгана»: Джон Коуард, Дэвид Харт-Дайк, Сэм Солт, Пол Ходдинотт, Пол Бутерстон и Майк Барро. Все мы понимали, что это, скорее всего, последняя такая наша встреча: через несколько дней мы продолжим путь на юг, в более опасные воды, где наше общение будет происходить только посредством зашифрованного радиотелефона или через компьютер. Большинство из нас знало друг друга многие годы, и, я думаю, в какой-то мере каждый представлял, что мы все чувствовали. Поэтому мы поддерживали слегка принужденную, шутливую атмосферу, которая омрачалась пониманием причины нашего пребывания в этом помещении, на этом корабле. Мы разговаривали не просто как старые добрые друзья, но и как ответственные старшие командиры. Мы готовились воевать. Но даже тогда никто не мог оставить призрачную надежду на то, что все обойдется.
На встрече присутствовали офицеры моего штаба. Среди них был полковник Королевской морской пехоты Ричард Престон, мой советник по войскам десанта. Подобно многим морским офицерам, у меня существовало основанное на поверхностном знании истории предубеждение о том, что десантные операции страдают наличием двух основных проблем. Первая связана с политической нерешительностью при осуществлении высадки, а вторая – с последующим отсутствием взаимопонимания между войсками десанта и морскими/воздушными силами. Классическим примером подобного политического промедления была высадке в Галлиполи. Совсем недавно был Суэц… задержка, задержка, промедление. Они часто преследуют совместные действия. На этот раз никакой задержки быть не могло – приближалась зима, и мы были так далеко от своих баз. К счастью, политическое руководство ясно это осознавало. Но мы не могли рисковать из-за отсутствия взаимопонимания между десантниками, с одной стороны, и морскими и воздушными командирами – с другой. Компания должна завершиться вовремя. И я думаю, что полковник был в курсе моих тревог по этому поводу. В начале наших бесед, когда полковник Ричард постоянно подчеркивал необходимость ведения разведки, он обратился ко мне и сказал:
– Запомните, адмирал, время, потраченное на разведку, никогда не потрачено впустую.
Я посмотрел на него и ответил:
– Вы уверены?
– Простите?
– Должно быть: «Время, потраченное в разведке, редко тратиться впустую», – поправил его я.
Он весело улыбнулся, удостоверившись в том, что этот морской офицер знал старую военную аксиому лучше, чем он думал. С того момента между нами было полное взаимопонимание. Его помощь и советы стали совершенно бесценными, и с потрясающим мастерством он балансировал между требованиями военно-морского флота и войск десанта. Это сложная задача требовала глубоких профессиональных знаний, большого такта, бесконечного терпения, хорошего чувства юмора и способности быстрого восприятия развивающейся ситуации. У полковника Ричарда эта сложнейшая работа казалась достаточно простой. Он был здесь для того, чтобы отношения с амфибийной группой никогда не заходили в тупик, а также для преодоления реальных трудностей, связанных с нашей географической разобщенностью, плохой связью и нашими противоречивыми требованиями, опасениями и заботами.
Жаль, что он, я и командиры-десантники только через много лет после окончания войны поняли: в течение первых шести недель операции мы планировали действия, руководствуясь разными директивами. Это вело к некоторым серьезным проблемам для десантников, часто считавших, что я самостоятельно разрабатывал какие-то непонятные схемы без учета их интересов. Но командующий оперативным соединением, похоже, не беспокоил командиров-десантников многими политическими вариантами, которые не предполагали полного освобождения островов, а если он это и делал, то десантники были слишком заняты, и это не оказывало влияния на их задачи. КомОС думал, что проблемы «замораживания» операции до высадки десанта, продолжительная воздушно-морская блокада, потребность длительной поддержки военного «анклава» на берегу, если высадка все же состоится, не должны были их волновать. Им следовало сосредоточиться на своей наиболее трудной задаче – полном освобождении островов. Однако в случае возникновения политического давления эти вопросы становились моей заботой. Я не могу сказать, что мне нравились эти варианты, но ответы на такие вопросы должны быть продуманы, хотя бы для того, чтобы сообщить политическим деятелям, что эти самые «варианты» не могли обеспечить успешную операцию по освобождению островов.
Какие бы проблемы не существовали на уровне высшего командования, нам нужно было продолжать свою кропотливую роботу. В тот полдень вертолеты начали доставлять дополнительные запасы продовольствия, боеприпасы, ракеты, запасные части и иные атрибуты войны с острова Вознесения на корабли. Это была масштабная импровизация, реализованная за очень короткий период. Остров Вознесения за несколько дней был преобразован из американского центра связи и слежения за спутниками в передовую морскую и авиационную базу. Пока мы шли от Гибралтара, все доставлялось сюда по воздуху и складировалось. Ничего такого не могло бы произойти без молчаливой и активной поддержки американцев. Для них это было непростым решением, особенно на ранней стадии конфликта, когда еще велись политические переговоры. На следующий день после нашего прибытия я встретился с полковником американских ВВС, который отвечал за их аэродром. Он сказал мне, что получил указание «оказать британцам всевозможную помощь, но ни при каких обстоятельствах не попасться на этом». Тоже непростая для него задача.
Неограниченное использование возможностей острова Вознесения стало решающим фактором. Но самой большой американской помощью для нас оказалась их новая ракета класса «воздух-воздух» AIM-9L «Сайдуиндер». Мы наряду с другими странами с нетерпением ожидали своей очереди на ее покупку. Министр обороны США Каспар Уайнбергер лично поставил нас в первую очередь. Мне сейчас абсолютно ясно, что без той AIM-9L самолеты «Си Харриеры» были бы недостаточно эффективны. «Особое партнёрство» жило и давало свои результаты.
Весь мир следил за политическим развитием событий, русские тоже наблюдали за этим конфликтом, по крайней мере в местном масштабе. Несколько раз нас навещали советские «медведи»[40]. Им никто не мешал наблюдать, но я надеялся, что они не общались с аргентинцами. Хотя на самом деле я был удивлен, встретив их здесь, потому что все на Западе были предупреждены Лондоном – наша ударная группа следует на театр военных действий. Мне казалось, что это должно быть достаточно понятно каждому: пальцы британцев, увидевших любой корабль, подводную лодку или самолет, приближающиеся без предупреждения или оповещения о своей принадлежности, могут нажать на спусковой крючок. «Медведи» благоразумно не последовали за нами на юг, но и тогда им было на что посмотреть. К нам шел постоянный поток консультантов и советников, прилетающих для оказания помощи. Передача запасов продолжалась днем и ночью. Корабли, которые не стояли на якоре для проведения работ, проводили учения с выполнением артиллерийских стрельб и других боевых упражнений вне видимости острова Вознесения. Все время прибывали новые корабли, которые занимали свои места в оперативном соединении.
Командующий прибывает на свой флагман. Адмирал Вудвард на палубе «Кермеса»
Вскоре после полудня 14 апреля «Глэморган» отправился на север для встречи с приближающимся авианосцем «Гермес». Пришла пора снова переносить свой флаг на новый корабль с лучшими помещениями и большими возможностями для управления. Он был самым большим надводным кораблем в оперативном соединении. В то же время мне следовало отправить три эсминца проекта 42 – «Шеффилд», «Ковентри» и «Глазго» – на юг в сопровождении фрегатов «Бриллиант» и «Эрроу». Им предстояло идти со скоростью двадцать пять узлов в сопровождении танкера до тех пор, пока запасы топлива не уменьшатся до тридцати процентов. Это удаление составляло приблизительно 1160 миль. Идея состояла в том, чтобы как можно скорее «внедрить» большие силы дальше на юг на случай, если дипломаты в ходе переговоров «заморозят» любые дальнейшие перемещения в ожидании иного, более масштабного урегулирования конфликта.
Тогда политический смысл такого решения показывал нашу решимость, но меня это начинало немного расстраивать. Казалось, что как только я начал создавать некоторое подобие ударной группы, новая ситуация снова заставляла распылять силы. Это говорит о высоком уровне подготовки флота в мирное время, ведь нам удалось все сделать без полного хаоса. Мы всегда предпочитаем думать, что хорошо подготовлены, организованы, готовы идти практически куда угодно и достигать успеха в решении почти любых задач в море или рядом с ним. И я думаю, что это было именно то, что сэр Генри Лич пообещал премьер-министру.
Почти все утро 15 апреля было занято подготовкой к переходу штаба на «Гермес». Пока мы шли на «Глэморгане» на север, мой штаб напряженно паковал все документы, морские карты и книги в «корзины» для переноса на авианосец. Я сел в вертолет «Си Кинг 4» и под ясными синими небесами пролетел вперед от моего штаба на двести миль. Мы произвели посадку на полетной палубе «Гермеса» и были встречены командиром корабля, моим старым коллегой по службе в Министерстве обороны капитаном 1 ранга Линли Мидлтоном. Сверху на мою белую тропическую форму был одет зеленый летный комбинезон, который мы называли «переростком», так как брюки были коротко обрезаны для того, чтобы подогнать их под летные ботинки. Я всегда чувствовал дискомфорт при ношении такого странного для подводника снаряжения. Когда я позже увидел снимок своего прибытия в центральной национальной газете, мои самые худшие опасения подтвердились. «Неужели той смешной фигурой, скачущей по полетной палубе «Гермеса», мог быть я?» «Боюсь, Вудворд, что да». Но это наше летное обмундирование, хотя и не модное, но практичное.
Я сделал еще один большой шаг в продвижении к войне – оставил знакомую обстановку «Глэморгана» и мою собственную флотилию. Мне пришлось покинуть мир эсминцев и фрегатов, с которыми я был хорошо знаком. Теперь я находился на борту 29000-тонного авианосца, почти незнакомого для меня. Примерно десять лет назад я провел в море на авианосце всего одну неделю. Я не знал расположения помещений на корабле, организации службы, людей и их привычек и даже особенностей их языка. Теперь я быстро должен все это освоить. Это был своего рода конец беззаботности. Я покидал «Глэморган» с его солнечными днями, учениями, визитами и той открытой, довольно беззаботной жизнью мирного времени, поменяв его на авианосец, где все будет проходить совершенно по-другому. На авианосце очень мало открытого пространства, если вы не работаете на полетной палубе, где я, конечно, не работал. Здесь нет места для бездельников, так как все подчинено обеспечению действий авиации с ее внезапной активностью. Мы использовали маленькие воздушные силы с большой консервной банки – корабля, построенного по стандартам второй мировой войны с большим запасом прочности, абсолютно мрачного и функционального. По сравнению с ним прекрасный, сияющий и просторный «Глэморган» казался яхтой миллионера.