С тех пор я много раз анализировал это непродолжительное событие, пытаясь отыскать реальную причину сомнения, возникшего у меня в последний момент. Думаю, что я мыслил в такой последовательности: «Этот контакт не представляет для меня непосредственною угрозу. Самолет не собирается нас бомбить, самое худшее, что он может сделать, доложить о нашем местонахождении. «Должен ли я сбивать его, если имеется даже самый незначительный риск того, что я не прав? Есть ли у меня все реальные критерии для «уверенной идентификации» – высота, скорость, данные радара, общее поведение?» Да. Но положительная идентификация? Я явно усиленно стремился найти причину не стрелять, не особенно думая о последствиях, если все обернется худшим образом. Но в свете инцидента с KAL 007 год спустя это был один из моих удачных дней. Если бы мы сбили тот воздушный лайнер, это, вероятно, не оставило бы американцам никакого иного выбора, как отказать нам в своей поддержке; оперативное соединение было бы отозвано; Фолклендские острова стали бы Мальвинами; меня бы осудили военным трибуналом, дополнительно обвиняя в том, что никакого разрешения мне не давалось. Я только думал, что имел его, на основании совета начальника штаба в Нортвуде, полученного на словах по закрытому каналу связи через спутник (DSSS). Это не был официальный сигнал на бумаге – существенная часть любого важного решения, который не может быть заменен разговором по DSSS. Последствиями стал бы законный ужас международного сообщества после сообщения новости о том, что ударная группа по ошибке сбила самолет с несколькими сотнями невинных людей. Короткое слово «если», но оно сегодня все также преследует Королевские ВМС. Генерал Мур неуместно напомнил мне несколько месяцев спустя: «Только сухопутные войска могут выиграть войну, флот всегда может ее проиграть». Я не согласен с таким взглядом на исключительную прерогативу сухопутных войск, но это был день, когда ВМС на самом деле могли проиграть войну.
К тому времени погода ухудшилась, и мы впервые почувствовали, что такое зимняя Южная Атлантика. Штормовые ветры дули с юго-востока, волнение моря становилось настолько сильным, что с мостика «Гермеса не было видно корпус фрегата, находящегося на расстоянии всего полумили. Водяные валы выглядели огромными даже с борта «Гермеса», не говоря уже о фрегатах. Мы шли на юг по направлению к подводной возвышенности Рио Гранди, образованной поднятием океанского дна с глубин почти четырех миль до 650 метров. Этот район печально известен своими штормами. Я впервые видел брызги, разлетающиеся над высоким, шестидесяти футов выше ватерлинии, носом «Гермеса».
Хороших новостей было немного, если они вообще были. Наше продвижение замедлялось встречным волнением. К тому же на Южной Георгии, которую Брайян Янг и группа «Пэреквет» пытались забрать у аргентинцев, ситуация выглядела ужасной. Два вертолета «Уэссекс», пытающиеся эвакуировать SAS разбились на леднике Фортуна при ужасных погодных условиях: сильном ветре, жестоком холоде и снежном буране. Той ночью мы потеряли один из новых вертолетов «Си Кинг 4» с «Гермеса». Он упал в море в нескольких милях к югу от нас. Мы сумели спасти пилота, но пропал член экипажа, и я приказал «Ярмуту», «Ресурсу» и «Олмеде» остаться и вести поиск в районе, закончив его через час после рассвета. Остальные корабли спешили на юг.
«Алакрити» капитана 2 ранга Кристофера Крейга отставал из-за проблем с машинами. «Грабитель» пытался достать нас снова перед рассветом, но находящийся в готовности на палубе «Харриер» перехватил его на удалении восьмидесяти миль – наконец-то все прошло успешно. Теперь мы были приблизительно в тысяче четырехстах милях к востоку от южного Бразильского города Порту-Алегри и шли прямо над возвышенностью Рио Гранди. «Ярмут», «Ресурс» и «Олмеда» в ста двадцати милях по корме, «Алакрити» где-то посередине между нами. Их позиции больше всего волновали меня в смысле распыления ударной группы. Я стремился присоединиться к «Шеффилду», «Ковентри», «Глазго» и «Эрроу» с их танкером «Эпллиф», ожидающих нас впереди. И в то же время я вынужден был ожидать возвращения «Энтрима», «Бриллианта», «Плимута» и «Тайдспринга» с Южной Георгии, если там удастся все быстро решить. Запись в дневнике, сделанная ночью 24 апреля, свидетельствует о моем беспокойстве.
Напряженность усиливается. Операция на Южной Георгии столкнулась с трудностями из-за страха перед аргентинской субмариной (дизельной «Санта Фе»). Морской самолет-разведчик, к сожалению, невозможно использовать для эффективного радиолокационного наблюдения за обстановкой из района острова Вознесения. Нас задержала непредвиденная область низкого давления, вызвавшая сильный шторм и волнение с юго-востока. Боюсь, что это только начало. Беспокоюсь о том, чтобы догнать мою передовую группу. Мне не разрешено их возвращать. Я оказался в ситуации, когда мое охранение находится впереди, а мой вспомогательный флот – за кормой.
Ночью ветер начал ослабевать, и в воскресенье утром, вскоре после завтрака, погода стала проясняться. Мы прошли область низкого давления и теперь прибавили скорость. Чудо произошло на Южной Георгии, где Брайян Янг, Джон Коуард и Дэвид Пентрит с помощью Ника Баркера на «Эндьюрансе» каким-то образом сумели вывести из строя аргентинскую субмарину «Санта Фе». Теперь она была на пляже в Грютвикене.
К 17.00 большая часть группы «Шеффилда» присоединилось к нам, а час спустя мы получили сигнал, что Южная Георгия стала нашей. Телеграмма в Великобританию от «Энтрима» была довольно простой: «Рад сообщить Ее Величеству, что над Южной Георгией английский военно-морской флаг реет рядом с «юнион джек». Боже, храни Королеву». Это не совсем мой стиль, слишком много в нем из имперского лексикона. «Операция «Пэреквет» завершена», – так бы сообщил я. Но в этом случае у меня не будет чувства важности события.
Тот день закончился неприятным происшествием: «Ярмут» получил гидроакустический контакт с объектом, очень похожим на подводную лодку. Этому не придавалось бы такого большого значения, если бы «Ярмут» не эскортировал к ударной группе два транспорта «Олмеда» и «Ресурс» из состава вспомогательного флота. Сейчас «вероятная субмарина» болталась в середине походного порядка ударной группы, в кромешной темноте, где маневрировали полностью затемненные корабли, пытаясь либо поддерживать контакт, либо занять свое новое место в походном порядке. Это несколько походило на свалку.
Вы сможете понять, что я чувствовал в тот день, из записи в моем дневнике. Привожу ее полностью.
25 апреля. Мы прошли область низкого давления и движемся вперед. Тихая ночь. Позиция па международной арене становится все тверже. Я все еще расстроен тем, что не разрешают собрать корабли ударной группы вместе. Это делает ее опасно уязвимой. В течение дня мы по одному собрали почти все корабли группы (за исключением «Бриллианта») и следили за событиями на Южной Георгии. После всех разговоров о разведке и подводной угрозе аргентинская «гаппи» была поймана (вероятно, она не могла погрузиться), «поколочена» и отведена к берегу в Грютвикен. Высадка произведена, и аргентинские войска сдались до того, как основная часть «сапогов» [морской пехоты] могла быть доставлена па «Тайдспринге» из-за пределов двухсотмильной зоны». В этом случае время, потраченное на разведку, было в основном потрачено па окружение ста сорока «храбрых» аргентинцев. К полуночи проблемы Георгии превратилась в проблему «что делать с военнопленными?»
Моей основной заботой стало управление «Эпллифом» и «Ярмутом» после их соединения с ударной группой. Оба кружились подобно дворняжкам вокруг кота, очевидно, полностью утратив хладнокровие. Опасная и недостойная моряка неразбериха.
Позднее я сделал еще одно замечание:
Инцидент с «Ярмутом» и «Эпллифом» во время встречи ударной группы с группой «Шеффилда» мог стать хорошей причиной «установления» кораблями ударной группы еще одного надводного контакта. Очень сложно собрать вместе такое большое количество полностью затемненных кораблей среди ночи. Но когда в этой обстановке один фрегат полагает, что обнаружил субмарину, опасность беды увеличивается. В течение некоторого времени все это было весьма захватывающим зрелищем, но в конечном счете порядок был восстановлен.
Это был своеобразный процесс обучения. Нам многому еще предстояло научиться. Меня очень тревожила ситуация с Правилами ведения боевых действий. Некоторые командиры кораблей очень буквально воспринимали мельчайшие детали разрешения или запрещения определенных действий. В ситуации, когда дипломатическое решение проблемы в ближайшее время представлялось мне невозможным, напряженность во всей моей ударной группе возрастала. Люди начинали осознавать тот факт, что весьма скоро их могут убить. Они хотели иметь полномочия не только защищаться, но и нанести удар первыми, если опасность окажется очевидной.
Я рассматривал исключительную зону применительно как к самолетам, так и к надводным кораблям. Это мнение, просочившееся в прессу, стоило мне упрека со стороны штаба флота. У меня было много неясностей в отношении терминологии (хотя мне говорили, что людям в Министерстве обороны все было предельно ясно!). Мое понимание исключительной зоны определялось словом «всеобщая», хотя существовало несколько определений для этого пространства: выборочная/морская/всеобщая исключительная зона/район, каждое с соответствующей аббревиатурой. Моя просьба к руководству о том, чтобы дать зоне название, вернулась из штаба флота самым коротким за всю операцию сигналом: «Это ВИЗ[46]». Подозреваю, что это было придумано моим старым другом и наставником, начальником штаба вице-адмиралом сэром Дэвидом Галлифаксом, кавалером ордена Бани, всегда любившим короткие и быстрые ответы.
На этом приятная часть заканчивалась. Я знал, что некоторые из моих командиров были обеспокоены. Например, Майк Барро над которым уже висела угроза военного трибунала за касание винтами подводной скалы в бухте Бандар Джиссах. Я считал, как впоследствии оказалось совсем неправильно, что Майк старался «играть очень осторожно», мелочно придираясь к недостатку своих полномочий. Правда состояла в том, что он, ка