На самом деле я только усугубил ситуацию.
– Адмирал…, вы думаете, что эта война будет продолжительной?
– Она может продолжаться несколько месяцев (очень умно, – подумал я; в конце концов мы вообще будем неспособны воевать к июлю, но высказать это я, конечно же, не мог).
– И много людей может погибнуть?
– Да, кровь проливается в большинстве войн. Я сомневаюсь, что эта война будет исключением.
«ВУДВОРД ПРЕДСКАЗЫВАЕТ ДЛИТЕЛЬНУЮ И КРОВАВУЮ ВОЙНУ».
– О, Сэнди?! Это главком. Премьер-министр не особенно довольна вашими противоречивыми высказываниями: сначала вы говорили, что это будет легкая победа, а теперь вы предсказываете длительную и кровопролитную войну.
И тут я понял, что эту битву я выиграть не мог. Я осознал, что крайне необходимо найти взаимопонимание между мной и прессой. Но такая примирительная мысль просуществовала недолго, особенно после того, как «Санди Телеграф» под заголовком некоего Айвена Роуэна, чей опыт в военной области, как я полагаю, был очень ограничен, опубликовала обо мне через три дня длинную статью со словами: «Видя его по телевидению, полусидящим, полулежащим, прикрывающим рот рукой, когда он неуверенно подбирает нужные слова, можно понять то, что случилось на борту «Гермеса» на прошлой неделе. Адмирал не способен справиться с ситуацией». Это, конечно, не имело отношения к разработке наших планов боевых действий, что требовало интеллекта, изучения и длительного времени. Это относилось только к методу моего общения с прессой и было единственным, на что обращалось внимание. Ни малейшего значения не придавалось эффекту, который могла оказать замечательная строка «адмирал… не способен справиться с ситуацией» на тех молодых парней, которым вскоре, возможно, придется воевать и умирать.
Было ясно, что пресса не на «нашей стороне». Она видела себя бесстрашной искательницей правды, и я думаю, что она в этом преуспела. Аргентинские адмиралы и генералы после войны признавали, что получили 90 процентов всей разведывательной информации из британской прессы. Особенно полезной оказалась всемирная служба Би-Би-Си. Неприятность состояла в том, что они записывали каждое мое слово как будто я разделял их мнение и высказывал действительно основанную на фактах, объективную, трезвую оценку наших возможностей. Это было далеко не так. Я отвечал на их вопросы так осторожно и так «охотно», как только мог, но никогда не был нештатным сотрудником всемирной службы Би-Би-Си. Мы были обречены на непонимание по крайней мере сначала.
Так за пару дней до входа в ВИЗ я оценил прессу как одну из моих самых больших проблем и был раздражен тем, что вынужден иметь с ней дело. У меня не было ни времени, ни опыта, ни навыков, ни, конечно же, склонности. К тому же каждый раз, когда я разговаривал с ними, в Министерстве «сгорал предохранитель». Мы просто не понимали друг друга, и вина за это справедливо лежит на обеих сторонах. Ни один из журналистов никогда не принимал участия в войне в составе ударной группы и даже не был на флотских учениях. Я же никогда не задумывался о потребностях редактора с Флит – стрит. Пресса была посторонней и смотрела на происходящие события со стороны; мы были непосредственными участниками событий и смотрели на них изнутри. Их отношение можно выразить словами: «не имеет большого значения, кто выиграет или проиграет, но мы сообщаем об этом так правдиво, как видим сами». Для редакторов также добавлялось правило: «пока мы можем продать это лучше, чем наши конкуренты».
Моя позиция была такой: «говорите и делайте все, что угодно, для достижения победы». Сейчас это можно сформулировать так: «Экономьте правду». Поэтому вряд ли удивительно, что мы начинали с таких разных позиций. Намного более изумительным было то, как мы быстро всё отрегулировали в течение следующих нескольких недель. Возможно, это тоже является частью военно-морских традиций, требующих определенных компромиссов.
Что бы ни говорили о традициях Королевских ВМС, их ценности и пригодности сегодня, есть одна традиция, которую я считаю фундаментальной для всех остальных. Я называю ее «синдром «Джервис Бей». Она связана с «Джервис Бей», 14000-тонным пассажирским лайнером, построенным в 1922 году, призванным в ВМС в период второй мировой войны и переоборудованным в крейсер. На его палубе установили семь старых шестидюймовых пушек. Ему была поставлена задача охранять конвои в Северной Атлантике. Кораблем командовал капитан 1 ранга Эдвард Фогарти Фигэн. К исходу дня 5 ноября 1940 года «Джервис Бей» сопровождал конвой из тридцати семи торговых судов в Центральной Атлантике. Внезапно на горизонте появился немецкий карманный линкор «Адмирал Шеер». Командир Фигэн немедленно повернул к «Шееру», будучи уверенным, что его корабль будет потоплен, поскольку вооружение линкора было несравнимо сильнее. «Джервис Бей» вел бой в течение получаса и был потоплен. Когда подобрали оставшихся в живых, то среди них командира не оказалось. Эдвард Фигэн был удостоен креста Виктории посмертно. Но эти жизненно важные полчаса позволили конвою рассеяться. В результате с большим трудом «Шеер» смог потопить всего несколько судов. Мы все об этом знали, как знали и то, что сами можем оказаться в подобной ситуации.
С первых дней службы во флоте мы воспитывались на исторических примерах героизма от сэра Ричарда Гренвилла на «Резолюшене» до кавалера креста Виктории капитан-лейтенанта Рупа с «Глоууорма», который в отчаянии повернул свой тонущий корабль на таран большого немецкого крейсера «Хиппер». Все мы, от командиров кораблей, которые шли со мной в конце апреля 1982 года на юг Атлантики к Фолклендским островам, до матросов были воспитаны на этих традициях. Если необходимо, мы будем бороться насмерть, как поступали наши предшественники. А если нам изменит удача и придется сражаться с превосходящим противником, мы будем идти вперед, сражаясь до тех пор, пока наши корабли не погибнут.
Глава 6Заключительный поход
Штормовое море, плохая видимость, дождь и ветер сильно задерживали нас. Даже «Гермес» длиной 750 футов казался маленьким в этой враждебной безбрежной стихии. Три дня мы не видели солнца. Единственным похожим на его свет был редкий луч жемчужного цвета, пробивающийся из-за несущихся облаков и окрашивающий узором срывающуюся с гребней волн ледяную пену. Мы тяжело продвигались вперед через длинные серые пенящиеся гребни волн – нерадостное зрелище даже для бывалых моряков. Это было как раз то, чего мы ожидали. Мы рассчитывали, что скорее всего погода лучше не станет. Я начал переговоры о нашем прибытии на день позже, чем первоначально планировалось. Нам, конечно же, следовало спешить, но в то же время нельзя было позволить жестокой стихии причинить нашим кораблям больше штормовых повреждений, чем те, которых нельзя было избежать на этой ранней стадии войны.
К 27 апреля мы были менее чем за тысячу миль от всеобщей исключительной зоны. Соседство с реальной войной плюс отвратительная погода начинали влиять не только на наши корабли, но и на людей. Обнаружен второй случай стресса – молодого офицера пришлось отстранить от исполнения обязанностей и перевести на менее ответственную работу. Такие перестановки личного состава провести нетрудно, если подобные случаи своевременно выявлены. Проблема очень часто сводится к тому, чтобы убедить людей считаться с реальностью.
Подобные инциденты всегда наводили меня на грустные размышления. Я знал, что ни один из подверженных стрессу не был трусом или симулянтом. Просто ситуация, в которой мы находились, крайне негативно воздействовала на психику людей против их воли. Большинство психиатров констатируют тот факт, что человек может работать, испытывая огромное напряжение, при условии, что только половина его сознания подвержена личным опасениям. Когда же эта доля превышена, человек становится менее способным правильно реагировать на внешние раздражители. Он будет склонен продолжать делать все, что делал раньше, как будто бы ничего не изменилось. Редко это его вина. Я говорю это вопреки квазимедицинским представлениям, длительное время господствовавшим в британских вооруженных силах. Только теперь, в свете очевидных фактов они начинают изменяться.
Я часто задавался вопросом, испытывал ли мой отец, Том Вудворд, подобное напряжение. Он должен был испытать много ужасов в траншеях первой мировой, но за всю оставшуюся жизнь не сказал об этом ни слова. И только к концу жизни, когда его умственное сопротивление ослабло и логическая связь нарушилась, я никогда не забуду его с застывшим лицом схватившего стул и резким движением толкающего его вперед словно это был штык. Ужасы 1915–1918 годов оставались с ним в течение пятидесяти лет и в конце жизни они все еще были самыми яркими его воспоминаниями. Но и до сих пор есть еще слишком много военных, которые вообще не считаются с проблемой стрессов как до, так и после сражения. Они пожимают плечами и обвиняют в трусости.
Через несколько дней был выявлен и третий случай – способный и ответственный молодой человек был найден одетым в водолазный костюм и противогаз, свернувшимся в позе эмбриона. Он находился под столом и был абсолютно невменяем. Классический пример стресса в преддверии предстоящего боя. Я долго говорил на эту тему со старшим врачом «Гермеса». Рассказал ему, как заметил однажды развитие одного из таких случаев сам. Я наблюдал человека, больше не способного воспринимать новую информацию, его реакция замедлилась, что сделало его крайне опасным. Исходя из этого, я поручил моему офицеру менее ответственное дело, чтобы посмотреть, как он реагирует. Начмед подтвердил мои интуитивные догадки (у меня не было никаких знаний в этой области) и сказал, что в ходе этой кампании нужно ожидать проявления случаев серьезного стресса у пяти процентов личного состава. Он также рекомендовал мне следить за любым чрезмерным употреблением спиртного и долго продолжал говорить об этом, используя профессиональные термины. В конце концов, заскучав и позевывая, я спросил его, какие ранние симптомы сопровождают ст