Таким образом стало ясно, что у меня нет времени даже для написания формального обоснования и я не могу рисковать получить «неправильный» ответ. Насколько я знаю, «Бельграно» и его охранение уже могут быть на пути к нам, и если это так, то «Конкеррор» будет занят его преследованием через банку и у него не будет времени для подвсплытия на перископную глубину и обмена формальными сообщениями с Нортвудом через спутник. Общий смысл переговоров мог быть примерно таким: «Бельграно изменил курс на северо-восток. Пытаюсь поддерживать контакт с противником. Меняет ли изменение его курса мои ПВБД? Мне разрешено его атаковать? Нуждаюсь в срочном совете». Все это весьма безнадежно. При такой задержке «Конкеррор», вероятно, совершенно потерял бы крейсер, даже за то время, пока посылал сигнал. Поэтому вопрос состоял в том, как всех напугать, чтобы получить разрешение на необходимые упреждающие действия? Я должен получить эти изменения к ПВБД исключительно быстро. Для этого я начал формальный процесс, дав «добро» Джереми Сандерсу по закрытому каналу спутниковой радиосвязи растолковать дежурному офицеру в Нортвуде именно то, что я думал. В то же время я послал «Конкеррору» через спутник мое разрешение атаковать немедленно. Сигнал гласил: «От КОГ[59] 317.8 «Конкеррору». Степень срочности – «Молния». Атаковать группу «Бельграно».
Теперь я знал: командир «Конкеррора» поймет, что я не уполномочен давать ему такой приказ (вспомните, субмарины управлялись из Лондона против моей воли). Таким образом, я мог ожидать вполне определенную реакцию сразу после получения моего сигнала. Для начала его прочитает Нортвуд. Увидев то, что я сделал, командующий флотилией подводных лодок адмирал сэр Питер Герберт, мой бывший босс на «Вэлианте», будет без тени сомнения знать, что все это очень серьезно. И это станет самым существенным усилением официального запроса, который готовится Джереми Сандерсом для передачи по телефону в Нортвуд. Более того, мой сигнал будет получен в Лондоне через двадцать минут, что приведет к определенным действиям в шесть часов утра.
Как только мы это сделали, штаб Питера Герберта прочитал мой сигнал и немедленно снял его со спутника, чтобы «Конкеррор» его не получил, и он, конечно же, его не получил. Я явно превысил свои полномочия, изменив Правила ведения боевых действий британской субмарины, позволив ей атаковать аргентинский корабль, находящийся вне ВИЗ. Такое нарушение военно-морской дисциплины может означать только две вещи: или Вудворд сошел с ума или он вполне осознает то, что делает, и очень спешит. Я надеялся, что они доверятся моему здравомыслию, так как существует другой аспект в обстоятельствах такого рода: если политические деятели решат, что для международного сообщества невозможно найти оправдания для потопления большого аргентинского крейсера, связанного с возможными большими человеческими жертвами, то я предоставляю им возможность обвинить во всем меня (если это будет для них удобным).
Мне понятно, что им было бы чрезвычайно трудно отдать такой приказ, который многие посчитают безжалостным. Есть некоторые вещи, которые политики просто не могут делать при любых смягчающих обстоятельствах. Но сейчас они могли бы это сделать. И если дело закончится плохо, то обвинят во всем меня. А если все пройдет хорошо – это станет их достижением.
В действительности я надеялся, что сигнал дойдет до главкома ВМС сэра Джона Филдхауза, который сам найдет решение с учетом безотлагательности сообщения. Командующий флотилией подводных лодок несколько опередил меня, сняв сигнал со спутника. Тем не менее я полагаю, что они немедленно пошли бы к главкому и сказали: «Смотрите, что сделал Вудворд». Это, я уверен, насторожило бы его и заставило пойти к адмиралу Люину и сказать: «Смотрите, что предлагает Вудворд. Они там нуждаются в изменении Правил ведения боевых действий. Срочно».
Как бы ни разворачивался реальный процесс на родине, я так его представлял со своего ФКП на мостике «Гермеса». На самом деле мой КомОС и коллега КомОГ – командующий флотилией подводных лодок уже начали процесс изменения ПВБД, не поставив меня в известность. Достаточно сказать, что когда в 10 часов утра военный кабинет собрался на оперативное совещание по «Конкеррору», все уже владели обстановкой. После быстрого, но тщательного рассмотрения предложений военных, премьер-министр и военный кабинет одобрили изменения к ПВБД, которые разрешали «Конкеррору» атаковать группу «Бельграно». Я не думаю, что госпожа Тэтчер представляла в тот момент (я уж точно не мог себе представить), что всего лишь через несколько месяцев один из комитетов палаты общин попытается доказать: такое преступное решение могло быть принято только жестоким поджигателем войны или группой бессердечных поджигателей войны, где я был одним из первых. Но мышление политиков и военных часто отличаются, даже когда они находятся по одну сторону при всеобщей общественной поддержке. И военному начальнику, находящемуся под угрозой ракетного удара, обязательно необходимо быть более твердым, чем тому, кто размышляет об этом несколько недель спустя, сидя перед камином в загородном доме на юге Шотландии.
Мой собственный довод сформулирован просто, потому что он берет начало из того же фольклора, который сопутствовал адмиралам Нельсону, Джервису, Худу и Каннингему. Скорость и курс корабля противника могут быстро изменяться и поэтому особого значения не имеют. Имеет значение место его нахождения, его боеспособность и мое представление о его намерениях.
В 07.45 по Гринвичу 2 мая ушел мой сигнал, и у Джереми Сандерса был короткий разговор с дежурным офицером в Нортвуде. Мы ничего не могли предпринять по отношению к «Бельграно», оставалось ждать ответа. К этому времени противолодочная группа и группа «Глэморгана» возвратились. Я чувствовал, что мы стали менее уязвимыми, но был все еще раздражен тем, что кроме «Конкеррора», ни одна из двух остальных лодок почему-то не способна была найти аргентинский авианосец.
Мы находились приблизительно в восьмидесяти милях на восток от Порт-Стэнли и были готовы к ожидаемому на рассвете удару палубной авиации с «Вентисинко де Майо». Я расположил три эсминца проекта 42 – «Шеффилд», «Ковентри» и «Глазго» – в тридцати милях по направлению удара в качестве нашего дозора и передового оборонительного рубежа. Думал, что многое будет зависеть от расчетов на их ЦКП. Больший эсминец «Глэморган» класса «каунти», орудия которого только остыли после ночного артобстрела, был поставлен как внутренний противовоздушный щит, а в случае необходимости и как противолодочный барьер вместе с фрегатами «Ярмут», «Алакрити» и «Эрроу». Они представляли собой вторую оборонительную линию перед двумя вспомогательными судами «Олмеда» и «Ресурс», которые должны были занять позиции около «Гермеса» и «Инвинсибла». Каждый из авианосцев работал в паре с «голкипером» – одним из фрегатов проекта 22. Нашим был «Бродсуорд» капитана 1 ранга Билла Каннинга, а «Инвинсибл» работал в паре с «Бриллиантом» Джона Коуарда. Последняя пара представляла собою серьезный кулак, так как Коуард имел ЗРК «Си Вулф», что предполагало очень быструю реакцию, а «Инвинсибл» – ЗРК «Си Дарт». Мы не имели никаких воздушных РЛС дальнего воздушного обнаружения для помощи дозору, а это означало, что наша максимальная дальность обнаружения низколетящих целей определялась возможностями эсминцев проекта 42 и составляла примерно сорок пять миль от «Гермеса». У нас, конечно же, будет постоянное авиационное прикрытие с палуб обоих авианосцев, и я думал, что нам придется уничтожить все десять скоростных «Скайхоков», атакующих на сверхмалой высоте.
Находясь в состоянии боевой готовности, мы ожидали согласованных воздушного и морского ударов практически с любого направления. Но, к нашему удивлению и облегчению, ничего не случилось. «Си Харриеры» исследовали северо-западное направление, но ничего не нашли.
В постоянно продуваемой ветрами Южной Атлантике произошло то, чего мы даже не могли предположить: с приближением зимы воздух стал абсолютно неподвижным. А без небольшого естественного ветра аргентинцы не смогли поднять с палубы свои тяжелогруженые самолеты независимо от скорости их кораблей. С приближением рассвета постоянная угроза со стороны наших атомных подводных лодок наконец-то была ими осмыслена, а медленно нарастающее понимание того, что мы на самом деле не высаживаем королевских морских пехотинцев на берег в районе Порт-Стэнли, позволила принять мудрое решение не рисковать и повернуть домой. Но тогда мы этого не знали.
К 11.30 мы были уверены в том, что авианосная группа отходит по той простой причине, что никакого удара с воздуха не последовало. После быстрого ланча мы перегруппировались и решали, когда нам еще раз двинуться на запад к островам для второй ночной высадки разведгрупп. В это время основные события разворачивались на «Конкерроре». Здесь я должен сказать о том, что ничего не знал о действиях субмарины на протяжении длительного времени. В последующие после войны месяцы и годы я по крупинкам собирал информацию от участников тех событий о том, что случилось в тот холодный, безветреный полдень в воскресенье. Как подводник я не могу удержаться от изложения некоторых деталей одного из наиболее захватывающих дней в истории подводных сил.
Это теперь мы знаем, что в 08.10 по Гринвичу «Бельграно» с кораблями охранения изменили курс и фактически шли домой. Они следовали без всякой видимой причины на запад, явно не спеша, спокойным зигзагом. Когда в тот полдень я узнал об их курсе, то все еще четко не представлял их намерений. Они могли получить сигнал, предписывающий им возвращаться в базу, но, возможно, им сказали задержаться и возвратиться вечером, а возможно, им вообще ничего не сказали. Но если бы мне сказали возвращаться в базу, то я не стал бы поворачивать влево-вправо, это точно. Все это я хотел незамедлительно выяснить. В любом случае «Конкеррор» следил за ним все утро. В 13.30 по Гринвичу он вышел на связь через спутник и получил от Нортвуда сигнал, изменяющий его Правила ведения боевых действий. До этого времени капитан 2 ранга Рефорд-Браун имел разрешение, кроме случаев самообороны, атаковать аргентинский авианосец и другие аргентинские боевые корабли только в пределах ВИЗ. Изменения весьма определенно говорили, что теперь он может атаковать «Бельграно» вне ВИЗ.