Полковник Джон был высокообразованным морским пехотинцем. Его острый, язвительный ум не мог обходиться без нескольких тихих шуточек, которые он время от времени отпускал в адрес собственного полка. Эту привычку его коллеги, офицеры морской пехоты, были склонны считать разновидностью измены. Но полковник Джон, который лично меня полностью устраивал, всегда был в курсе всех происходящих событий и полагал, что мобилизация Пятой армейской пехотной бригады и реквизиция «Куин Элизабет II» для переброски бригады в Южную Атлантику ясно и неопровержимо свидетельствовали о создании гораздо более мощной группировки войск десанта. «Пятая бригада» теперь состояла из шотландских и валлийских гвардейцев, стрелков гуркхов, королевской артиллерии. Их прибытие могло бы означать только одно: теория анклава провалилась; Нортвуд уже планировал высадку, наступление и освобождение островов. Для меня это было то, что нужно. Анклав никогда не считался привлекательным вариантом, и я был рад, что его удалось избежать.
Именно поэтому сейчас, утром 9 мая, офицеры моего штаба, морской командующий амфибийной группой Майк Клапп, бригадир Джулиан Томпсон, другие старшие командиры войск десанта, находящиеся далеко к северу от нас в Атлантике, и, несомненно, Нортвуд пришли к единому решению. Однако в то время я все еще имел только первоначальную директиву главнокомандующего, и опыт подсказывал мне, что ее не нужно спешить выбрасывать в мусорную корзину. Поэтому я продолжал рассматривать все проблемы в самом широком смысле. Но в то же время все более склонялись к тому, что если директива действительно изменится, мы будем осуществлять высадку десанта однозначно в бухте Карлос.
Из нашего короткого списка вариантов: Западный Фолкленд, Лафония и бухта Карлос – мы, очевидно, должны были отказаться от первого, потому что это было слишком далеко и требовало проведения повторной высадки со всеми вытекающими последствиями. По тем же самым соображениям, по которым узкий перешеек в Дарвине делал Лафонию подходящим местом для обороны от аргентинских контратак, она была плохим районом и для атаки аргентинских позиций. В результате оставалась только бухта Карлос. Все участвующие в планировании высадки теперь одобряли этот район, спрятанный за выступающим холмом восточного мыса полуострова Фаннинг и занимающего господствующее положение у северного входа в Фолклендский пролив. Он имел несколько преимуществ:
а) от ударов с воздуха его берега были частично защищены простирающимися на юго-восток от мыса Фаннинг холмами и горами Сассэкс на юге;
б) флот вполне устраивали глубины в бухте и характер грунта в районах якорных стоянок кораблей, что обеспечивало навигационную безопасность, хотя здесь и было немного тесновато;
в) бухта имела два входа со стороны открытого океана; в нее можно было легко попасть с севера и с юга через Фолклендский пролив; оба входа были слишком широки, чтобы эффективно заблокировать их судами (в отличие от входа в бухту Тил), а наличие двух входов делало для аргентинцев задачу перекрытия их субмаринами и/или минами более трудной;
г) он обеспечивал хорошую защиту от ветра и плохой погоды.
На ФКП «Гермеса» мы продолжали уточнять детали общего плана операции. Но вычислять приливы и отливы, воздействие ветра, моря и волнения или определять лучшие пункты для высадки десанта с кораблей и судов было уже не моим делом. В мою задачу также не входил поиск густого черного грунта, который командиры кораблей считают надежным для удержания якоря. У меня не болела голова о том, где мы могли бы найти песок, траву, глину, гальку или ракушку, или о том, как крутизна берегового склона будет влиять на скорость отлива. Я, например, не принимал участие в дискуссии, сможет ли десантный катер подойти достаточно близко к пляжу или десантники вынуждены будут взвалить на себя и переносить огромные тюки с оборудованием и боеприпасами, преодолевая расстояние в четыреста или пятьсот ярдов до пляжа вброд по ледяной воде, что сделает этот переход слишком продолжительным, утомительным и опасным. Такие задачи решали десятки специалистов флота и морской пехоты, для которых они не представляли сложности. «Вудворд, никаких ошибок», – сказал я себе. Эти вещи должны быть рассчитаны исключительно правильно, и я должен полагаться на специалистов.
Однако на более высоком уровне мы спрашивали себя: будет ли предлагаемый плацдарм высадки удобным для обороны в случае решительных атак сухопутных войск противника? Насколько эта оборона надежна в течение короткого или продолжительного времени при ударах с воздуха бомбами или ракетами? Сможем ли мы защитить плацдарм от ударов с моря и от ударов надводных сил или подводных лодок? Как мы узнаем, что этот район не минирован? Где морское дно поднимается до глубины менее шестидесяти футов – минимальной глубины, необходимой для малой подводной лодки, чтобы приблизиться в подводном положении? Можем ли мы направить суда и корабли в этот довольно стесненный холмами район для укрытия от ударов с воздуха? Можем ли мы минимизировать наступательные возможности аргентинцев и максимизировать наши оборонительные возможности? Это были трудные вопросы. Большие холмы давали не только преимущества, они не обеспечивали «чистых» секторов для раннего обнаружения воздушного противника, что в свою очередь не позволяло нашим огневым средствам своевременно захватить его. В двухстах милях от берега мы имели максимальные возможности раннего обнаружения противника, но такое положение предоставляло и ему максимальные возможности наносить по нам удар высокоточными ракетами типа «Экзосет». У холмистых берегов мы минимизировали его возможности нанести по нам удар, но в тоже время ограничивали свои шансы обнаружить противника. Кажется, покойный Джон Пол Гетти[63] сказал, что на каждый плюс где-то всегда найдется минус. Скупой старый нефтяной миллиардер был прав.
Искусство, конечно, заключается в нахождении правильного баланса. Мы в конечном счете достигли его или за счет везения, или хорошего управления. Меня удивляет то, что к подобным выводам не смогли прийти аргентинцы. Но на этой стадии никакого окончательного решения не могло быть принято, и поэтому работа нашего штаба продолжалась. К этому времени «Алакрити» возвратился с артиллерийской огневой позиции, «Бриллиант» возвратился от Северного Фолкленда, а «Ярмут» буксировал поврежденный «Шеффилд». «Ковентри» и «Бродсуорд» были на переходе к Порт-Стэнли с задачей попытаться установить его «воздушную блокаду». На «Гермесе» обстановка тоже казалась относительно спокойной. Однако недолго.
В 11.50 два наших «Харриера», вооруженные 1000-фунтовыми бомбами и управляемые с «Ковентри», установили контакт с надводным объектом на дальности пятьдесят миль в районе к югу-юго-востоку от Порт-Стэнли. Такое событие обычно становится причиной оповещения по кораблю: «Адмирал приглашается на ФКП!» На этот раз этого не потребовалось – я уже был там.
Мысли лихорадочно закружились в моей голове. Это не аргентинский авианосец: им не нужно было выдвигать его так далеко вперед и, конечно же, он не мог быть один. Вряд ли это был аргентинский военный корабль – похоже, что все они ушли домой. И все же… в восточной части ВИЗ мне совсем не хотелось находиться в пределах дальности стрельбы его ракет «Экзосет», ведь флот Аная все еще мог возвратиться.
На другом конце ФКП мой заместитель по боевому управлению Питер Вудхэд сказал: «Сэр, это опять этот чертов рыболовный траулер. Они только что идентифицировали его. Это «Нарвал», которого мы предупредили в ночь перед прибытием в зону десять дней тому назад».
Я подумал: «Черт его побери. Мне только не хватало, чтобы эта мелкая жаба днем и ночью сообщала наши точные координаты их проклятым ВВС». Но логика в глубине души подсказывала: «Осторожно, Вудворд. Это такая же ситуация, как и в случае с бразильским авиалайнером. На этом траулере полно рыбаков, гражданских лиц. Хорошенько подумай прежде, чем их уничтожить. Если они ни в чем не виноваты, за это придется отвечать». Мне не позволялось атаковать любое рыболовное судно, будь оно аргентинским или нет. Мои Правила ведения боевых действий категорически запрещали это. У меня есть полномочия уничтожать только военные корабли. «Харриеры» стрельбой из 30-мм пушки по курсу траулера могли бы заставить его остановиться, но через несколько минут из-за недостатка топлива они должны будут оставить «Нарвал». Тогда он сможет продолжать свое дело и снова исчезнет. Я не мог никого туда послать, чтобы посмотреть более внимательно, – на это не хватит времени. Он сможет уйти, чтобы продолжить работу, какой бы она ни была. Где он находился эти последние несколько дней? Почему до сих пор мы его не поймали? Что он собирается предпринять?» Мне не давал покоя вопрос: «Это такая же ситуация, что и с бразильским авиалайнером? Столкнулся ли я с аналогичными обстоятельствами?» После некоторых размышлений я попытался выиграть время и громко спросил: «Мы достаточно уверены в его идентификации?»
«Да, сэр, – поступил твердый ответ. – Пилот пролетел низко, название траулера на его корме».
В течение следующих нескольких секунд я был удовлетворен по крайней мере тем, что эта ситуация не была похожа на предыдущую. Когда три недели назад «грабитель» (бразильский «боинг») шумел в воздушном пространстве над нами, у меня не было абсолютной уверенности относительно его принадлежности. Ни он, ни мы не были на войне, объявленной или нет. Ударная группа не находилась в пределах действия аргентинских ВВС берегового базирования. И мы не были в пределах ВИЗ. Но теперь мы, несомненно, были на войне: по кораблям нанесены удары и часть из них потоплена, сбивались самолеты, есть убитые и обожженные люди. Ситуация была не такой, как прежде. Более того, я знал принадлежность траулера. Мы его уже встречали дважды. И в прошлый раз за несколько часов до нашего входа в ВИЗ я лично велел «Алакрити» предупредить его. Теперь он снова здесь и не в международных водах (или в воздушном пространстве подобно бразильскому воздушному лайнеру), а в объявленной на весь мир всеобщей исключительной зоне. Был ли он безобидным рыболовным судном? Подозреваю, что нет, разве что его экипаж был очень глуп. Следовал ли он по пятам за моей ударной группой? Это казалось весьма вероят