Нам не следует снова повторять свои ошибки. Но проблемой был последний оборонный анализ. После того, как требования стратегического ядерного сдерживания и обороны собственной территории были удовлетворены, они решили отдать предпочтение краткосрочным политическим европейским континентальным обязательствам в ущерб британским долгосрочным всеобъемлющим национальным интересам. Все это было очевидно для Гальтиери, и я сомневаюсь, что он был в этом одинок.
Что бы я ни думал раньше, Фолклендский опыт дал мне возможность по-новому взглянуть па степень безнравственности и непорядочности недемократических правительств. Это очень распространено в этом бурном мире. Какой же должна быть роль Британии во всем этом? Ясно, что паша традиционная глобальная политика долгое время удовлетворяла наши географические и политические интересы. Это – вопрос истории. И эта война снова продемонстрировала, что опа соответствует уровню нашего военного профессионализма па море, в воздухе и на земле.
Наш оборонный бюджет, конечно, позволяет кое-что купить. Но я убежден, его нужно тратить на то, чтобы влиять и на европейские дела, и на наши дела во всем мире. Будет ошибкой размещать средства там, где они окажут влияние (и очень ограничено) на политику только наших европейских соседей.
Я не нашел, что мои взгляды 1982 года значительно изменились спустя почти двадцать лет. Только та национальная оборонная политика, похоже, сейчас поворачивается в том же направлении. К моменту написания этой части я был готов к убытию. Я пробыл в море три месяца с момента выхода из Великобритании. Остров Вознесения был единственной землей, которую я видел с середины апреля. Как быстро пролетело время! Теперь я должен готовиться к новым испытания – к встречам с популярной английской прессой, которая, я был уверен, только и стремилась сделать из меня дурака, если я сам не сумею для них это сделать. Я хорошо знал, что в течение всей этой кампании мои начальники, читая мои высказывания в прессе, были мной недовольны. Поэтому решил быть начеку
Я начал готовить себя к пресс-конференции, которую, я был уверен, должен дать по прилету. Честно говоря, я боялся таких вещей, так как был просто не обучен профессионально этим заниматься. Мой дневник так оценил их первый вопрос и возможные мои ответы:
«Кто виноват в катастрофе в Блафф Коув?»
А1. Я, если кто-нибудь виноват.
А2. Это не было катастрофой.
А3. Аргентинцы.
А4. КНВФО? КомАмГ?
А5. Не знаю.
А6. Никаких комментариев, исходя из того, что, если это была катастрофа, за которую кто-то понесет ответственность, я не должен предвосхищать события, если нет – вопрос о вине не возникает.
Ниже этого я записал: «Ясно, что я, правдиво или нет, предпочитаю A1. А2-А5 являются либо слабым, либо преступным. А6 – явно изящное уклонение».
Следующим вопросом, я предполагал, будет ссылка на скрытое обвинение в прессе, что я держал «Гермес» за пределами радиуса действия бомбардировщиков, скорее всего из-за своей личной трусости, а не из соображений стратегической необходимости:
«Часто поговаривали, что вы командовали оперативным соединением Южноафриканской республики (или вас следует наградить Звездой ЮАР). Что Вы на это скажете?»
A1. He много.
А2. Южно-Атлантическим было бы более правильным.
АЗ. Кто говорил это, как часто и с какой целью?
А4. Вы не должны верить всему тому, что вы слышите.
А5. Следующий вопрос.
После этого я подготовил себя к неизбежному:
«Что вы можете сказать господину Нотту о его сокращениях в ВМС?»
А1. Ничего. Он не спрашивал моего мнения.
А2. Как морской офицер я сожалел бы о них.
А3. Поскольку я являюсь государственным служащим, то это касается только меня и господина Нотта.
Тогда может возникнуть такой вопрос:
«О чем Вы сразу подумали, возвратившись домой?»
А1. Черт, а дождь тут все еще продолжается.
А2. Ох, нелегкая, я опять должен встречаться с прессой.
АЗ. Англия, моя Англия…
И так далее, и тому подобное… Дни тянулись до 1 июля, когда мой старый друг адмирал сэр Дерек Реффелл прибыл возглавить все еще продолжавшуюся оборону островов. Меня несколько удивило то, что ему не дали эту работу сразу, так как он был более подготовлен, чем я, практически во всех вопросах. Мы вместе провели пару приятных дней до утра 4 июля 1982 года, когда я был готов отправиться домой. Я передал свой последний сигнал всем нашим силам в Южной Атлантике, находящимся под командованием генерала Мура и моим непосредственно: тридцать один боевой корабль, двадцать вспомогательных судов ВМС, пять тральщиков, сорок три коммерческих судна и тринадцать авиационных эскадрилий.
Адмирал Вудвард: поединок с прессой, 1982 г.
«Спуская свой флаг в Южной Атлантике, я с горечью вспоминаю героев, погибших здесь за это короткое время наших испытаний, потерянные здесь корабли. Я сердечно благодарю всех и каждого за доблесть, непреклонную решительность и стойкость, проявленные в условиях кровавой войны. Возвращаясь к благам пашей земли, будем же благодарны за то, что Аргентина не разводит бульдогов, и не забудем тех, кто остался здесь навсегда».
Они организовали превосходный воздушный парад победы из примерно восьмидесяти «Харриеров» и «Си Кингов». Я стоял один в бледном солнечном свете в своей повседневной форме одежды, синем форменном военно-морском свитере и берете, на платформе управления артустановкой прямо наверху мостика «Гермеса». Зрелище было очень впечатляющим. Оно также показало всем, что у нас все еще осталась серьезная авиация на случай, если аргентинцы передумают сдаваться.
После этого я приказал спустить свой флаг, и вертолет доставил меня, капитана 2 ранга Джереми Сандерса и несколько человек из моего штаба на аэродром Порт-Стэнли. Мои два ЗамБУ капитаны 1 ранга Энди Букенэн и Питер Вудхэд убыли несколько ранее. Моя война продолжилась ровно сто дней с того момента, когда вечером 26 марта я сказал до свидания командору Сэму Данлопу, командиру «Форт Остина» в гавани Гибралтара. Целая вечность, продолжавшаяся сто дней.
Мы сели в транспортник С-130 с дополнительными топливными баками, позволяющими одолеть огромный перелет до острова Вознесения. Там быстро пересели на VC-10 Королевских ВВС, следующий к африканскому побережью и далее к базе Королевских ВВС в Брайз Нортон в Оксфордшире. Сделав вираж вдоль южной кромки Костволдса в условиях достаточно плохой видимости, мы в унылый, серый английский летний полдень приземлились в Брайзе. Погода не сильно отличалась от той, что осталась на Фолклендских островах за исключением того, что было не так холодно. Прием средств массовой информации это различие быстро свел на нет.
Меня встретила Шарлотта и дети, адмирал Филдхауз и еще довольно много людей. Это должно было стать очень волнующей встречей, но мои мысли были уже на следующем мероприятии. Мне предстояло быть на встрече с тридцатью или сорока лучшими представителями с Флит-стрит.
– Рады приветствовать Вас дома, адмирал, – сказал первый из них.
– Хорошо, тогда вопрос. Как вы объясните катастрофу в Блафф Коув?
Я малодушно представил им ответ А6 – умело сформулированное уклонение и подумал: «Господи! Как хорошо, что мы не проиграли войну, если задают такие вопросы при победе».
Остаток дня довольно туманный. У меня не было выходных с начала марта. Я изо дня в день все эти месяцы находился в состоянии полной концентрации, мне было очень трудно со всем этим иметь дело. Я практически ни с кем не встречался за исключением узкого круга лиц, с которыми я работал в течение этого длительного времени. Я даже не видел с февраля месяца приличной телевизионной программы. Теперь я столкнулся лицом к лицу с кажущейся враждебной группой на всеобщем обозрении. Мне это совсем не понравилось.
Но я прошел через это. Взял недельный отпуск и вместе с Шарлоттой забрался на несколько дней на мою небольшую яхту и отдыхал около Солента. Потом я возвратился в офис в Портсмуте, пытаясь продумать различные пути всех форм уклонения от появления в обществе, особенно когда «Гермес» вернулся домой.
Это случилось 20 июля. Ночью «Гермес» бросил якорь на Спитхеде, за пределами Портсмутской гавани. На следующее утро, еще до того, как они вошли в эту огромную военно-морскую базу для шумной, восторженной встречи, я вышел на рейд для встречи их неофициально, осуществив пятнадцатиминутную поездку в адмиральском катере командующего Королевской военно-морской базой. Я поднялся по сходне правого борта после захождения[89], выполненного па трубах и горнах в соответствии с военно-морским церемониалом и требованиями старинной традиции. Но эти звуки были для меня такими знакомыми, что я едва слышал их, отраженных эхом от этих исторических вод, по которым ходили гораздо более великие флотоводцы, чем я. На юте было тихо – он изолирован от полетной палубы, находящейся над ним. Там были построены все офицеры, которых я знал и с которыми работал, от командира корабля до младшего лейтенанта.
В тот момент я всем своим сердцем был рад видеть каждого из них. Они были моими товарищами по несчастью – так много между нами того, чего нельзя выразить словами! Ведь мы же были привязаны друг к другу тем взаимным доверием, какое испытывают только люди, сталкивающиеся с самой серьезной опасностью. Я предполагаю, что так всегда бывает после сражения (независимо от того, выиграли вы его или проиграли) и скорее всего в этом особенном месте, на виду у Англии, но еще не совсем дома.
Думаю, мне удалось сказать что-то вразумительное и понятное большинству из них. Но даже сейчас, восемь лет спустя, когда я пишу эти строки, к горлу подкатывает ком и каждое слово дается с трудом. Желая сказать им всем несколько волнующих слов прежде, чем покинуть их, я почувствовал слезы на глазах и заспешил назад к Портсмуту, оставляя их готовиться к триумфальному, слезному возвращению.