Юки кивает.
– В Лидсе в кинотеатре показывали старый фильм про это. Красивая вышла сцена, когда монах расписал лицо Хоити волшебными кандзи, чтобы защитить его от злых духов…
Така морщится:
– Ага, ужасно только, что этот идиот-монах забыл про его уши. А потом духи взяли и отодрали их. Уф!
Юки закусывает губу. Она хочет вернуться к предыдущей теме, сказать: «И ты мне нравишься», но момент упущен. Така сказал: «Ски». Просто лучшим друзьям такое не говорят.
Ведь правда?
Юки и Така устраиваются на крыльце, ведущем из кухни наружу, и обедают бутербродами и онигири. Затем надевают банданы, медицинские маски, перчатки и тщательно выбивают и вытирают пыль на первом этаже. Во время перерыва Така бросает взгляд на счетчик Гейгера и одобрительно поднимает большой палец вверх.
– Разберусь с полками, – говорит парень, указывая на то, что осталось от покосившихся шкафов и ящиков вдоль дальней стены.
– Уверена, тетя уже все там проверила.
– Щепетильность не повредит.
Теперь, когда временные ставни больше не закрывают окна, яркие лучи и морской ветер врываются на первый этаж, а затхлый запах постепенно развеивается. Юки выходит на веранду-энгаву, закрывает глаза и замирает под лучами солнца. На мгновение ей кажется, что прошлое позабылось. Звуки и запахи ранней осени на побережье Фукусимы всплывают из глубин памяти. Но стоит Юки открыть глаза, как реальность волной обрушивается на нее.
Сознание снова возвращается к одной-единственной упрямой мысли: где и как погиб дедушка? Он утонул? А может, стукнулся головой, когда отчаянно пытался выплыть? Был ли он дома или снаружи, совсем рядом с холмом?
Юки смотрит вверх, на поросшую лесом горку. В те первые, охваченные паникой мгновения, когда вода отступила, а Юки вернулась к дому, ей кто-то там привиделся. Был ли это дедушка?
Да какая теперь разница?
Така выходит на веранду, держа перед собой фото:
– Я тут кое-что нашел. Похоже, твой дед, совсем молодой. Оно было на верхних полках, в глубине. Видимо, тетя проглядела. А фото, судя по всему, не один десяток лет.
Юки подходит поближе и рассматривает черно-белое, чуть поеденное плесенью изображение. На нем все еще четко видно молодого Дзиро рядом с огромной статуей Будды где-то на улице. Дедушка пытается казаться модным: волосы зализаны назад, через руку перекинут дождевик. Но глаза мужчины на фото сверкают, выдавая в нем того, кто всегда ходил плавать в Обон просто потому, что по традиции этого делать нельзя.
– Это в Камакуре, – поясняет Юки. – Мы с тетей Казуко пару раз там были. Вау. Вроде в то время дедушка снимался в фильмах про монстров.
– Да ну?
– Это было до того, как он стал успешным мангакой. Тогда дедушка работал дублером в костюме монстра. Рассказывал, что был немного зазнайкой, но потом изменился…
– Да в таком костюме кто угодно поменяется!
– Думаю, все дело в бабушке. Или он просто повзрослел. Еще что-то нашел?
– Увы, нет. Все обшарил. А ящики – по два раза. Только один заклинило. Наверное, разбух от воды. Вообще никак не поддается. Может, подсохнет, тогда и откроем…
Солнце уже привалилось к холму, и тень от горки разрослась, как и всегда, охватив сад и опустевшую студию. С полумраком пришел и прохладный воздух.
– Стемнеет раньше, чем я думала. Пойдем обустроимся на вечер.
Така кивает:
– Заварю рамен из пакетика.
Юки и Така заходят в дом. Вслед за ними внутрь потихоньку проползают тени. Здание окутывает темнота, и огромное пространство между ним и океаном ждет того, что породит пустота.
Така ставит воду кипятиться на маленькую походную плитку. Юки оглядывает комнату и думает, что полутора десятков свечей и накопившегося за день тепла для уюта вполне хватит.
Но в воздухе, в помещении, снаружи или даже в самой Юки (хоть она и не может понять где) висит тревога. Девушка смотрит на Таку, сосредоточенного, как и всегда. Тот помешивает лапшу в кастрюльках. Сама Юки в это время при свечах протирает биву влажной тряпкой, возвращая былую яркость дереву, но внезапно останавливается.
– Така?
– Да?
Она собирается заговорить, но в последний момент передумывает, и слова застревают у нее в горле.
– Как думаешь, тот подсолнух правда дух мальчика, вернувшегося к маме? Ну, в истории Сузуки-сан?
Така поднимает взгляд на девушку:
– Мне кажется, ты собиралась спросить что-то другое.
Юки не может скрыть своего удивления, а он смеется:
– Для парня эмпатия у меня развита хорошо. Куда лучше, чем раньше. Вот, держи. Прости, что так долго.
Така протягивает девушке миску с лапшой. Юки аккуратно откладывает биву. Парень передает ей палочки:
– Тюхай[39]будешь?
Юки сначала хочет сказать, что будет воду, но потом передумывает:
– Только чуть-чуть.
– Как в прошлый раз.
– До того, как начались странности. И до того, как ты увидел там какие-то фигуры…
– Да хватит уже напоминать! Сузуки-сан и так постарался.
Пока Юки и Така едят в тишине, сумерки снаружи сгущаются. Время от времени какой-нибудь зеленый клоп с металлическим стуком приземляется на голый пол, теряет равновесие, потом расправляет крылышки и улетает прочь. В темноте раздается противный писк комара, и Така подвигает спираль от насекомых, чтобы дым окутал их с Юки. Той всегда этот запах нравился: он напоминал ей о ночах в Обон и томительном ожидании душ, которые ненадолго вернутся домой. Жестяная банка с тюхаем холодная, но напиток обжигает горло. И все же Юки не покидает чувство, будто в глотке что-то застряло. Нет, не еда, а звук, слова. Может, даже крик. Что же ей так хочется сказать?
Я здесь! Я вернулась!
Я жива!
Или просто поплакать?
«Может, я должна что-то сказать Таке? – думает она. – Нельзя упускать шанс».
Юки смотрит на Таки. Он уже закончил хлюпать лапшой – как и всегда, быстро расправился с ужином. Така ставит банку с напитком, встает, подходит к биве и аккуратно берет ее:
– Можно?
– А что ты собрался делать?
– Я слышал, такие инструменты нужно постоянно настраивать. Чтобы не испортились.
Така берется за один из больших колков и поворачивает, параллельно пощипывая самую низкую струну. Та рычит, и комнату наполняет потусторонний звук из какого-то другого, древнего, чуждого пространства.
Така улыбается и продолжает крутить колок – звон становится громче и выше, словно мяуканье рассерженной кошки. Потом звук превращается в почти что пение. Колок скрипит, струнодержатель странно щелкает.
– Аккуратно.
– Естественно. Не знаешь, сколько ей лет?
– Она прабабушкина, так что около сотни.
– Значит, скоро оживет! – широко улыбается Така. – Будет как цукумогами. Почему ее не отнесли в место получше?
– Казуко сказала, что место бивы здесь. Тетя помнит, как ее бабушка играла на ней и пела. А потом бабушка Анна попыталась освоить инструмент. Но умерла.
Така возится с телефоном, потом снова дергает за струну, время от времени переводя взгляд с экрана на колок.
– Что ты делаешь?
– Настраиваю.
– А откуда знаешь, что делать?
– Поискал инструкцию. – Така чуть сильнее натягивает струну. – Тут ближе к ре. Думаю, эта струна должна давать такой звук. Теперь другая…
Така начинает налаживать вторую струну. Юки обдает легчайшим вздохом ветра: дым над спиралью качается сначала в одну сторону, потом – в другую. По телу пробегает дрожь. Девушка проскальзывает по твердому деревянном полу чуть ближе к Таке:
– Ты почувствовал?
Тот отвлекается и, глядя на девушку, качает головой:
– Что именно?
– Что-то типа ветерка.
Така долго смотрит на Юки, затем смахивает с ее плеча клопа. Руку после этого не убирает.
– Мы можем вернуться в «Кудзяку». Ничего страшного.
Юки уверенно смотрит ему в глаза:
– Така, я не боюсь. Мне хочется остаться тут. Мне хочется…
Они встречаются взглядами – сердце пару раз нервно вздрагивает, – и, прежде чем Юки успевает понять, как это получилось, они с Такой целуются, и она ощущает тепло его губ. На десять секунд (может, больше). Юки закрывает глаза, растворяясь в поцелуе.
Ей хорошо. У поцелуя привкус рамена с легкой ноткой тюхая.
А потом волшебный момент кончается, и кто-то из них отстраняется.
– Да, – говорит Така, все еще сжимая гриф бивы. – То есть ты же не против, да?
Юки кивает, все еще удивленная таким поворотом событий. Но она рада.
– Не против. Но не уверена, что готова на что-то… – начинает было Юки.
– Нет-нет, конечно, – с готовностью соглашается Така.
Он почти что… сияет, как начищенное дерево бивы. Такой милашка!
– Я… Ты мне нравишься, Така. Ски.
– И ты мне, – говорит он, переходя на английский. – Орэ мо ски да ё[40].
Юки переводит взгляд на биву, поблескивающую двумя уцелевшими струнами в свете свечей.
– Так она… теперь настроена?
– Почти.
Юки кивает:
– Така?
– Да?
– Мне очень понравилось.
Тот снова улыбается до ушей, а потом отводит взгляд.
– Давай закроем дверь и ставни, – по-деловому предлагает Така. – Не будем запускать лишнюю живность. Не хотелось бы в ночи столкнуться с каким-нибудь радиоактивным кабаном.
Юки идет вслед за ним в вечерний холод и темноту, все еще ощущая тепло поцелуя на губах.
Силуэт луны выбрался из океана. Между домом и дамбой никаких фонарей – только сгущающаяся ночь и покачивающиеся на ветру длинные стебли травы. Далеко на юге вспыхивают огни кранов у атомной станции: работы по очистке кипят в любое время суток. Но до Юки и Таки не долетает ни звука. Вокруг царит покой. Девушка оборачивается посмотреть на холм.
Юки на мгновение дает волю воображению и представляет, что там стоит дедушка. Может, рядом с ним Мальчик-волна зажег фонарик, как в ее манге, и снует туда-сюда между деревьями.