На следующий год мы снова приехали отдыхать туда же, но японки там не оказалось. Краснолицего старика я тоже больше никогда не встречал, и вскоре воспоминания о том странном предзакатном происшествии около Чертова моста осели на дне памяти.
Но долгие годы я и правда ощущал себя так, словно часть меня навсегда осталась там, на холме.
Меня не покидало чувство, что в моем теле теперь обитает лишь часть меня. И так и прошел через школу, университет, смерть отца, а потом, беспокойный и околдованный, ступил во взрослый мир. Будто часть меня, с глазами, полными неба, облаков и далеких морей, так и ждала на вершине.
И только когда я вернулся из исследовательской поездки к Осорэяме и мы с Тиэ обсуждали книгу в «Зуме», она рассказала мне о японских ютуберах, которые взволнованно делились историями из детства: один из них увидел далеко на холме краснолицего тэнгу и услышал его смех. Бабушка мальчика тогда настаивала, что нельзя никому говорить о случившемся, иначе ёкай вернется и заберет его.
Тиэ скинула мне ссылку. Я открыл видео, и ослепительно-красной вспышкой в моем разуме ожили воспоминания обо всем, что случилось на уэльском холме сорок с лишним лет назад: об угасающем свете раннего осеннего вечера, о восторге и ужасе, о красном лице создания, с которым я столкнулся, о смехе и о серьезном выражении лица молодой японки, прошептавшей:
– Молчи! Не произноси вслух!
Говорят же, что тэнгу могут долететь до Луны. Так что уж до Центрального Уэльса они должны добираться без проблем.
Ничего не понимаю…
Как-то я спросил маму, помнит ли она японку, которая показала мне карточный фокус.
Мама кивнула:
– Очень дружелюбная.
– А ты не помнишь ее имя?
Мама покачала головой:
– Вроде бы начиналось с «Н». Ты же знаешь, я не сильна в языках.
– Может, Нодзоми?
– Да, звучит похоже. Я посмотрю в прошлых дневниках. Да и на чердаке есть фото из отпуска.
Позже я открывал старые бумажные пакеты с фотографиями, где на популярной в 1970-е выцветшей пленке «Фудзифильм» навсегда отпечатались лагерь и домики, темные глубокие ущелья, мы с братом, молодые и белобрысые, и мой папа, еще энергичный и полный жизни.
И на одном изображении нашлось то, что я и искал: мама, я и брат выстроились, приобнявшись, вдоль старого «ситроена»-универсала, к крыше которого уже прикрепили велосипеды. Все мы чуть щурились на яркий утренний свет, а сбоку от нас можно было увидеть, как стоит спиной к камере японка с именем, похожим на Нодзоми.
А над всем этим раскинулись холмы, окрашенные в сотни оттенков ржавого и зеленого, и бесконечное небо.
Я посмотрел на нас, молодых. Уже не было ни того, кто делал снимок, ни моего брата, ни отца. Мы с мамой постарели, и все изменилось самым непредсказуемым образом. Глубоко вдохнув, я подумал о любви.
А когда выдохнул, мой взгляд скользнул по размытым очертаниям холма и мне вспомнилось, каково это – находиться там. Ожил каждый запах, каждый цвет, каждый вздох ветра, каждый страх и каждая надежда. Как будто они все еще были со мной.
Часть меня, понял я, и правда долго, очень долго стояла там, глядя на сверкающую гладь океана.
Можно сказать, унесенная духами.
16Телефон ветра
Кей-тян выходит из такси на углу однополосной дороги у склона и оглядывается на океан. Сейчас октябрь 2021 года, по Японии снова разрешили путешествовать, поэтому она отправилась из Токио на север, чтобы кое-что сделать. Сначала, спустя два долгих года, Кей-тян съездила в Мориоку повидаться с мамой и Сакурой, потом села на поезд на восток, а оттуда – в такси и устремилась сюда, в окрестности Камаиси. Тут родилась и работала бабушка. Все приключившиеся с ней странности произошли здесь.
И здесь же, оказывается, и стоит телефонная будка!
Такие совпадения слишком хороши, чтобы их игнорировать.
– Подождете меня? – спрашивает она у таксиста средних лет, в медицинской маске.
Тот кивает:
– Не спешите. Я часто привожу сюда людей.
– И что, в сад можно просто зайти?
– Этого хозяин и хочет. Он поставил телефон, чтобы говорить с двоюродным братом после того, как тот умер. А после цунами люди стали приходить сюда пообщаться с близкими. Хозяин с женой не против посетителей. Идите вперед, и сразу все увидите.
– Спасибо.
Морской бриз играет осветленными волосами Кей-тян. Та на секунду замирает.
– Не бойтесь. Я сам им пользовался. Говорил с братом несколько раз. В день, когда он умер.
Мужчина кивает и на мгновение смотрит на океан внизу. Там маленькая лодка качается на частых волнах.
– Мне очень жаль.
– Ничего не поделать. Сёганай нэ[59], – спокойно произносит таксист. Но Кей-тян замечает, что руки его крепче сжимают руль. В последнее время она стала внимательнее к таким деталям. Мужчина снова смотрит на нее. – Скажите, вы тоже кого-то потеряли во время цунами? Если не секрет, конечно.
– Нет, она ушла из жизни в прошлом году.
– Не спешите. Просто позвоните в колокольчик, а потом поговорите.
Девушка поднимается по небольшой подъездной дорожке. Перед ней предстает безмятежный сад, а посреди него – белая телефонная будка, прямо как в документальном фильме «Эн-эйч-кей», который она смотрела онлайн. Каменная дорожка ведет через металлическую арку к старомодному аппарату, расположившемуся посреди клумб. Его называют телефоном ветра. Окруженный зеленью, он словно излучает тихую мощь.
Кей-тян осматривается, затем устремляется вперед, как всегда, когда разгоняется, готовясь вскочить на скейт, и тянет за веревочку колокольчика. Звонок чистой нотой прорезает морской воздух и затихает. Только пчелы продолжают жужжать в еще не увядших цветах. Когда Кей-тян приближается к телефону, сердце ее начинает стучать быстрее, а сама она открывает будку и заходит в небольшое теплое помещение.
Дверь захлопывается, и наступает полная тишина. Стеклянные стены отрезают Кей-тян от ветра и звуков снаружи. Будто защищают.
Девушка набирает в грудь воздуха.
Перед ней, теперь совсем близко, на полочке примостился тяжелый черный телефон. Его провод, ни к чему не подключенный, свернулся в аккуратные колечки, а рядом с аппаратом расположилась толстая тетрадь с надписью «Гостевая книга № 7». Кей-тян на мгновение медлит, собираясь с духом, а потом открывает ее и переворачивает страницы, усеянные десятками записей, рядом с которыми на полях значатся имена и даты – все сделаны разным почерком.
Слова, места, фразы слетают с листов. Голоса, вдавленные в страницы чернилами и карандашом, одни – твердо, другие – неуверенно. Фрагменты воспоминаний, надежда и горечь утраты: «Мне так жаль… как ты?.. У тебя родился внук… Цветы все такие же красивые… Брат… Со мной все хорошо… Собака по тебе скучает… С любовью, Юки… Передавай привет папе…»
Кей-тян закрывает тетрадь. Ее не покидает неприятное ощущение, что она подсмотрела через плечо писавшим, а ведь не это цель ее визита. Ей уже давно пора позвонить.
Так давно, что она опоздала. Очень сильно опоздала.
С другой стороны, Кей-тян вспоминает об арендованной квартире, о странной встрече на холме в прошлом году и думает: а кто знает наверняка? Кто вообще хоть что-то знает?..
Кей-тян поднимает трубку и слушает.
Ничего. Или, может, что-то едва различимое? Будто шепоток. Но это может быть и шуршание волос о трубку, и отголосок ветра в кронах деревьях, и море.
Ладно. Была не была.
Девушка вставляет палец в диск с выемкой для цифры «ноль», тянет его на себя, отпускает, позволяя диску с урчанием вернуться на место. Затем проделывает то же с единицей, девяткой и другими цифрами бабушкиного старого номера. Дальше идут тройка, пятерка, потом – четверка. Когда диск в последний раз встает в исходное положение, Кей-тян сглатывает и прислушивается.
Сначала она ничего не улавливает и уже собирается произнести заготовленные слова, как вдруг перед ней будто приоткрывается дверца в пустоту, и девушка слышит что-то другое. Пространство, заполненное тишиной, как когда прикладываешь ухо к трубе. Кей-тян чувствует связь… и слова льются из нее рекой:
– Ало? Бабуля? Это я, Кей-тян… Прости, что так давно не звонила. Я хотела, но попала в передрягу, а потом была занята… А потом… потом мама сказала, что ты в больнице. А потом ты так быстро умерла… Прости… Прости, что не успела. Из-за папы и всей этой истории было столько проблем… А потом начался ковид и все остальное. И мама сказала, что мне все равно не дадут тебя увидеть… Мне так жаль. Я надеюсь… Надеюсь, тебе было… ну… то есть… я надеюсь, что сейчас с тобой все хорошо…
Кей-тян молчит, слушая тишину и нежное шебуршание, которое может быть и шумом моря, и даже ее собственным дыханием.
– В общем… В общем, я хотела сказать тебе вот что: произошло кое-что поразительное. В съемной квартире я видела двух мальчиков, и они оказались призраками или чем-то в этом роде. И случилась еще одна странная штука, о которой я хотела рассказать, а потом спросить про тот случай в твоем детстве. Ну, помнишь историю про муэмботокэ и цветы для призраков? Я хотела, чтобы ты рассказала мне ее как можно подробнее, а я бы внимательно послушала. Прости, что была такой дурочкой…
Кей-тян поворачивается глянуть на океан.
– Знаешь, бабуль, я рада, что меня назвали в честь тебя… Еще я хотела спросить тебя про дядю, который женился на девушке в Аомори, и про семейное поверье о ее брате, которого вроде как похитили тэнгу. Мама такого не помнит. Я вдруг поняла, что мне надо об этом знать… Я хотела снова с тобой поговорить.
Слезы уже льются, и Кей-тян утирает их тыльной стороной ладони.
– Прости меня, бабуль. Надеюсь, у тебя все хорошо. Я тебя люблю.
Сквозь пелену слез девушка снова смотрит на океан – всепоглощающий голубой свет.