– Что для вас счастье?
– Счастье было в том, что у всех все хорошо. У сына – и дети хорошие, и работа. Пьяниц нет в семье, живут все нормально. Чего еще хотеть?
– Вы любили красиво одеваться? Следили за собой?
– О нарядах я не думала, не на что было наряжаться. Когда замуж вышла, мы жили только на зарплату. Это сейчас по парикмахерским ходят, а раньше не до этого было. Может, кто жил в городе, и ходили, а деревенским других забот хватало.
– А на танцы ходили?
– Когда в Полоцке жила, еще до замужества.
– В церковь ходите, в Бога верите?
– Раньше в церковь ходила, крестик носила, сейчас только молюсь. Вот тут у меня святой Николай Чудотворец, Казанская Божья Матерь, Ксения Ленинградская. Сына я крестила и дочку тоже. Не знаю, почему я так долго живу. Руки-ноги болят, хожу на ходунках, а давление нормальное, там-то у меня ничего не болит, поэтому и живу.
– Вы довольны прожитой жизнью?
– В жизни я всегда принимала все как есть. А вообще, все приходило извне. Я действительно не управляла своей жизнью, понимаете? Мне хотелось бы больше ею управлять. Время было такое. Во время войны молодые матери с маленькими детьми особо ничего контролировать не могли, задача была выжить, не погибнуть.
Каждому отмерен свой путь. Чья-то жизнь похожа на прямую дорогу с небольшими ухабами, а чья-то больше напоминает серпантин с резкими перепадами. Бабушка говорит, что в ее жизни было мало радостей, но и горестей тоже. Она была жива-здорова, имела крышу над головой, ничем не выделялась, сильно не влюблялась, до старости не испытывала боли от потери детей. Плохо это? Такая судьба.
По бабушке Марии довольно немного информации. Во всяком случае той, которая могла бы пригодиться для оценки факторов ее долгожительства.
В ее рассказе для меня наиболее показательна одна фраза: «Я действительно не управляла своей жизнью, понимаете?» Марии мало приходилось брать что-то под контроль. Она говорит о том, что во время войны ее задача была выжить и уберечь своего ребенка. Мария принимала жизнь такой, какая она есть. Не сопротивляясь, принимает все как должное. Предложили ей выйти замуж – вышла. Позвал брат приехать – она приехала, несмотря на то что все получилось не совсем так, как он говорил, учиться Мария дальше не смогла, но осталась в Полоцке. Муж сказал приехать во время войны: «Там, куда я еду, войны нет». Мария идет за ситуацией, принимает ее как данность, не противится ей, старается в нее встроиться. Это, надо сказать, редкий дар. Адаптивность, безусловно, помогает героине выжить.
Интересно, как Мария оценивает скоропалительную женитьбу отца, который, видимо, сильно растерялся, оставшись один с таким количеством ребятишек, и через год женился на молодой девушке из деревни.
Старшие дети приняли на удивление взрослое решение уехать и жить отдельно, чтобы не конфликтовать.
Вся дальнейшая жизнь Марии – проявление высокой адаптивности. Она идет за жизнью, не погружается в нее избыточно: умерли друзья, остались бывшие коллеги, значит, общается теперь с ними, приглашает в гости, угощает.
Еще я обратила внимание на то, что Мария очень четко сообщает, когда кто родился, в какие года и куда она переехала. Для нее это актуально, потому что это наиболее яркие события: смерти родственников и рождение новых детей в семье.
Относительно здорового сердца. Долгожительница оценивает свое состояние совершенно трезво: ее тело неумолимо дряхлеет, но при этом у нее сильное сердце, нормальное давление. Это в том числе и психосоматическая особенность. То, что она не погружается в сопротивление, а воспринимает жизнь такой, какая она есть, благотворно сказывается на здоровье долгожительницы. Так, значит, так. Буду справляться с ситуацией как позволяют условия. Редкий дар смирения, безусловно, помог Марии не только выжить в тяжелейших условиях, но и прожить хоть и трудную, но долгую жизнь.
Бабушка Татьяна
РОДИЛАСЬ 16 МАРТА 1924 ГОДА В ТВЕРСКОЙ ОБЛАСТИ.
ЖИВЕТ В ГОРОДЕ РЖЕВ ТВЕРСКОЙ ОБЛАСТИ[43].
С долгожительницей изо Ржева мы встретились в День освобождения города от немецко-фашистских захватчиков.
Для ржевитян это особенный день. Ржевская битва стала одной из самых кровопролитных за всю историю человечества. Все знают строки знаменитого стихотворения Твардовского:
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей…
По официальным данным, общие потери Красной армии составили более миллиона человек, по неофициальным подсчетам – более двух. В городе с населением 56 000 жителей после войны осталось только 360.
Бабушка Татьяна плохо слышит, но читает без очков – зрение отличное. Детективы, местную газету, а когда ничего нет под рукой, то и инструкции к лекарствам.
– Родилась на хуторе. Там раньше жизнь славная была. Мы жили на станции Ранцево. В семье было пять детей: два брата и три сестры. Отношения были хорошие. Родителей мы, конечно, слушались, всегда и всем говорю: надо слушаться. Кого еще, как не родителей? Даже в Библии сказано: «Почитай отца твоего и мать твою».
Мамка в колхозе работала, папка до войны – составителем поездов на станции. Потом его забрали на войну. Он прошел советско-финскую, потом – Великую Отечественную. Сначала на фронт его не взяли, но в 41-м забрали. И мамка одна нас растила. В колхозе работала, за свиньями ухаживала. А когда он вернулся, хозяйство нарушил. Мамка умерла, он женщину подыскал и уехал.
Одна из сестер переселилась в Ленинград, работала водителем трамвая. Выжила в блокаду. Как ее после блокады привезли к нам в деревню, она и сама не помнит. Она была еле живая, худющая…
– Были у вас в детстве сладости, конфеты?
– Ну прям! Хозяйство было. Коровы, поросята, лошадь, свиноматка. Да все было. Дед масло делал. Ели всегда все свое, натуральное. Видимо, поэтому у меня такое здоровье заложилось в детстве на хорошем питании. Излишки ездили продавать в город, а оттуда несли хлеб подовый – две большие круглые буханки. Обратно пешком шли двадцать километров.
Помню маленьких кроликов. Они у нас жили под сараем. Плодились сами, а мы с ними играли. Папка был у нас строгий, конечно. Все, что скажет, должно быть сделано. Вот так. А что не сделано, за то попадало. (Смеется.)
– Сильно попадало?
– А то! Девочек не бил, а братьям могло и вожжами прилететь! Школа в сельской местности была до четвертого класса, а потом до седьмого класса учились в соседнем городе. Вот такое детство было, трудились в основном. Гулять не гуляли: будешь болтаться поздно – тебе батька задаст! Мамка-то не ругала, а папку боялись.
– Когда война началась, мне было семнадцать – уже невеста. В 42-м я пошла работать на железнодорожную станцию, там карточки на питание давали. К тому времени заболела мама, у нее ноги отнялись: выбирала картошку для свиней в холодном подвале. Мы с братом ее лечили, ставили ноги в бочку с трухой.
Вот такая жизнь, больше было забот – о родителях да как прокормиться.
– Помните, что делали в тот день, когда объявили, что началась война?
– Помню, конечно. Я была в деревне. Знала, что папку заберут. Попросила устроить меня на железную дорогу работать. Потом мы топили поезда, а нас бомбили. Меня пристроили на топливный склад, паровозы топливом снабжать. Ну я и пошла. И еще со мной были девчонки. Как состав приходит, мы начинаем загружать тендер[44]. Одна подает, другая закидывает.
– А чем топили?
– Дровами, угля-то не было! А потом и уголь был. За работу нам давали еду: восемьсот граммов хлеба по карточке и талон на питание в столовой.
Трудная была жизнь, и я на нее сама зарабатывала. Железная дорога в войну была важным военным объектом, и мы постоянно попадали под обстрелы. Позже кочегаром работала в Торжке. Бывало, по десять суток ездим, все черные, с нас мазут течет… А до ста лет дожила, доча милая.
После освобождения Ржева 3 марта 1943 года нас отправили сюда. Мы ничего не знали, какие тут шли бои и в каком он состоянии. Приехали – а тут чистое поле. Жить было негде. Стояло депо, а возле этого депо – пескосушилка, сушили песок для паровозов. Вот мы прям на песке и спали. Мы с девчонками взмолились – что за житье! И нас переселили в дом, более-менее уцелевший, печку-буржуйку поставили – отопления-то не было. Потом я вышла замуж, а жить было негде.
– Страшно было?
– Откровенно говоря, прям с немцами встречаться мне не пришлось. Я работала на железной дороге, ее приравняли к военному объекту и хорошо охраняли. Но станции бомбили, конечно, незнамо как. Помню, чтобы поезд отправить, наш военком кричал: «Девочки, быстрей, девочки, быстрей!».
В общем, детство и юность мои прошли в заботе и работе. И вот такой я страх повидала. А во Ржев приехали – я обревелась здесь. Куда ни пойди, одни дырки, одни ямы. И дымок идет: подойдем, а там бабки живут в землянках.
Вот так. А папка числился у нас пропавшим без вести. Как сейчас помню: я иду, а бабка смотрит. Я говорю: «Не погадаете мне на отца?» А она меня завела в землянку и говорит: «Ваш отец жив, но сидит в тесном месте и не может написать». Отец вернулся живым.