– Замуж я вышла в такую семью… Восемнадцать метров комната. Восемь человек нас. Жить было совершенно нельзя, на полу спали. Вот это замужество! Жилья нет, все разрушено.
– Как познакомились с мужем?
– Как познакомились… Около барака, общежития, где нас поселили, были танцы. Собирался народ со всей улицы. У нас был инвалид безногий, он вешал на дерево колонки и пластинки на проигрывателе гонял. Мы собирались на танцы – только пыль столбом стояла. Ну и он пришел с армии, раненый, хромой. А ребят-то не было. Малец был красивый, ну и познакомилась.
– А мечтали замуж выйти, детей родить?
– Вот насчет замужества как-то не особо мечтала. И гулять не ходила. А потом с ним познакомилась. Была одна здесь, без родителей – что хошь, то и делай. Но ничего такого мы себе не позволяли. Познакомилась и познакомилась. Так вообще-то я не очень за него и хотела. А он жениться надумал, даже свататься ездил к моим родителям. Мне мамка звонит, говорит: «Что это ты каких-то ребят прислала? Замуж выходишь – что ж ты молчишь?» Он приехал, мы с ним разругалися, а потом помирилися.
На фронт он ушел добровольцем в 43-м году, в разведчики, еще юный совсем был. Он моложе меня на год. Дело в том, что он хорошо говорил по-немецки. До войны закончил восемь классов. И его сразу и забрали. Да и голодно было в семье, а в армии хоть как, но кормили. Ветеран войны, родственникам подарки привозил. И что, разве большой выбор был? Да и симпатичный, несмотря на ранение, и умный.
– Свадьбу помните?
– Наверное, год мы с ним дружили, затем поженились. Надеть на свадьбу ему было нечего – шинель и ботинки солдатские, – долгожительница показывает очень красивую свадебную фотографию. – Какая была свадьба? Я тебе сейчас расскажу. Пришел он ко мне, и пошли расписываться. Зашли в какое-то заведение, заплатили рупь пятьдесят, как сейчас помню, отдали документы, нас расписали, и мы пошли. Вот такая свадьба была в 1948 году.
– Выходит, по любви замуж-то вышли?
– Вообще-то да, но в жизни получилось не очень, развелись… В бараке нам дали комнатуху восемнадцать метров. И печка тут стояла. Потом и малец народился. Сорок лет прожила в этом бараке. И не кричала: «Давайте квартиру!» Удобств не было никаких – туалет на улице. Единственное, что было, – это вода, муж сам провел от колодца. Никто не помогал, а когда сделал, все соседи к нам стали ходить за водой.
– А почему вы с мужем-то поссорились?
– Ну, поссорились как, очень пить стал. Та-а-ак пил. И он умер, можно сказать, от водки. А так мужчина рукастый был, и сына всему обучил. Он был с хорошим образованием.
– А сначала какие отношения были?
– Все нормально было, и дети когда появились, было еще ничего. Рука у мужа одна не поднималась, перебита, не мог даже лампочку вкрутить. Смеялся: зато, мол, в плен не сдался. Но плавал на Волге. И нога плохо работала. На работу его взяли в управление дороги, потом на железную дорогу ушел дежурным по вокзалу. Ну и началась отсюда пьянка. Потом на заводе работал долго.
– Долго живет любовь?
– Любоф что… Когда ругались, когда по-хорошему. А ругались только из-за того, что пил, больше не из-за чего было ругаться. Так-то, как говорится, руки он не протягивал, как, бывает, многие другие мужья, меня не обижал. Поссоришься и жалеешься потом, все было по порядку. Накормленный, напоенный был. Сейчас сплошь и рядом люди с этой водкой связаны. Или что еще хуже. У меня есть подруги, которые до сего времени так и мучаются. И на старости лет собираются так жить. Я ему все время говорила: «Такую трудную жизнь прошел, детства не видал, голодные, грязные, рваные ходили, в армию рано ушел и все равно ничего не понял».
– Жалели его?
– Жили-то мы неплохо, но что он пил – я его не прощаю за это дело. (Плачет.) Разойтись-то мы разошлись, а я все равно за ним приглядывала и жалела. Помню, как просила дочку вытаскивать у него из кармана часть зарплаты. Он мог спустить сразу все деньги на дорогой коньяк и ресторан, а потом бы ему есть нечего было. Вот я и просила ее припрятать, чтобы он все не спустил и мог продукты купить. Или если вижу, что он не ест уже несколько дней, ругалась, есть заставляла. И сейчас часто его вспоминаю.
Мы уже развелись, он приходил, приносил немного денег дочке на учебу. И говорит: «Я больше пить не буду». Мириться приходил. А я как раз эту квартиру получила в 90-х годах. Говорю ему: «Иди ты отсюда ради бога, иди. Дети уже выращены, не срами ты детей. Не, никакого прощения, я тебя сколько раз прощала. Мало того что пил, так еще и с бабами болтался». И не простила тогда, а теперь жалею. (Снова плачет.) Может, и правда не пил бы. А умер глупо: пенсию большую получил как ветеран и выпил. А потом стал варить суп, включил конфорку газовую и задохнулся. Так-то он в последние годы неплохой был, крепкий, может, и пожил бы еще. Нервы истрепаны теперь все с этой жизни.
– Во Ржеве я работала диспетчером по топливу, также на железной дороге около тридцати лет. Позже мне предложили пойти ревизором и я согласилась. Вообще на любую работу соглашалась безотказно. Пенсию дали побольше. Потом как участнику войны еще прибавили. Но я не успокоилась: как пошла на пенсию, поняла, что не могу дома сидеть, устроилась на хлебокомбинат и проработала до семидесяти пяти лет. Вот и все, – Татьяна перечисляет людей, с которыми работала, и добавляет: – Все умерли, Господи, а я живу. По линии возили хлеб в вагоне. Я как старшая. Ночью грузили, я контролировала. И там отработала. А в самом цехе было тяжеловато работать, но ничего…
Как дали в бараке комнату, как хорошо, слава тебе господи! Хоть мы будем жить. И ребята вместе – ни ругани, ни скандалов. Вот было счастье. Хотя в этом бараке жили, помимо нашей, еще три семьи. Вместо кроватей были деревянные полочки в несколько ярусов. Во время войны в этом бараке устроили конюшню, и он был полностью разрушен. А отец мужа был столяром, он на этом фундаменте восстановил комнаты. Но поскольку фундамент принадлежал государству, то им оставили только одну комнату – остальные забрали.
И корову держали, и коз, и чего только не придумывали. Возле нашего барака был сарай и рядом большая-большая поляна. На ней и коровы паслись, и дети играли. В молодости, в весенние и летние праздники, мы собирались на этой поляне и играли в лапту. Детей не брали, потому что могли мячиком зарядить. А ребятишки бегали, мячи доставали. Тут же возле домов и столы накрывали, самовар ставили.
– О чем-то мечтали в юности?
– Мечтала быть токарем. Вот приду, где токари работают, и думаю: какая хорошая специальность! Я отучилась семь классов – ну куда я пойду.
Мне стало интересно, а кем же мечтают стать современные дети? В 2002 году платформой «Россия – страна возможностей», аналитическим центром «Большой перемены» и Национальной технологической олимпиадой (НТО) было проведено исследование, в котором приняли участие 3133 школьника.
Оно показало, что большинство детей мечтают быть счастливыми и успешными: к этому стремятся 67 % девочек и 62 % мальчиков. Также опрос выявил, что девочкам интереснее работать в сферах культуры и творчества (19 %), здравоохранения (17 %) и образования (8 %), у мальчиков наибольший интерес вызывают ИТ и программирование – связать с этим свою жизнь хотели бы 38 %. В 11-м классе 37 % школьников мечтают открыть свое дело и стать бизнесменами.
– Когда жизнь получше и поспокойнее стала?
– Когда дочка пошла учиться. Интерес какой-то появился в жизни. Сын начал работать токарем. Какие-то копейки появились. А когда дети маленькие были, то даже иногда гулять не ходили, так как надеть нечего. Дочка в училище поступила, я ей купила суконные войлочные сапожки, так она в них и замуж выходила. Правда, уже перед самым замужеством купила ей кожаные сапоги. Но мы не голодали: и конфеты-подушечки были, и печенье.
А еще я всегда хорошо готовила. Дочка больше всего любила картофельные котлеты с грибной подливой. Это блюдо и внучки любят. А когда дочка учиться пошла, то я и на двух работах работала.
У нас многое было свое, делали варенье, заготовки. Маленький огородик, но там росла и смородина, и крыжовник, и вишня, и яблоня. На этих двух сотках чего только не вмещалось! Муж был отличным садоводом. Это и детям передалось – у них у всех есть участки, дачи.
Ну а замуж дочка тоже рано выскочила, в девятнадцать лет. Я ей говорю: «Люба, подумай! Я в двадцать два вышла, уже нажилась – во!» Она не послушалась. В институте училась, в Москву ездила. А потом, конечно, когда замуж вышла, вернулась во Ржев. В этом году они с мужем отметили золотую свадьбу – пятьдесят лет.
Дочка с детства детей любит. Поэтому в школе работает всю жизнь и будет там до последнего. Уже на пенсии давно, а как что попросят – бежит. Когда домой из училища приезжала, ребята за ней хвостом ходили. Она давай им преподавать что-нибудь, песни петь, спектакль какой-нибудь устроит. Они и носятся за ней. Она меня слушалась, училась хорошо. Сыну-то попадало. Он в десятом классе с девочкой дружил, школу пропускал, ему доставалось, конечно. Учился хорошо, но дальше не стал, в восемнадцать лет жениться задумал, вот так. Не хочу учиться, хочу жениться.
Здесь вокзал был рядом с бараком. И они придумали коробки спичечные менять пассажирам. Приду на работу на железную дорогу, а мне говорят: «Опять тут твой малец болтался на вокзале». Я ему говорю: «Ты зачем на вокзал ходишь? Знаешь, кто ходит? Воры одни!»
– Переживали за них?
– А то ж! Конечно! Я только и молилась Богу, чтобы никуда не попали. За Любу, когда она училась, как-то не очень переживала. Жили они на частной квартире, люди были хорошие. Дети говорят, что я была строгая. Один раз дочка наврала мне, скрыла, что в Осугу