[45] уехала с подругой. И на квартире не сказала, что туда уехала, соврала, что домой. Я звоню хозяевам квартиры, они удивляются: «Как так, не домой, не может такого быть, чтобы Люба наврала». Я говорю: «Так не заехала, куда она поехала?» Ну, думаю, погоди, я ей дам за это дело. Ну было, конечно, отлупила я ее здорово. Я всю ночь не спала, думала, куда она по ехала. Время такое было, худое. Но потом я смекнула, что к подруге, и пришла на вокзал, застала их там. Ох и наказала при всех, бегали от меня по всему вокзалу. За всю жизнь один раз ей и попало, больше не было. Но больше и не врала!
На лето я перебираюсь в дом к дочке: у нее огород, внуки приезжают. А зимой живу у сына. С сыном мы часто спорим, он такой же харáктерный, как и я, а дочь спокойная, мы с ней ладим.
– В молодости рано вставали?
– Очень рано. До работы нужно было еще все прибрать, с хозяйством управиться, всех накормить. Когда огороды летом, и в пять, и в шесть вставали. Зимой, конечно, попозже. А когда скот держала, так надо встать, убрать, накормить и на работу попасть, Любу в ясли отвести. Дочка у меня ходила и в ясли, и в садик. А сын не ходил. Сначала не было садиков, а потом пробовала отвести – он орал, плакал.
Теперь матерям только рожать! Нам – родишь, две недели – куда хошь, туда и девай. Я сына родила – надо на работу выходить после родов. Куда девать? Некуда. Яслей не было. Наняла няньку. Девочку из деревни. А теперь только и рожай – до трех лет сидеть будут.
Как-то раз мы с мужем ушли в гости, а девочка играла с ребенком на полу. Они играли-играли, и она заснула. Мы вернулись и не смогли домой попасть. Стучим, грохочем – никто не открывает. Я через дверь говорю сыну: «Подергай ее за волосы». Он мне: «Не буду, няне бобо!» Муж в форточку кричал ей, чтобы она проснулась. А дочку с двух месяцев уже отдала в ясли при железной дороге и ходила ее кормить.
– Позволяете детям ухаживать за вами?
– Я б сама все делала – мне сын не дает. Говорю: «Давай посуду помою». Он: «Сам». – «Давай сготовлю». – «Мам, я лучше сам». Так и дочка. Когда у ей живу, ну посуду помою, помогу немножко, что скажет. Подмету, подотру полы. Помогаю лук чистить, морковку, когда дочка заготовки делает. Не могу сидеть. Когда что-то делаю, то лучше себя чувствую. А то когда лежишь, бока заболят.
Мы все любим на земле работать: и у дочки огород, и у сына. И они ждут не дождутся, когда снег стает, чтобы начать что-то делать. Сыну уже семьдесят пять лет, говорит, как туда пойду – сразу здоровый. Они с детства грядки делать умели. Отец им давал каждому по полгрядки, чтобы они могли посадить что хотят и ухаживали за посадками сами: пололи и поливали.
Понаделали душевых кабин, я им говорю: везите меня в мою ванную мыться! Сейчас в ванне, конечно, не лежу: сердце не позволяет, а раньше лежала.
– Какие отношения были со свекрами?
– У меня свекруха была хорошая. Бывало, говорит: «Танька, пойдем, там рупь платят». – «Ну пойдем, мамка». И ходили, подрабатывали. Перебирали овощи, фрукты: что-нибудь привозят сюда на перевалочный пункт во Ржев.
А свекор нехороший был мужик, ругач, мамку бил. Они рядом с нами жили в бараке. Как-то возвращаюсь с работы, а она в коридоре сидит и плачет, и кровь на лице. Говорю: «Мам, что такое?» Отвечает, что муж, дурак, надел ведро с водой ей на голову. Меня такое зло взяло, вот честно! Если бы не соседка, я бы его ударила. Нехороший был человек: и сыновей бил, и снох бил. Только на одну нарвался – она покрепче всех была, сдачи ему дала. Так он и перестал драться.
– Мамой звали свекровь?
– Ее мамой звала, а его никак не могла назвать за его проделки. Всех обижал. И дети с ним не видели детства. Только указывать он мог. Нехороший. Нам папка говорил построже, а бить не бил.
– Что любите покушать?
– Да что хотим, то и готовим. Все есть. Дай бог есть все, что тебе хочется. Голод, конечно, был, но мы так не голодали, как у меня сестра, она перенесла в блокаду в Ленинграде. Если бы вам рассказать, какая она пришла. Я по ехала на выходные навестить мать и сестру. Сестра любила чай обычный, без сахара, с солью. Я, бывало, талонов соберу и ей отвожу. Так вот, иду по коридору, не пойму: бабка какая-то идет. Спрашиваю у мамы, кто это. Присмотрелась получше, а это старшая сестра с палкой. Еле идет. Это нельзя передать…
Но она выжила. В деревне мама работала в военном госпитале, и ей тушеночки-то дадут, вот так. И врачи строго-настрого наказывали кормить понемногу. А ей есть-то хочется. Мы станем картошку чистить – очистки валяются. Она встанет ночью и давай очистки есть. Говорю: «Мама, Валька очистки ест!» И ей: «Валя, ну что ты делаешь, ну нельзя же…» А она: «Вам что, очисток жалко? Я есть хочу. Мы в Ленинграде всю траву выщипали». Вот так.
Она рассказывала, что даже собак ела. Только человека не ела. Я ей: «Как это, человека?» Она: «Очень просто. Человек умирает, карточку его забирают. Потом смотришь – уже одни кости лежат». Вот что она видела. Весь год она провела там, их не отпускали до последнего. Как их отправляли домой, выживших, она даже не помнила.
Но я такого голода не видала, конечно. Всегда было что-то свое, картошка. Бывало, приду к мамке, она мне то одно положит, то другое. Да и карточку все-таки давали. Во Ржев когда приехала, здесь было похуже, но тоже что-то добывали. Есть хотелось, но голода особого я не видала. Рядом с общежитием было подсобное хозяйство, там выкидывали гнилую картошку. Мы ее намоем, начистим, в чугунке нажарим и едим. Рябчиками ее называли. Внизу ребята жили, машинисты, помощники. Говорят: «Девки, дайте нам рябчиков!» Мы им: «Ща, иди поройся в огороде!» И все ж как-то не голодные были, что-то ели. А все равно на пятачок выбегали.
– Икру любите?
– Икру-у-у? Кто ж ее не любит! (Смеется.) Внучки мне носят: как приедут, так привезут. Сын не любит, говорит, что это не еда, он колбасу любит. Зять сначала тоже не ел, но потом и он распробовал.
Не забывают, молодцы. Избаловали совсем. Иногда думаешь: вот этого бы поесть. Но у меня пенсия хорошая, позволяет, грех жаловаться, можно чего хочешь поесть.
Раздули про дефицит яиц у нас в газетах. Я газеты люб лю читать, мне сын постоянно приносит. Раньше не ходили в магазин ни за чем, кроме сахара-песка, муки и хлеба. А теперь яйца вам нужны. Заведи кур и корми! И будут. Вот и все.
– Сами готовите, печете?
– Года два как перестала печь. А раньше постоянно пекла. Рецепты помню, но уже не могу стоять у печки, сейчас могу только процессом командовать. (Смеется.) А еще в девяносто восемь получалося, и пироги пекла: с капустой, с грибами, с яйцом, сладкие… Со всем, с чем только можно.
Я на все свадьбы внучек пекла торты «Наполеон».
Коржи:
• 1 пачка маргарина (сливочного масла);
• мука – 2 стакана;
• сода – на кончике ножа;
• вода – ½ стакана.
Все это добавлять постепенно и долго рубить ножом. Раскатать девять коржей, испечь.
Крем:
• 1 банка сгущенки;
• 1 пачка сливочного масла;
• 2 желтка.
Все взбить, остывшие коржи намазать кремом. Один корж запекается на обсыпку.
Коржи:
• яйца – 2 штуки;
• маргарин (сливочное масло) – 100 г;
• мед – 2 ст. л.;
• сахарный песок – 1 стакан;
• мука – 3 стакана;
• сода – 2 ч. л.
Все растворить на медленном огне, добавить 2 чайные ложки соды, перемешать, всыпать в теплую смесь 3 стакана муки и замесить тесто. Тонко раскатать восемь коржей, испечь в духовке.
Крем:
200 г сливочного масла, банка сгущенки. Все взбить.
– O чем-то вы жалеете?
– О том, что мало помощи могла оказать детям. Растила их, конечно, старалась как могла. На двух работах работала. А так я ни о чем я не жалею. Столько лет прожила, никто не обидел. Не бросают – самое основное. Посмотришь, как бедные бабки страдают… А у меня большая хорошая семья: и дети заботливые, и внучки, и правнуки. И зять хороший, он какой-то сознательный, всегда спросит, поговорит.
Мамку жалею. (Плачет, голос дрожит.) Она приехала ко мне в гости на Новый год, как сейчас помню, уже болела. А мы по соседству жили с медсестрой. Она сказала маме: «Не плачь, завтра я тебя по врачам поведу, чего-нибудь сделаем». И повела. Когда повела ее проверять, оказалось, что у нее рак. Ну она согласилась на операцию. Ну и все, здесь и умерла у меня. Вот так.
– Сколько ей было лет?
– Молодая была, пятьдесят четыре года. Я бы и сейчас все отдала бы, чтобы она жила.
– А друзей много было?
– Подруг хороших у меня всегда было много. Не разлей вода дружили. И с соседками по квартире. Я ни с кем никогда не ссорилась, не конфликтовала. И на дачи семьями вместе ездили, и в дом отдыха. Когда у кого какое событие было, готовить друг другу помогали. Никакой ругани ни с кем не было. У меня таких нету, дочь, чтобы я на кого-то обижалась или на меня кто-то. Может, и есть такие, но я про это и знать не знаю.
– В Бога вы верите?
– Да-а, и меня в детстве крестили, и ребяты у меня все крещены. У меня родители были – папка не верил никак, а мама редко, но ходила в церковь и нас водила. И я до сего времени верила и верить буду. И детям говорю: носите вы кресты, повесьте какие-нибудь иконки, ради бога. Ложишься спать – помолись. И я молюсь каждый вечер. И внучки у меня воцерковленные, одна даже работает в церковно-приходской школе.
– А смысл жизни в чем был для вас?
– В детях, конечно. Вся забота была только о них, чтобы у них все было хорошо: «Только учитесь, ребята. Работать буду до старости лет, только учитися». Но сын не захотел учиться. Да и дочка замуж поторопилась. Но живут хорошо. И она всю жизнь мечтала дом построить. Когда наш барак сносили, она все плакала, как было хорошо, где они детство провели. И я-то плакала. И вот когда уже ее дети институты закончили, только собрались с мужем строить.