Мифы. Дорога домой (1981)
сторона A
Песнь о дружбе
Земляничные поляны
Одиночество
У камина
Не будь таким ленивым
сторона B
О спорте
Дорога домой
Блюз бродячих собак
Черная суббота
Шок
Что бы ни говорила молодежь, по количеству нереализованных ситуаций «Мифы» способны были дать фору многим рок-группам обеих столиц. Они взяли впечатляющий разгон в 1973–1975 годах, легко выиграв первые места сразу на трех рок-смотрах в Ленинграде, Москве и Таллине. Первоначально они подавали большие надежды и в течение нескольких лет уверенно входили в ленинградский top-5, однако извлечь из своего звездного статуса какие-то конкретные результаты им так и не удалось. Тем не менее питерские фаны просто молились на них, и когда группа во главе с вокалистами Геннадием Барихновским (бас), Сергеем Даниловым (гитара) и Юрием Ильченко (гитара) была в ударе, равных им на концертах просто не было.
«Мифы» были раскованны и уверены в себе, непринужденно держались на сцене, не брезговали всевозможными кайфами, в результате чего за чрезмерное потребление идеалов хиппизма Данилов в 1977 году оказался в тюрьме.
«Мифы» играли хиппистскую бит-музыку с реверансами в сторону блюза и реггей. Они обладали очарованием новоиспеченных рок-звезд, которые якобы не знают себе цену, но при этом никогда не пытаются дезориентировать собственных слушателей и запудрить им мозги всевозможными псевдоэкспериментами.
В своих мемуарах Андрей Макаревич вспоминает, что после «Мифов» «Машина времени» просто боялась выходить на сцену. Маргулиса тогда выволакивали из-за кулис силой, и в этом была своя сермяжная правда жизни.
Скорее всего, современный слушатель не нашел бы в их звучании ничего выдающегося. Упрощенный хард, местами — с поддержкой духовой секции и традиционными для того времени темами песен: одиночество, бытовые зарисовки и неудовлетворенность положением дел с намеком на социальный протест.
Строчки типа «мы одиноки и труден наш рейс к счастью и свету / душу и счастье залапали здесь, словно монету» однозначно расценивались как стремные, поэтому на концертах группа была вынуждена посвящать композицию «Мы одиноки» декабристам. Для сравнения заметим, что в то же самое время не менее острую песню «Черно-белый цвет» «Машина времени» постоянно исполняла без каких-либо хитроумных предисловий.
Когда всеобщее увлечение «Машиной времени» стало постепенно сходить на нет, а интерес к «Аквариуму» еще не расцвел, группой заинтересовался Андрей Тропилло. Благодаря такому сотрудничеству «Мифы» оказались чуть ли не единственными из питерских рок-динозавров 1970-х, которые в отличие, скажем, от «Россиян», «Санкт-Петербурга», «Аргонавтов» и «Большого железного колокола» все-таки сумели на пике своей формы записать полноценный альбом.
С 1979 года Тропилло переключается с организации полулегальных концертов на студийную работу. На третьем этаже здания бывшей женской гимназии, переделанного в Дом юного техника Красногвардейского района, Тропилло оборудовал студию, в которой сразу же попытался записывать питерские рок-группы. Свои первые студийные эксперименты он начал проводить с вокалистом и клавишником «Мифов» того периода Юрием Степановым, а также с Ольгой Першиной, которая через пару лет приняла участие в записи аквариумовского альбома «Треугольник».
В 1980 году Тропилло начинает работать в студии с золотым составом «Мифов». К этому времени группа распрощалась с духовой секцией и эмигрировавшим в Англию Степановым, зато в нее вернулся досрочно вышедший из тюрьмы Данилов. К тому же на данную сессию был приглашен из «Землян» пилигрим Ильченко, успевший за последнюю пару лет переиграть в «Машине времени» и на танцах, собрать и развалить питерскую группу «Воскресенье» (не путать с московской) и в результате «личной аварии» оказаться в бэнде у Владимира Киселева.
...Перед началом сессии Тропилло и «Мифы» находились в одинаково незавидном положении студентов-стажеров. У Тропилло фактически не было опыта студийной работы — в его звукооператорском активе находились лишь записи, сделанные с пульта на концертах «Машины времени» и Владимира Высоцкого. В свою очередь, «Мифы» после триумфа на Таллинском рок-фестивале записали в студии Эстонского телевидения свой основной хит «Мэдисон стрит», который, усиленный примитивным видеорядом, транслировался затем на Прибалтику в виде допотопного видеоклипа. На этом студийные достижения заканчивались. Другими словами, всем в студии Дома юного техника пришлось осваивать азы звукозаписи с нуля. «Тогда перед нами стояла задача не только доказать, что можно записывать рок-н-ролл на русском языке, а показать, что в наших нищенских условиях можно записывать рок-н-ролл вообще», — вспоминает Тропилло.
Музыканты «Мифов» вспоминают, как для того, чтобы найти винты с определенной резьбой для крепления динамиков, им приходилось вывинчивать их прямо из дверей Ленинградского метрополитена, поскольку ни в каком другом месте винты аналогичных параметров найти было нельзя.
Тропилло, заменив местный монопульт и прочее пионерское говно на самодельную аппаратуру, собранную вручную из запчастей к военной технике, принялся записывать «Мифы» на два магнитофона «Тембр-2М», в которых традиционная 19-я скорость была переделана на 38-ю.
«Весь первый год работы в студии я записывал не только музыку, но и каждый свой шаг, — вспоминает Тропилло. — У меня был детский «Дневник пионера», в котором я фиксировал положение ручек эквалайзеров, уровень ревербератора и вообще записывал каждое свое движение. В какой-то момент я хотел получить оптимальный результат и затем к нему вернуться. Позднее я прекратил вести этот дневник, поскольку понял, что лучший результат находится в голове — он более гибкий и во многом основывается на интуиции и личном опыте».
«Мифы» записывались методом наложения, когда поверх «болванки» (бас Барихновского плюс ударные Дмитрия Фогеля) накладывались гитара Данилова, клавишные Дмитрия Калинина и только потом — вокал. Во время записи в наушники вокалистам вкладывались большие куски ваты. Это новшество, неведомое западным студиям, объяснялось тем, что регулятора громкости в наушниках не было и любое включение подзвучки давало такой щелчок, что существовал реальный шанс оглохнуть.
Как и всякий не признающий авторитетов технарь, Тропилло утверждал, что при двух перезаписях особых потерь в качестве быть не должно. Тем не менее после второй накладки немного проваливались барабаны, а после третьей несколько песен вообще ушло в брак.
...Удивительно, что основу студийной премьеры составили не самые сильные композиции группы. Из запасников «Мифы» извлекли все собственные достижения эстрадного характера, заполнив ими почти половину объема. Второй просчет состоял в том, что открывала альбом откровенно слабая «Песнь о дружбе», написанная клавишником Дмитрием Калининым «на стихи каких-то немецких поэтов — чуть ли не Гете». И лишь благодаря рок-классике «Мифов», — такой как «Земляничные поляны», «Дорога домой», «Шок», «Черная суббота» и «Блюз бродячих собак», — эта работа начала приобретать характерные для группы очертания. «Земляничные поляны» («Исчезли в облаке тумана все голубые города / И земляничные поляны остались в детстве навсегда») были сочинены Барихновским за год до этого и как бы отсылали слушателя к творчеству Джона Леннона и Ингмара Бергмана одновременно — идеалистической атмосфере шестидесятых. По ритму эта композиция представляла собой нестрогий реггей, размытый блатной основой (ум-ба, ум-ба), в которой минорные и мажорные аккорды красиво чередовались по мелодии. По воспоминаниям автора, песня была сочинена за четыре часа и, пожалуй, действительно могла быть отнесена к разряду гениальных. В те времена она вполне законно претендовала на титул «гимна поколения» и до сих пор производит сильное впечатление.
На второй стороне альбома после шуточного кантри «О спорте» шли два шикарных блюза: «Дорога домой» и «Блюз бродячих собак» (название последнего всплыло впоследствии в репертуаре группы «Секрет»). «Блюз бродячих собак», точно так же как первую и последнюю композиции альбома, исполнял ветеран Ильченко. Вокал на остальных семи песнях принадлежал Барихновскому.
«Черная суббота» — пожалуй, самая народная из всех песен мифовского репертуара — начиналась с разговорного дайджеста («Так, мальчики...»), смеха и бодрого многоголосья: «Завтра — черная суббота / Черная суббота, а я тому рад!» По музыке некоторые фрагменты «Черной субботы» навевали воспоминания о Beatles и Creedence, но все в целом (как и в других подозрительных местах) ни на что конкретное не походило.
Оригинальности саунда группы во многом способствовали звуки живого пианино с кнопками на молоточках, а также гитарные партии, которые в исполнении Данилова получались необычайно вкусными. «В каком-то отношении я эстет, — говорил впоследствии Данилов. — Если есть гитара, то ты должен уметь на ней играть. Иначе пиши стихи. В первую очередь должна быть музыка». Будучи максималистом по жизни и считая все питерские рок-группы «полным дерьмом», он обладал фирменным уровнем гитарной техники и пытался при помощи аранжировок обрести в музыкальном материале «Мифов» нечто большее, чем предусматривалось жанром. Пропущенный через дисторшн звук на всех композициях придавал самопальной гитаре Данилова эффект фирменной примочки Gibson Les Paul, а сыгранные им наложением в припеве «Одиночества» три гитарных соло превращали этот тяжелый рок-н-ролл в настоящий тайфун регионального масштаба.
Финальным номером на альбоме шел «Шок», известный за пределами Ленинграда благодаря «Машине времени», часто исполнявшей его на концертах. В музыкантской среде даже велись разговоры о том, что сам Макаревич пытался сочинить нечто подобное, но не сложилось. Это произведение, построенное на синтезе рока и фокстрота, иллюстрировало тягу российских авторов к кабаре. Написанный Барихновским в 1974 году, «Шок» демонстрировал, какие нераскрытые возможности присутствовали в музыкальном багаже «Мифов». Эта композиция на несколько лет предвосхитила цикл аргентинских песен Миронова и глобально предшествовала «Браво». Примечательно, что на ее записи в проигрышах шла партия, пропетая «на губах» в пустую вазу. Подобный трюк — но уже со стаканом — имел место и в «Черной субботе», когда Данилов подавал реплики-подпевки «ха-ха с умницей-женой» в пустую стеклотару.
Осуществляя запись в несколько рывков, «Мифы» в районе 1981 года закончили работу над альбомом, который впоследствии из-за нестандартного метража в 36 минут распространялся либо в урезанном варианте, либо на 150-метровых катушках на девятой скорости. Из-за неопытности и множества нелепых обстоятельств в «Дорогу домой» не попали три самые мощные композиции «Мифов». Хит 1973 года «Чикин-Фликин» не был включен в альбом по соображениям «заигранности», а «Мы одиноки» — из-за якобы стремных текстов. Совсем дурацкая история произошла с «Мэдисон стрит», которая переживала в те времена свой второй триумф. Ее мелодию вместе с аранжировкой включил в свой репертуар известный поп-композитор Мигуля и, заменив слова, сотворил официальный поп-шлягер «Каратэ». Судиться с ним «Мифы» не стали, но факт плагиата этой песни лауреатом комсомольских премий повлиял на решение группы не включать ее в альбом.
Прозрение наступило через пару лет, когда на очередном фестивале ленинградского рок-клуба «Мифы» поделили с «Аквариумом» второе место, пропустив вперед только «Мануфактуру». Вдохновленные этим успехом, музыканты решили записать второй альбом — с учетом допущенных ранее недостатков и идеологических компромиссов. В студии Тропилло были сделаны пробные записи «Мэдисон стрит» и «Мы одиноки» с неудачно переделанными опасными строчками. Но вскоре звукорежиссер начал пропускать назначенные им самим смены, и в итоге этот проект развалился.
Возвращение «Мифов» состоялось лишь в конце 1980-х годов, когда группа записала два альбома (один — в студии у Вишни) и сыграла серию концертов на крупных рок-фестивалях. Говорят, что среди всех подзабытых ветеранов они выглядели наиболее эффектно.
Аквариум. Треугольник (1981)
сторона жести
Корнелий Шнапс
Поручик Иванов
Марш
Козлодоев
Поэзия
Два тракториста
Мочалкин блюз
Хорал
Крюкообразность
Матрос
сторона бронзы
Миша из города скрипящих статуй
Гиневер
Начальник фарфоровой башни
У императора Нерона
Мой муравей
Сергей Ильич
Достойно выбравшись из лохматых семидесятых с нашумевшим «тбилисским шлейфом», «Аквариум» накануне «Треугольника» представлял собой полумифический проект, который, по определению его участников, напоминал маленький пиратский корабль, плывущий по океану познания. Музыканты воспринимали «Аквариум» как некое ателье искусств, стимулом для творчества в котором служило все — от Гоголя до Товстоногова и от Кировского театра до фильмов Антониони, демонстрировавшихся в ДК Кирова на Васильевском острове.
Осенью 1980 года после нескольких лет бродяжничества у «Аквариума» наконец-то появилась возможность записываться в только-только начавшей функционировать студии Андрея Тропилло. Вскоре на ней был записан «Синий альбом», сделанный классическим составом раннего «Аквариума» (БГ — Андрей «Дюша» Романов — Всеволод Гаккель — Михаил «Фан» Васильев) и ознаменовавший собой начало официальной альбомографии группы.
После появления студии и выпуска «Синего альбома» у «Аквариума» в определенной степени оказались развязанными руки, и к середине 1981 года группа приступила к записи сразу трех альбомов: «Электричества», «Акустики» и «Треугольника». Все они создавались в течение весны и лета, причем строгих разграничений: «сегодня работаем над “Треугольником”, а завтра — над “Электричеством”» не было. Принципиальное отличие было лишь в том, что «Акустика» и «Электричество» воспринимались как программные альбомы, а «Треугольник» являлся своеобразной отдушиной, эдаким love child. Его большая часть была придумана в паузах между сессиями, во время походов в кофейню или в процессе ожидания постоянно опаздывавшего на несколько часов Тропилло. В частности, во время одного из подобных технических перекуров Гребенщиков вместе с Дюшей и Гаккелем сочинили мелодию песни «Корнелий Шнапс», текст которой был уже написан.
«В репертуаре «Аквариума» все композиции делились на более или менее серьезные и те, которые можно было назвать песнями абсурда, — вспоминает Гребенщиков. — Многие из них копились давно... Такого рода неоголливудскими вещами я начал заниматься еще во времена обучения в университете. Но только теперь у меня появилась возможность со спокойной совестью выпустить накопившийся абсурдистский пар — при условии, что параллельно будет еще записываться что-то серьезное».
«У императора Нерона / В гостиной жили два барона / И каждый был без языка / Что делать — жизнь нелегка» — голос БГ звучал вкрадчиво на фоне трепетной флейты Дюши.
Темы к «Треугольнику» подбирались на удивление легко. Примерно половина песен была написана на стихи одного из основателей «Аквариума» Джорджа Гуницкого. Такие тексты, как «Хорал» («Что лучше, пена или дом...»), «Марш», «Крюкообразность», «Поэзия», «У императора Нерона», «Мой муравей» создавались Гуницким еще в середине 1970-х и особого успеха тогда не имели. Даже близким друзьям «Аквариума» эти вещи казались в ту пору дикими и надуманными. По воспоминаниям Гребенщикова, в 1973 году решительно никто не понимал, для чего такой бред, как «Мочалкин блюз», может быть вообще написан...
Часть песен («Матрос», «Сергей Ильич», «Миша из города скрипящих статуй») была придумана Гребенщиковым во время поездок в городском транспорте.
«Направляясь в студию, я четко знал, что сегодня мы будем делать какие-то конкретные записи, — вспоминает Гребенщиков. — Но по дороге у меня от веселья возникала новая песня. Поэтому когда я приходил в студию, то говорил: “Забудьте все, что мы собирались делать сегодня. Давайте вот такую новую штуку попробуем... У кого есть идеи?”»
Идей, как правило, возникало великое множество. К примеру, «Крюкообразность» сначала была записана с барабанной дробью, боевым фортепиано и Дюшей в качестве вокалиста. Он пытался исполнять ее в манере Эрнста Буша — немецкого певца, антифашистские марши которого любили транслировать по советскому радио в 1930-х годах. Пока Гребенщиков в соседней комнате дорабатывал «Графа Гарсиа» из «Акустики», музыканты сгрудились вокруг рояля и изобретали дополнительные варианты «Крюкообразности». В итоге ее спела Ольга Першина (Протасова), сыгравшая также в ряде вещей на пианино и придумавшая мелодию к «Двум трактористам».
Еще один типичный пример — композиция «Поручик Иванов», в середине которой была совершенно другая мелодия, по воспоминаниям музыкантов, «очень красивая». Неожиданно эту песню решили записать с импровизированным оркестром (с Володей Козловым из «Союза любителей музыки рок» на гитаре) — с ходу и абсолютно без репетиций. Получившийся полуджазовый вариант понравился всем, и его оставили.
Управлял этим ансамблем впервые приглашенный на запись «Аквариума» джазово-авангардный пианист Сергей Курехин, который, по воспоминаниям музыкантов, «навел тогда в студии клавишного блеска».
«При мне записывался опус «Поэзия», — вспоминает создатель обложки «Треугольника» Вилли Усов. — Больше хохотали, чем работали. Просто надрывались от смеха. Гребенщиков что-то бряцал на рояле и при этом говорил: «Финская баня, где ты сгоришь?» Затем пленка переворачивалась и подклеивалась задом наперед и финская баня «горела» наоборот. Потом все сидели и слушали «арокс, арокс, штер». Это было здорово».
«Курехин играл на фортепиано, Кондрашкин — на барабанах, Фан бухал на басу, находясь в другой комнате в наушниках, включенных напрямую в пульт, — вспоминает Гребенщиков о том, как записывался «Мочалкин блюз». — Я пел и вился вокруг микрофона... Когда поешь, выделываешь из себя все что угодно. Рядом стоял пионер с отвисшей челюстью и смотрел, как взрослый дядя ведет себя так, словно Мик Джаггер на кислоте. Зрелище было незабываемое, в особенности — глазами школьника... Его звали Леша Вишня».
Основная часть работы сопровождалась эйфорией от бесконечных экспериментов и находок. В промежутки между разными по характеру песнями музыканты вставляли бракованные треки, резервные фрагменты или взятые с какого-то комплекта учебных пластинок грохот грома, пулеметную стрельбу, голоса животных. Из, казалось бы, раздробленных номеров «Аквариум» создал идеальный концептуальный альбом.
«Понятие концептуальности изначально присутствовало во всех ранних альбомах «Аквариума» — начиная с «Притч графа Диффузора» и «С той стороны зеркального стекла», — считает Дюша Романов. — Именно в них зарыта природа «Треугольника» и более поздних работ. Оттуда это идет и оттуда это используется».
Говоря о многогранности «Треугольника», необходимо отметить еще как минимум две композиции, во многом свидетельствующие об истинных пристрастиях участников «Аквариума». Музыкальная фактура песни «Сергей Ильич» представляла собой кавер-версию мелодии Марка Болана «Cat Black». Сочиненная Дюшей и Александром «Фаготом» Александровым необыкновенно хрупкая инструментальная композиция «Гиневер» была навеяна знаменитым кельтским эпосом — циклом легенд о Короле Артуре и рыцарях Круглого стола. (Год спустя в финале альбома «Табу» музыкантами будет сыгран эльфийский по духу инструментальный номер «Радамаэрл», а на поздних альбомах «Аквариума» кельтская тема получит еще более глубокое развитие.)
...По мере приближения к финалу записи музыканты «Аквариума» полностью освоились в студии Дома юного техника. Они в совершенстве изучили безграничные технические возможности магнитофона «Тембр 2М», используя его по максимуму. В одной из песен, где Гаккель играл на виолончели, пленку на магнитофоне слегка придерживали пальцами — для лучшего «подвывания» звука. При помощи обнаруженного на «Мелодии» допотопного блока эффектов (огромная машина на колесах) на «Начальнике фарфоровой башни» и в других вещах накладывались шумы, а также изменялся объем звучания перкуссии, издававшей в результате специальный «булькающий» звук.
«Перефразируя поговорку, мы использовали все, что движется, — вспоминает Дюша. — Как только в голову приходила какая-то идея, нам сразу же хотелось посмотреть, что из этого получится. Мы не случайно заявляли о себе, что постоянно находимся в состоянии эксперимента».
К примеру, в композиции «Миша из города скрипящих статуй», посвященной популярному в кругах питерской богемы носителю аутентичного фольклора журналисту Михаилу Шишкову, музыканты изобрели идею имитации завываний ветра. Флейта направлялась прямо внутрь рояля, у которого в этот момент была нажата педаль и отпущены струны. Делалось это для большей реверберации — спущенные струны начинали резонировать (по принципу ситара) и создавали специфический гудящий фон.
...По воспоминаниям Тропилло, последним приходил на запись Дюша — примерно за полчаса до окончания. В тот период он встречался с барышней из Польши, поэтому где-то минут через пятнадцать начинал волноваться: «Могу ли я хоть раз в году позвонить жене в Польшу?», после чего в считанные секунды покидал студию. В момент записи «Миши из города скрипящих статуй» Дюша в очередной раз отсутствовал, и вместо него на блок-флейте сыграл сам Тропилло.
...После завершения сессии (август 1981 года) Гребенщиков всерьез задумался о названии и оформлении альбома. Первоначально эту работу планировали назвать «Инцест», и лишь впоследствии в просветленном абсурдистском сознании БГ возник треугольник — исключительно в качестве символа. Что же касается оформления, то намечалось сразу несколько вариантов обложки, но их воплощение было практически нереальным. Так, по одной из дизайнерских идей предполагалось провести фотосессию на развалинах какого-нибудь деревянного дома, где все участники записи были бы облачены в пенсне и костюмы начала ХХ века.
Гребенщиков посвящал этому проекту немало времени и энергии, но в итоге все закончилось съемками в соседнем с Домом юного техника дворе и непосредственно в самой студии. Гаккель залез за шторку на подоконнике, а Гребенщиков, надев на голову валявшийся на полу сломанный рефлектор, начал двигаться по направлению к окну. Потом, прикинув, как все это выглядит через объектив, и представив себе композицию, он сказал: «Давайте снимать!» Примерно таким образом родилась лицевая сторона обложки «Треугольника».
Загадочная надпись на развороте альбома, выполненная толкиеновским шрифтом на языке эльфийской цивилизации, лишь усиливала эффект таинственности. Это был «писк». Все выглядело загадочно и непонятно, и, судя по всему, у пытливого слушателя вопросы должны были сыпаться один за другим: «а почему?», «кто это?», «как?», «а зачем?».
По духу это была действительно самая веселая, самая свежая и самая непрогнозируемая запись раннего «Аквариума». Подбор песен был близок к идеальному и оставлял впечатление мощнейшего хэппенинга, психоделического мюзик-холла, веселой мистики и театрализованного настроения — когда святые маршируют и мертвые с косами стоят. Достойных аналогов такой работы было немного — уместнее вспомнить в данном контексте Салтыкова-Щедрина, Даниила Хармса и избранные перлы из Козьмы Пруткова.
«На записи все рвались добавить в альбом что-нибудь от себя, — вспоминает Михаил «Фан» Васильев. — Из «Треугольника» просто сочится энергия — там собралась компания, в которой каждый хотел продемонстрировать друг перед другом свои умения и придумать чего-нибудь эдакое».
Осенью 1981 года, во время очередных концертов «Аквариума» в столице, Гребенщиков «с трепещущим сердцем» привез в Москву первые десять экземпляров альбома, предназначавшихся для Троицкого, Смирнова и других деятелей местного рок-движения.
Прослушав запись «Треугольника» на даче у Липницкого, Троицкий сказал, что все это, конечно, замечательно и концептуально, но в Москве такой бред слушать никто не будет. Никогда.
Еще через несколько дней Смирнов вернул Гребенщикову девять пленок из десяти, сказав, что одну он оставляет себе на память, а остальные надо забирать назад, поскольку никто из его друзей их не купит.
«Это был сильный удар, — вспоминает Гребенщиков. — Мне не на что было возвращаться в Ленинград, мне нечем было отдавать дома долги. Но вместе с тем я был счастлив, что выпустил этот альбом. Поскольку очень хорошо понимал для себя, что именно мы сделали».
Воскресение. Воскресение 2 (1981)
сторона A
Воскресение
Один взгляд назад
В жизни, как в темной чаще
По дороге разочарований
Мчится поезд
сторона B
В моей душе осадок зла
Кто виноват
Я привык бродить один
Я ни разу за морем не был
«После первого альбома мы стали безумно знаменитыми, и сам бог велел нам разойтись», — именно так высказался о судьбе первого состава «Воскресения» басист группы Евгений Маргулис. По-своему он оказался прав: в конце 1970-х — начале 1980-х этот проект существовал достаточно дискретно — музыканты собирались, записывали альбом, давали несколько концертов, и группа распадалась. Затем — со всевозможными изменениями в составе — процесс начинался вновь.
Записав дебютный альбом, любимая команда хиппарей с Пушки и Капотни несколько замедлила темп — чтобы немного отдохнуть, подучиться играть на инструментах и разобраться в нюансах студийной работы. После серии перестановок новую модификацию группы возглавил Константин Никольский. На бас-гитаре вместо Маргулиса играл Андрей Сапунов, а на ударных — его приятель Михаил Шевяков.
«Я позвонил Романову, который в то время тяжело болел, — вспоминает Сапунов. — Леша сказал, что больше не хочет заниматься музыкой, будет писать стихи и ездить с «Араксом» на гастроли. Но все-таки он пришел, и мы приступили к репетициям».
В конце 1980 года обновленное «Воскресение» уже давало первые концерты. Это был совсем другой звук и другая ориентация — более насыщенная, более резкая и более лобовая. Произошло это не случайно. Никольский, прекративший гастрольную деятельность в составе эстрадных ансамблей и поступивший в Гнесинское музучилище, стал неформальным лидером группы и попытался наладить в ней «учебный процесс».
В музыкальном плане у второго состава «Воскресения» наиболее заметно изменилось звучание ритм-секции. Барабанщик Михаил Шевяков, прошедший обучение в джазовой студии, по манере игры был полистилист и в сравнении с ушедшим Кавагоэ играл более изощренно. Сапунов (в отличие от Маргулиса) исповедовал более лаконичную манеру игры на басу. Это было результатом его размышлений, и к подобному минимализму он пришел сам.
«С появлением Никольского в команде началась серьезная профессиональная работа, — вспоминает звукооператор Александр “Артем” Арутюнов. — По большому счету, все, кроме Никольского, не были сильными музыкантами. Поэтому Костя постоянно требовал от остальных участников группы умения играть необходимый минимум и организовал репетиционный процесс таким образом, чтобы внутрь группы не проникал дух “шары”».
В свою очередь, сам Арутюнов, трудившийся вместе со звукооператором Игорем Новиковым еще в первом составе «Воскресения», пытался максимально модернизировать аппаратурно-технический арсенал группы. Профессиональный звукоинженер, Арутюнов работал на телевидении ассистентом звукооператора, а все остальное время мастерил колонки — в небольшой комнате, расположенной внутри комбината общества слепых. Во время репетиций Арутюнов тщательно берег уши, обвязывая голову шарфом. «Вы играете, как зайцы на барабанах», — говорил он музыкантам, но при этом делал все возможное, чтобы на концертах его любимцы звучали по-человечески. Именно благодаря Арутюнову оказалось возможным технически осуществить запись следующего альбома.
Такие мысли возникали у «Воскресения» уже давно, но, как говорится, было негде. Кутиков ушел из ГИТИСа, студии на телевидении были забиты «профессионалами». И хотя Арутюнов знал там всех и каждого, самодеятельному ансамблю проникнуть туда было невозможно. В конце концов Никольский спросил у Арутюнова: «Можем мы записаться прямо в подвале?»
Так весной 1981 года «Воскресение» временно окопалось в недрах подготовительного факультета Института международных отношений. Фактически это было бомбоубежище или, говоря современным языком, «бункер». Две комнаты, пол в которых был залит водой, казались в тот момент даром судьбы. В роли спонсора-мецената выступил комендант здания по имени Шамиль — романтичный молодой человек с высшим образованием, мечтательными глазами и неземной любовью к Led Zeppelin и шашлыкам. Симпатизируя «Воскресению», Шамиль достал где-то огромный кусок ватина, которым тут же были обиты стены комнат — для лучшей звукоизоляции. Затем из помещения выкачали воду, убрали мусор, установили аппаратуру и начали репетировать.
Это было непросто, но в течение недели Арутюнову удалось переоборудовать две затопленные водой комнаты в мини-студию. Из реек, обтянутых одеялами, общими усилиями был сооружен вигвам для барабанов. Рядом были установлены самопальные мониторы — без «пищалок», со среднечастотными излучателями, запакованными в свежевыкрашенный фанерный каркас. С телевидения умыкнули два репортерских магнитофона Nagra и микрофоны Bayer. «Автограф» одолжил концертный пульт — в принципе не предназначенный для записи, но все же...
«Я настолько выдохся, собирая эту студию, что даже не успел переключиться с инженерной работы на звукорежиссерскую, — вспоминает Арутюнов. — Необходима была пауза, которую музыканты мне не дали. Увидев, что весь этот металлолом внезапно заработал, они загорелись идеей записи».
Подготовка к созданию альбома велась уже не один месяц. В первую очередь до неузнаваемости были изменены аранжировки и звучание трех старых композиций: «Я привык бродить один», «Кто виноват» и «В жизни, как в темной чаще». Последнюю из этих песен музыканты стали играть на тон ниже, Романов пел ее более жестко и энергично, и композиция приобрела совсем иной характер. В двух других песнях резко возросла роль соло-гитары, партии которой были решены в рамках европейской блюзовой стилистики — с минимальным применением педалей и эффектов.
Заглавная композиция под названием «Воскресение» была написана Никольским и датировалась 1978–1979 годами. С нее, как правило, начинались концерты, и на альбоме она шла первой. Еще три песни: хард-роковая «Мчится поезд», лирическая «Я ни разу за морем не был» и блюз «В моей душе осадок зла» — были сочинены за несколько недель до записи. Также в альбом вошло несколько реггей-номеров — в частности, «Один взгляд назад» из репертуара Никольского-Сапунова. Никольский к тому моменту переболел Сантаной и не на шутку увлекся Dire Straits, у которых ритм в ряде композиций также обозначался с помощью реггей. Композицию «По дороге разочарований» написал Леша Романов.
«У меня в голове постоянно вертелось что-то ямайское — Марли, Boney M и тому подобное, — вспоминает он. — Приходя на репетиции к друзьям из других групп, я уговаривал их поиграть реггей, а сам пытался петь дурным голосом нечто похожее на первоисточник».
Эмоциональное содержание песен осталось прежним — преимущественно пессимистичные, они посвящались не абстрактно неправильному порядку вещей во Вселенной, а конкретной неразберихе в душе почти каждого молодого человека. Неудивительно, что со временем лирический герой композиций «Воскресения» стал ассоциироваться с усредненным образом русского рокера — лохматого парня с гитарой, занятого невеселыми думами и глобальными размышлениями на извечную тему «Кто виноват».
Альбом создавался в течение четырех суток. Работать приходилось по ночам. Днем в институте шли экзамены, на входе и выходе стояли кордоны строгих комсомольцев, охранявших списки абитуриентов. Вечером записываться тоже было нельзя, поскольку невдалеке от здания проходил метромост через Москву-реку и после каждого промчавшегося поезда в подвале трясся пол и начинались электрические наводки. Но даже ночью музыканты сталкивались с массой неудобств. В комнате стояла ужасная духота, окон и вентиляции не было, и Сапунов с Шевяковым прописывали свои партии полуобнаженными.
Романов вспоминает, что, когда акустическая гитара записывалась одновременно с ритм-секцией, ему приходилось уходить в дальний угол комнаты и закутываться с головой в драповое пальто — чтобы бас с барабанами не лезли в уши. При этом на гитаре приходилось играть так, словно заряжаешь фотопленку — в полной темноте.
Альбом делался в два наложения — на инструментальную фонограмму писались вокал и соло-гитара, а в нескольких вещах сверху добавлялось еще одно гитарное соло Никольского, причем звук снимался не с гитары, а с мониторов. Беда всей сессии заключалась в том, что звук в мониторах кардинальным образом отличался от звука в наушниках у Арутюнова.
Аппаратная была отделена от основной комнаты коридором, и связь осуществлялась только в одну сторону — на уровне сигналов «мотор!», что вносило в процесс дополнительную нервозность.
После того, как запись была закончена, музыканты прослушали альбом на среднечастотных мониторах, остались довольны звуком и, посчитав дело сделанным, с чистым сердцем разошлись по домам.
Однако уже на следующий день нагрянула беда. Когда Арутюнов с Никольским приехали на телевидение осуществлять монтаж, они ужаснулись: на выверенной стационарной аппаратуре пленка шипела, тарелки били по ушам, а вокал оказался попросту завален.
Это был акустический обман среднечастотных мониторов, приведший к диспропорции звука по всему спектру частот. «Воскресение» оказалось еще одной жертвой нестандартных линейных характеристик — в одном ряду с сотнями рок-групп, обманутых в стенах студий хрустальным звучанием сверхизысканных мониторов.
Но Арутюнову все-таки удалось спасти эту запись. На пленке ORWO он сделал скорректированный моно-вариант, добавив при помощи эквалайзера «низы» на вокал и по возможности опустив высокие частоты. В таком сверхдоработанном виде пленка пошла в народ — если не учитывать вариант с псевдостереофоническим звучанием, который неудачно попытались сделать спустя несколько месяцев на одной из радиостанций.
Сам оригинал альбома имел впоследствии славную и боевую историю. Спустя два года в рамках масштабной антироковой кампании стараниями правоохранительных органов было раскручено нашумевшее «дело “Воскресения”». Группе ставилась в вину «частнопредпринимательская деятельность» — в частности, проведение концертов и распространение магнитофонных записей. В результате Романов угодил в Бутырскую тюрьму, а у Арутюнова дома и на телевидении произвели обыск. Мастер-ленты обоих альбомов «Воскресения» были конфискованы и оказались запертыми в сейфах областного управления внутренних дел на улице Белинского.
Однако Арутюнову удалось, казалось бы, невозможное — получить оригиналы обратно. «Когда я увольнялся с телевидения, на мне числилось определенное количество пленки, которую я обязан был вернуть обратно, — вспоминает он. — Взяв на работе соответствующую бумагу о своих пленочных долгах, я поехал в управление внутренних дел. Они вернули мне оригиналы, сопроводив этот акт документом о выдаче пленок. После чего я рванул на такси домой, намотал на основание катушки необходимое количество ненужной пленки и вернул «долг» на телевидение. Таким обманом мне удалось сохранить оригиналы».
Последний курьез, связанный с мастер-лентой, произошел в начале девяностых годов, когда одна из московских фирм решила выпустить второй альбом «Воскресения» на виниловой пластинке. Прослушав глуховато звучащую пленку, представители фирмы в праведном гневе позвонили Арутюнову: «Что это за фуфло ты нам подсунул?!» В поисках истины пришлось перезванивать Никольскому, который подтвердил подлинность ленты.
«Все правильно, — сказал он. — Оригинал 81 года звучит именно так».
Желтые почтальоны. Болдерайская железная дорога (1981)
сторона A
Зеленый длинный поезд
Плохая песня про остров зайцев
Чемодан
Чтобы ты забыла
Локомотив на морском берегу
сторона B
Выйди из воды
Обувайтесь, обувайтесь, белые ножки
В три часа ночи
Мое кафе сломано
Желтый ненастоящий почтальон
Первый полноценный латвийский магнитоальбом никогда не задумывался «Желтыми почтальонами» как продукт, предназначенный для дальнейшего распространения. У него не было обложки, поскольку музыканты не планировали въехать на нем в царство местного андеграунда или попасть в список «нормальных советских ансамблей». Раскрутка и легендаризация дебютного альбома «Почтальонов» происходили совершенно независимо от его создателей, неумолимо разрушая их затворнический имидж и репутацию группы, в отношении которой никогда до конца не было ясно, о чем же они на самом деле поют. Для ответа на вопрос, что представляли собой «Почтальоны» в 1981 году, достаточно послушать их реггей «Чемодан», аскетично сыгранный на игрушечных электроклавишах — с обманчиво романтическими интонациями и шепчущим вокалом (соответственно — на латышском языке). Приблизительный перевод этой песенки выглядит следующим образом: «Чемодан этот очень стар / К тому же он еще и секретный / Потому что у него двойное дно, сделанное со вкусом / И под двойным — еще одно / Там лежат тюбики с зубной пастой / Но внутри у них не та паста / Как она называется, не знает никто / Потому что она очень секретная / Чемо-Чемодан».
Весной 1981 года «Почтальоны» записали получасовой демоальбом «Студень Мадонны», в котором слышались первые попытки исполнения new wave. Несмотря на то, что никто в группе толком не умел играть, комбинация иронии и интеллекта, воплощенная в эстетике новой волны, казалась молодым музыкантам настоящим спасением.
Первоначально «Почтальоны» даже пытались проповедовать свою новую эстетику на дискотеках, но курортная и местная публика стала быстро догадываться, что над ней, судя по всему, издеваются. Музыканты вспоминают, что однажды после исполнения нескольких вещей Гэри Ньюмана и Боба Марли им едва удалось избежать мести разгневанной свингующей молодежи.
С дискотеками было покончено, и осенью решили записываться по-настоящему. К тому же именно в этот переходный период выкристаллизовался классический состав «Почтальонов». Костяк группы Dzeltenie Pastnieki составляли лидер и идеолог Ингус Баушкениекс (в основном — бас и вокал) и его школьные друзья Виестур Слава (гитара, вокал) и Мартыньш Руткис — интеллектуально и творчески очень прогрессивный, но музыкально не самый сильный гитарист. Чуть позднее к ним присоединились клавишник Зигмунд Стрейкис и барабанщик Илгвар Ришкис.
Особняком в группе стояла фигура Хардия Лединьша — профессионального архитектора и одной из самых заметных личностей в латышском авангардном искусстве того времени. Одним из увлечений Лединьша было сочинение песенок. Побрякивая по клавишам пианино и напевая сочиненные им тексты, он создавал наброски многих песен, которые «Почтальоны» затем самостоятельно превращали в конечный продукт. (В шести магнитоальбомах группы были использованы отдельные идеи Лединьша, что, правда, никогда особенно не афишировалось, и таким образом создавалась почва для взаимных упреков.) К слову, именно Лединьш стал инициатором ежегодной акции-перфоманса, в процессе которой группа артистов, художников и прочих авантюристов устраивала шествие по шпалам железной дороги, предназначенной для перегона товарных поездов из Риги в сторону пригорода Болдераи и проходившей в двухстах метрах от родительского дома Ингуса Баушкениекса (его отец — довольно известный латвийский художник), в котором создавались более поздние опусы группы.
Запись происходила в два, очень редко в три наложения на обычный бытовой магнитофон «Ростов» и магазинную ленту «Свема». Последними на альбоме записывались клавиши. Дело в том, что клавишник Зигмунд Стрейкис половину сессионного времени отсутствовал, поскольку поступил в институт и исполнял народно-хозяйственный долг, помогая колхозникам в уборке урожая. В качестве клавиш использовались остатки чешского электрооргана «Матадор», на основе которого бывший участник группы и студент-радиотехник Андрис Калныньш соорудил «такой ящик, который позволял исполнять кое-какие эффекты». Вспоминая о чрезмерном увлечении группы некоторыми звуковыми трюками (в чем впоследствии нередко упрекали «Почтальонов»), Баушкениекс говорит: «Когда инструменты настолько плохи, что их естественный звук абсолютно неприемлем, их лучше преобразовать. Все равно как, лишь бы они не звучали по-своему».
Следует отметить, что сессия «Болдерайской железной дороги» оказалась единственным случаем в истории «Почтальонов», когда в студии были записаны уже более-менее готовые песни. Как правило, музыка группы создавалась при работе с сиюминутно рождавшимся звуком, что, однако, только способствовало возникновению свежего спонтанного и увлекательного духа альбома. «Железная дорога» синтезировала в себе меланхоличную лирику «Почтальонов» и их меломанские увлечения того периода — почти в каждой песне просматривались актуальные токи и влияния. К примеру, композиция Хардия Лединьша «Локомотив на морском берегу» в аранжировке «Почтальонов» обрела ритм и гитары а-ля Police после того, как однажды ночью в перерыве между записями включив радио, музыканты услышали только что вышедший альбом «Ghost In The Machine», надолго ставший для группы своего рода эталоном.
В композиции «Зеленый длинный поезд» «Почтальоны» проявили себя мастерами психоделических сюрпризов. Эта монотонная зарисовка, исполняемая под «плавающие» гитары в ритме тормозящего поезда, была создана, по признанию Баушкениекса, «под сильнейшим влиянием Talking Heads, граничившим с плагиатом». Все преднамеренно затянуто — по-видимому, «товарняки» и пассажирские поезда двигались мимо едва-едва, не боясь оторваться от графика.
«Плохая песня про остров зайцев» — чистый рок, нечастый гость в творчестве «Почтальонов». С точки зрения самих музыкантов — «блюз новой волны, у которого, конечно же, нет ничего общего с блюзом». «Выйди из воды» — очередное творение Хардия Лединьша. Один из классических хитов «Почтальонов»: «У тебя очень красивые ноги / Твоих ног не видно / Выйди из воды / Чтобы увидеть твои ноги / Левую ногу, правую ногу».
«В три часа ночи» — опять реггей. Может возникнуть впечатление, что это не более чем «телега» в стиле грузинских застольных песен про пьяную луну. В реальности для создания ночного настроения здесь использован голос Руткиса, который монотонно читает зарубежные новости из газеты.
Венчает альбом композиция «Желтый ненастоящий почтальон». Впоследствии это стало традицией — включать во все альбомы группы песни, посвященные странным или вовсе сумасшедшим почтальонам. Этот совершенно отвязный вальс с впечатляющим атональным вступлением и синтезированным минором в финале стал первым хитом группы и довольно часто звучал на местных дискотеках: «Ах, молодой месяц! / Знаешь ли ты, что твой нежный луч украдет сегодня ночью / Почтальон ненастоящий желтый? / Чтобы смотреть восковым взором / На каждый поздний поезд». Настроение импрессионистской сессии в пахнущем озоном воздухе. Танец на фоне восходящего солнца после легкого весеннего дождя. Конец ночных галлюцинаций. Сюрреалистическая радуга с произвольным спектром цветов. Идеальный финал футуристического альбома.