*, принимающее форму непреклонной авторитарности, давящей как чугунный гнет на жизнь и удовольствия, подобно кальвинистскому богу. Другое лицо – это Оно*, выражающее безудержное влечение, желающее «прямо сейчас, немедленно»; ему требуется удовлетворение, не ведающее никаких границ. Между Кальвином и Дионисом… то, что история разделяет, Психея воссоединяет.
К счастью, остается еще одна уловка, уловка юмористического бессознательного. Жюльен – молодой, высоконравственный мужчина. Влюбленный и верный своей партнерше, он сопротивляется всему, что он чувствует в себе, что ощущается им как желание, испытываемое им ко «всем женщинам». И особенно к последней, милашке, только что поступившей к ним на службу; именно к ней с ее вызывающим декольте. Он избегает смотреть на нее, а если некуда деваться, «завязывает себе глаза»!
Психоаналитическое лечение
Запрос на анализ может быть связан с повторяющимися любовными разочарованиями и неудачами, колеблющейся сексуальной ориентацией, афонией, возникающей каждый раз перед публичным выступлением, страданиями из-за мрачной и несуразной жизни, нестабильной эрекцией, неуемной, заполняющей всю вселенную матерью, никогда не проявлявшим любви отцом, смертью близкого человека, неудавшимися попытками зачать ребенка, отвращением к половой жизни, сексуальной аддикцией, не оставляющей никакого места для чего-то другого, тяжелой соматической болезнью, обострением тревоги* после удачного лечения фобии* с помощью поведенческой психотерапии, депрессивностью, гасящей все порывы и устремления, неустанной ревностью. На анализ приходят также из-за так никогда и не написанной книги, из-за так никогда и не найденного кого-то, кто мог бы выслушать… обращения к психоанализу неразрывно связаны с опытом человека. Нам кажется, что несчастья приходят извне – «ад находится снаружи», но мы инстинктивно чувствуем, что существуем не просто так, что живем для чего-то, что мы что-то можем изменить, что мы сами должны измениться внутри, чтобы изменения произошли и снаружи. Сами того не ведая, мы приходим на психоанализ, чтобы изменить прошлое, переписать свою историю, выявить ненависть*, скрывающуюся за показной (или инверсированной) любовью*, чтобы найти в своих неприятностях и неудачах тайное удовольствие, обнаружить собственную каббалу, в которую заключили себя сами и которую не желаем покинуть. Одно из непредсказуемых последствий обращения к аналитику состоит в обретении немного большей свободы, чем раньше.
Психоз
Это было в старом приюте, плохо отапливаемом, полном сквозняков, который зимними вечерами становился еще мрачнее. Закутанная в пальто психиатр, врач-интерн, недоумевала, как больной шизофренией молодой человек, стоящий перед ней в одной распахнутой рубашке, мог оставаться таким безразличным к ледяному холоду. Указывая рукой на свою грудь, начинающий доктор спросила его: «У вас здесь не болит?». Он продолжал на нее смотреть. Смотреть – неправильное, неподходящее, ошибочное слово, поскольку оно предполагает наличие рефлексии, а между ними двумя никакого взаимообмена не произошло, она скорее почувствовала его проскользнувший взгляд, заметила, что его зрачки были лишены способности зеркальной ретрансляции, и потому они не смогли вернуть то, что было ему «адресовано». Затем он протянул руку и положил ее туда же, где чуть раньше была ее рука, на ее грудь… «Нет, у меня здесь не болит».
«Я есть другой» – эта формула уже непригодна, «другой есть Я» подходит лучше, чтобы выразить отчуждение, безумие при психозе, когда неизвестно, где начинается внутреннее и где заканчивается внешнее! Если спросить психотическую мать, почему она не кормит своего плачущего младенца, которому пора есть, она отвечает: «Я не голодна». Я* – это инстанция, находящаяся на границе; никто лучше психотика, у которого грань между внешней и психической реальностью утрачена, не позволяет нам это заметить. Мир, в котором развивается психотик, состоит из причудливых объектов, как «картины сновидений» (Бион). Основная работа психоаналитика с психотиком состоит в поиске того странного места, откуда психика начинает переделывать мир, найти ту точку зрения, которую мы сами не смогли бы себе никогда представить, но которую сновидения*, состояния, наиболее переполненные галлюцинациями, могут нам показать.
Если спросить невротического ребенка: «Ты чем видишь?», – он ответит: «Глазами».
«Солнцем», – ответит ребенок-психотик.
«Ты чем слышишь?»
«Ушами», – скажет первый.
«Музыкой», – ответит второй.
Психосоматика
Пациенту, страдающему гипертонией, каждый день угрожает опасность инфаркта. А так как кардиологам латынь уже давно не помогает, они посоветовали ему пройти консультацию у психоаналитика, что он, в конце концов, вопреки собственному желанию и сделал. Речь идет о мужчине-предпринимателе, строителе, работающем в горной зоне, его работа на строительных объектах, как и его материальное состояние, зависит от погодных условий.
«Снятся ли вам сны?» – спрашивает его психоаналитик… «Да». «Не смогли бы вы рассказать мне какое-то сновидение?..» «Идет снег, идет снег, идет снег…»
Психика и тело являются сообщающимися сосудами; когда психика слишком перегружена, она легко перебрасывает свой груз на тело, но это никак не решает проблему. Этот путь по случаю используется каждым из нас, но некоторые психосоматические пациенты отдают ему предпочтение. Как правило, таких людей объединяют сходные характеристики. Их мышление является «оператуарным» (Марти, де М’Юзан), оно довольствуется лишь дублированием поведения, инструментом которого является, интересуясь лишь настоящим. Воображение, фантазмы* отсутствуют, так же как аффекты и воспоминания о прошлом. У невротиков* репрезентации отделяются от аффектов, высвобожденная при этом тревога превращается в симптом* (к примеру, в фобию*); у психосоматических пациентов, наоборот, все отсутствует – и фантазм, и тревога. В примере нашего пациента-гипертоника сновидения лишены своего онейризма. Нет никакой ощущаемой тревоги, есть одно лишь страдающее тело. Отношения с остальными людьми дезаффектированы.
При соматизации отсутствует символический смысл, подобно отказу видеть при истерической слепоте, соматизация не является также способом коммуникации; тело, соматизируя, никому ничего не собирается сообщать. Соматизации напоминают примитивные способы выражения, а также коммуникацию раннего детства, довербального периода; ребенок пока еще не овладел речью (Джойс Макдугалл), а потому пока еще разделенные между собой, не до конца интегрированные психика и тело вынуждены взывать к другому через анорексию*, мерицизм, колит, колики, экзему, астму…
Равнодушие
«Жизнь со всеми своими горестями и страданиями лучше смерти сердца, называемой равнодушием» (Бальзак). Быть любимым, быть ненавистным – и то, и другое состояние создают чувство непрерывности нашего существования. Психическая хрупкость человека, доходящая до неуверенности в идентичности, также является преимущественно следствием равнодушия. Трудно существовать, сложно быть и чувствовать себя живым, если не был инвестирован в достаточной степени. Быть – это аббревиатура от «быть любимым» или «быть ненавистным».
Равнодушие могут испытать вновь и вновь только те, кто однажды уже столкнулся с равнодушием в раннем детстве, для других оно ничего не значит; для тех, от кого оно «исходит» (родитель-меланхолик?), равнодушие – это не аффект, это отсутствие аффекта. И это тем удивительней, что равнодушие возобновляется при каждой новой клинической встрече: пациента ничего не трогает, не цепляет, не волнует, не связывает, ничего не задевает, ничего не удерживает, даже не сковывает, ибо ничего не захватывает больше, чем не – инвестиция, «объектом» которой, как ни парадоксально, он являлся! Родительское ничто для ребенка является всем. И это пронизывает настолько глубоко, что, взрослея, он на всю жизнь остается привязан к устам, которые так и не разомкнулись, к губам, которые ничего не произнесли, и именно потому, что они ничего не произносят. Пронизывает вплоть до того, что, будучи уже взрослыми, в качестве «компаньона» или партнера такие люди выбирают себе спутника, для которого они не существуют.
Так, Эмили, зайдя на псарню с мыслью присмотреть себе щенка, выбирает самого одинокого, самого уродливого, на которого никто не смотрел и которого никто даже не замечал, которого никто не хотел… и никогда не захотел бы. И поскольку щенок из-за отсутствия инвестиций довольно быстро погибает, попав под машину, девочка равнодушно возвращается на псарню и с легкостью находит ему замену в виде такого же несчастного двойника.
Различия
В бессознательном* не существует отрицания, противоречия или различия. Нет градаций уверенности в отношении исполненных желаний, а есть лишь вариации в инвестировании в зависимости от их содержания. Бессознательное, инфантильное не говорит «нет», в нем сосуществуют ненависть и любовь, мужское и женское, активное и пассивное, живые и мертвые… Присутствует все, оно не ведает, что такое отсутствие. Организация психической жизни, конструкция, созидание субъекта, структуризация личности происходят не благодаря бессознательному, а вопреки ему. Все различия, такие как: различия полов, поколений, различия между внутренним (психической реальностью*) и внешним (материальной реальностью), между живыми и мертвыми, душой и телом*, оральным* и анальным*, запрещенным и разрешенным, отсутствием и смертью – все эти различия указывают и на их отдаленность от первичных психических процессов, «регулирующих» бессознательную жизнь.
Невроз представляет собой патологию конфликта, который устанавливается именно в точке столкновения между «да» бессознательного, ищущего всего лишь своего исполнения, и «нет» высших систем