жчина. У нее ноги как у греческих скульптур». Ноги греческих скульптур должны стать новым недостижимым стандартом красоты.
По мере развития романа Мерседес и Греты, Грету все больше пугали разговоры о ее сексуальности. В прессе Грету Гарбо называли «самой обсуждаемой женщиной в Голливуде, которую не боятся чужие жены». Мерседес была собственницей, поэтому они расстались. Она была опустошена, но, как и полагается величайшим соблазнительницам в истории, быстро переключилась на Марлен Дитрих, которая носила цилиндры. Мерседес посылала ей так много цветов, что Марлен говорила: «Я хожу по цветам, падаю на цветы и сплю на цветах».
В 1930-е годы Голливуд стал консервативнее, и Мерседес было все труднее поддерживать свой успех 1920-х годов. Она пережила несколько смертей в семье, в том числе смерть любимой сестры Риты, самой красивой женщины в Нью-Йорке. Мерседес впала в депрессию, и в ее жизни наступило трудное время.
Чтобы как-то свести концы с концами, в 1960 году она написала автобиографию под названием «Здесь покоится сердце», в которой рассказала о своих деяниях в шоу-бизнесе и завуалированно упомянула о своих романах со звездами. Гарбо пришла в ярость, и она, и другие сочли, что в мемуарах о них рассказывается слишком явно. И они перестали общаться с Мерседес. Когда та умерла, рядом с ней лежала Библия, в обложку которой она вставила фотографии Греты, ведь Мерседес так и не смогла ее забыть. Да и кто смог бы?
82. Глэдис Бентли (1907–1960 гг.)
Однажды в 1934 году полиция явилась в ночной клуб «Террас» в Среднем Манхэттене, чтобы его закрыть. Целью полицейских было защитить невинную публику от непристойной музыки одной «одетой в мужскую одежду и грязно поющей артистки» Глэди Бентли. «Главное и самое непристойное предложение этого вечера, — заявил обиженный хозяин, принесший формальные извинения полиции, — обход мисс Бентли каждого столика. Она останавливается у каждого столика и поет пару строк бесконечной песни, в которой используется вульгарное сквернословие».
Представь себе идиота, который заявил на это в полицию! Звучит просто потрясающе.
Вот пример песенки Глэдис из скандального музыкального ревю, которое комиссар полиции назвал слишком «низким» и запретил. Песенка называется «В Йеле чертов инцидент»:
В Йеле чертов инцидент.
В Йеле чертов инцидент.
В часы прокрастинации.
Прибегают к мастурбации.
В Йеле чертов инцидент.
Так и неясно, произошел ли на самом деле в Йеле чертов инцидент. Известно лишь то, что Средний Манхэттен не смог принять Глэдис Бентли, пианистку, блюзовую певицу и артистку. Она была чернокожей лесбиянкой из рабочего класса Филадельфии и носила только мужскую одежду. Зато в Гарлеме все было по-другому. В то время как пьесы на Бродвее проходили цензуру, в Гарлеме устраивались ночные тусовки, свободные от предрассудков, куда отлично вписывались неподобающие выступления Глэдис. Она была неотъемлемой частью этого района и собирала на свои шоу толпы зрителей всех рас, которые хотели послушать, как она своим хрипловато-звонким голосом поет всякие инсинуации.
Глэдис Бентли начала свою карьеру в 1920-е годы, выступая пианисткой на вечеринках, затем стала работать в роскошных ночных клубах и в итоге принялась ездить по стране с шоу, единственным в своем роде. Она носила белый смокинг, укладывала волосы назад и пела с группой женоподобных мужчин на подтанцовке. На одной фотографии, с подписью «Фавориты короля» она стоит перед шестью мужчинами в костюмах моряков, которые опустились перед ней на колени. Глэдис переписывала популярные песни на хулиганский манер и заставляла слушателей подпевать. Она была большой и мужеподобной и могла исполнять джазовые и блюзовые стандарты голосом в диапазоне от сиплого тенора до птичьего фальцета и скэта. Она также пела классику, а еще писала и записывала оригинальные песни. Глэдис могла исполнить балладу, от которой весь зал утопал в слезах, или заставить слушателей смеяться над ее грязными шутками так громко, что у полиции не оставалось иного выбора, кроме как прикрыть заведение.
В путеводителе по Гарлему 1931 года была заметка о «Клэм Хаусе», где она постоянно выступала, и в ней Глэдис называли «пианисткой и жаркой певчей птичкой» и предупреждали, что в клуб лучше всего приходить после часа ночи, а еще — что это шоу «не для впечатлительной молодежи». Поэт Лэнгстон Хьюз, будучи нормальным поэтом, описал ее очень стильно и рассказал, что она могла играть на пианино «всю ночь, буквально всю ночь напролет без перерыва… с десяти вечера и до рассвета, не делая пауз между нотами и быстро переходя от одной песни к другой». Она была «большой, темной, мужеподобной леди и стучала ногами по полу, а пальцами по пианино…» Ее концерт был только ее, а стиль ее незабываем: Глэдис Бентли изобрела белый смокинг. Во времена, когда странные женщины-артистки могли лишь тонко намекать на свою сексуальность, чтобы защититься, Глэдис нашла в ней опору и построила на ней карьеру. Она даже заключила брак с белой женщиной, чья личность неизвестна, на гражданской церемонии в Нью-Джерси. Глэдис была звездой, которая собирает аншлаги и которую любит публика, независимо от того, как громко критики унижают ее и ее коллег-исполнителей, «сексуальных извращенцев и любителей двусмысленных шуточек». Ее музыка стала саундтреком Гарлемского Ренессанса и жизни всех его поэтов, писателей и композиторов. Глэдис была королем, Иногда со временем жизнь не становится лучше. Глэдис переехала в Лос-Анджелес, и в 40–50-е годы он представлял собой более консервативное общество, чем Гарлем 20–30-х годов. Одному клубу, в котором она надеялась выступать, пришлось получать специальное разрешение, чтобы позволить ей носить брюки. Были ли это личностные изменения или естественная реакция на маккартизм и сопутствующую антигейскую истерию, — но Глэдис в прессе открестилась от своей прошлой жизни и предстала в образе уважаемой леди 1950-х, со всякими жемчугами и платьями в цветочек.
Она даже попробовала себя в гетеросексуальном браке и вышла замуж за одного или даже за двух мужчин подряд, но хранила в доме на видном месте фотографию своей загадочной жены и в итоге развелась. Даже начав новую, домашнюю жизнь, Глэдис с нежностью вспоминала о том, как одевалась в прежние годы: «Одежда на заказ, цилиндры и фраки, специальная трость под каждый костюм, рубашка с жестким воротничком, распашной воротник, галстук-бабочка и подходящие туфли». Послушай песню Глэдис «Worried Blues» и представь, как она всем своим телом отбивает ритм, сидя за пианино в таком роскошном костюме.
83. Косинель (1931–2006 гг.)
Мужчины и женщины-транссексуалы и сейчас-то сталкиваются с кучей всякого дерьма, а что им приходилось переживать в 1950-е годы, остается только воображать. Косинель — сценический псевдоним Жаклин Шарлот Дюфресной, французской клубной певицы, которая получила славу в Европе и во всем мире и до самой смерти прокладывала путь свободной жизни транссексуалов во Франции.
Косинель — по-французски «божья коровка» — не была какой-нибудь непонятной артисткой с трагической судьбой, она была настоящей звездой, которая дружила с самыми крупными звездами шоу-бизнеса. Она была бомбической блондинкой, похожей на Бриджит Бардо, Мэрилин Монро и других секс-символов той эпохи. На вершине своей карьеры она получила квартиру в Париже с видом на Сакре-Кер в подарок от поклонника. (Где берут таких поклонников? Я для подруги спрашиваю.)
Марио А. Коста, журналист (и будущий второй муж), писал о ее сногсшибательной красоте в 1959 году, когда впервые ее увидел: «Вдруг появилась она, и на нее устремились все взгляды, она была безупречно одета, ослепительно элегантна и потрясающе красива». В общем, как и все женщины, но Косинель была не такой, как другие.
Косинель родилась в 1935 году и пережила трудное время, когда в возрасте 12 лет ее отправили в школу для мальчиков и разлучили с подругами, с которыми ей было комфортнее. «Если и можно подытожить ранние годы моей жизни одним символичным словом, то это слово „одиночество“», — говорила она. Через много лет притеснений и издевательств со стороны учителей Косинель с радостью закончила школу в 16 лет и стала подмастерьем звездного парикмахера на Елисейских полях. Она училась у мастера, и ее любили почти все элитные клиенты, но как-то раз одна тупая корова (сорри, но это правда) так сильно оскорбилась женственностью Косинель, которая тогда еще выглядела как мужчина, что разразилась тирадой оскорблений. И это при том, что Косинель как раз осветляла ей волосы, Зачем так ужасно вести себя с кем-то, у кого в руках твои волосы? Но да, как я уже сказала, она была тупой коровой (и мне ее уже не жаль).
На протяжении всей своей жизни Косинель никогда не терпела неуважения и притеснения. А конкретно этой тупой корове (мне жаль еще меньше, чем до этого) она ответила: «Мадам, конечно, почувствует себя как дома — и привлечет больше внимания — в зоологическом парке. Антонио [ее босс] — парикмахер, а не волшебник!» Не стоит и говорить, что клиентка осталась недовольна. Но Антонио уволил Косинель, в духе «клиент всегда прав», и она была убита горем.
Повторюсь, Косинель была не из тех, кто позволит себя растоптать. Спустя годы она вернулась отомстить: пришла в своем элегантном наряде и попросила записать ее к знаменитому Антонио, который вдруг стал услужлив и старался угодить ей и позаботиться о ее длинных и густых светлых волосах. Косинель спросила у Антонио, узнает ли он ее, а потом рассказала, что она его бывшая помощница, чем повергла его в шок. «Тогда он просто вышвырнул меня. Теперь он ходил вокруг меня, готовый повиноваться и мечтавший услужить мне, — вспоминала она. — Это была такая сладкая месть…».
Между этими двумя встречами в парикмахерской произошло много событий. Косинель впервые осознала свою настоящую идентичность в 18 лет, когда гуляла по району Страсбург Сен-Дени в Париже, где ее окружили пятеро работников секс-индустрии и отвели в отель, где работали. Там они сделали ей прическу и макияж — а одна женщина даже одолжила ей большую накладную грудь — и впервые в жизни ее одели в женский наряд. «Она самая красивая из всех нас!» — решили они, и тогда все эти люди стали друзьями Косинель. Тогда она стала носить их одежду и макияж. Во время одного такого выхода она увидела на улице свою мать, а та ее не узнала. Косинель окликнула ее, и та остановилась и какое-то время смотрела на нее, пока не поняла, что это ее ребенок. Потом «она подошла ко мне, обняла и прижала меня к груди, утешая своей бесконечной нежностью, как маленького ребенка. „Теперь я все понимаю, все, мой дорогой Жак… Не плачь, все будет хорошо, потому что я всегда буду твоей матерью…“».