Она написала, что «зло исходит от неспособности мыслить». Именно эта неспособность произвела такого человека, как Эйхман. «Израильский судебный психиатр, который обследовал Эйхмана, — писала она, — нашел, что он „абсолютно нормальный человек, во всяком случае, более нормальный, чем я после его осмотра“, и это значит, что сосуществование нормы и неизмеримой жестокости подрывает наше обычное восприятие и представляет истинную загадку судебного процесса». Зло стало нормой в нацистской Германии: «В Третьем рейхе зло потеряло свою отличительную особенность, по которой люди раньше могли его распознать. Нацисты сделали его гражданской нормой».
В книге «Эйхман в Иерусалиме» Ханна писала о том, как нацистский режим использовал ложные убеждения, противоречащие друг другу, чтобы удержать власть, и как эта ложь отразилась на немецком народе: «Немецкое общество из восьмидесяти миллионов человек оградили от реальности и фактов теми же способами, таким же самообманом, ложью и глупостью, какие сейчас ясно прослеживаются в убеждениях Эйхмана, — писала она. — Год от года они кормили людей все новой ложью, и эта новая ложь часто противоречила старой; более того, для разных групп партийных людей и вообще людей ложь была разной. Но практика самообмана настолько вошла в привычку, что практически стала моральной предпосылкой для выживания, и даже сейчас, спустя восемнадцать лет после крушения нацистского режима, когда большую часть его конкретной лжи уже забыли, иногда трудно не верить, что ложь стала неотъемлемой частью немецкого национального характера».
Выход книги «Эйхман в Иерусалиме» вызвал жаркие споры. Менее чем через двадцать лет после окончания Второй мировой войны общество и выжившие члены европейского еврейского сообщества все еще не знали, как говорить о войне и Холокосте. Некоторым эта философская позиция показалась слишком холодной и преждевременной. В книге содержалась и критика еврейских лидеров, которые сотрудничали с режимом, и хейтеры Ханны решили, что та незаслуженно обвиняет жертв. Другие считали, что заявление о том, что Эйхман не безумен, не психопат и особенно не очень умен, оправдывает того в его преступлениях — и она яростно это отрицала, но все равно отдалилась из-за этого от многих своих друзей. Тем не менее идея зла как банального явления привела к радикально новому пониманию его происхождения и распространения в обществе в виде приемлемой нормы, которая «расползается как плесень по поверхности планеты и опустошает весь мир».
Книга «Эйхман в Иерусалиме» заканчивается следующим рассуждением о том, почему Эйхман должен умереть:
«Подобно тому, как вы поддерживали и осуществляли политику нежелания жить на земле с еврейским народом и несколькими другими народами — как будто у вас и ваших руководителей было право определять, кто должен и кто не должен населять этот мир, — мы считаем, что никто, а именно ни единый представитель человеческой расы, не захочет жить на земле с вами. Вот единственная причина, по которой вас следует повесить».
88. Нур Инаят Хан (1914–1944 гг.)
Прежде чем начнешь надеяться на лучшее, спешу предупредить, что у этой главы тоже печальный конец. Но не волнуйся, сначала ты услышишь рассказ о шпионаже старой школы, об упорстве и выживании наперекор всем невзгодам и о нескольких невероятных побегах от гестапо. Это история о Нур Инаят Хан, секретном агенте времен Второй мировой войны, которая заслужила величайшую гражданскую награду Британии — Георгиевский крест за доблестный труд в тылу врага в оккупированном немцами Париже.
Управление специальных операций, сокращенно УСО, было учреждено летом 1940 года для создания шпионской сети с заданием, если говорить словами Черчилля, «зажечь Европу!». Они зажгли Европу, занимаясь шпионажем и саботажем немецких военных действий и поставляя оружие, деньги и материалы силам сопротивления в оккупированных странах, а также устраивая пожары везде, где только можно.
Агентом УСО мог стать не каждый. Чтобы выжить в тылу врага во французском отделении УСО, агент должен был в совершенстве владеть языком. Это значит не только уметь непринужденно спрашивать: «Ой est la bibliotheque?» («Где находится библиотека?» (фр.) — Прим. ред.), хотя и это уже хорошее начало, но и быть экспертом во всех французских манерах и обычаях. Нужно было говорить по телефону по-французски, одеваться по-французски и даже причесываться по-французски. Как причесываться по-французски? Я вот не знаю, и поэтому я не шпионка. (Или все-таки шпионка?)
Нур прекрасно подходила на эту должность. Она родилась в Москве, несколько лет прожила в Англии, а большую часть жизни — с семьей в Париже. Франция была ее родиной. Ее отец был суфийским учителем и происходил из индийской мусульманской аристократии, а мать — белой американкой, которая приняла ислам. В их доме в Париже постоянно проходили религиозные и музыкальные вечера, а когда ее любимый отец умер, единственным утешением матери были Нур и другие. Нур стала детской писательницей и издавала свои книги, а еще она была тихой, музыкальной и чувствительной. Когда немецкие войска вошли во Францию, Нур с семьей бежала в Англию. Позже женщина решила вернуться во Францию, чтобы помочь своей стране. Она свободно говорила по-французски и, вероятно, причесывалась на таинственный французский манер, что бы это ни значило. Однако ей несколько раз отказывали в приеме на подготовку, потому что она готовила чай по-английски — сначала наливала молоко, — а не по-французски, когда молоко добавляют потом, и об этой банальной традиции англичане обожают долго и бессмысленно спорить[27], но в вопросах шпионажа даже такая банальность могла стоить жизни.
Прикрытие агента УСО в тылу врага должно было быть полностью пуленепробиваемым. Агентам приходилось целиком выучивать историю своей новой личности, которая, как правило, была родом из города, записи о жителях которого были уничтожены во время войны, так что немцы не смогли бы проверить, реально ли существовал этот человек. Агентам приходилось придумывать целые несуществующие семьи и наизусть заучивать разные подробности о них, и это меня особенно впечатляет, ведь мне трудно запомнить даже имена моих двоюродных братьев и сестер. Агенту давали вымышленное имя (Нур звали Жанна-Мари Ренье) и кодовое имя (Мадлен). Настоящее имя Нур скрывалось еще под одним именем — Нора. Она пришла работать в агентство под именем Нора, а не Нур, потому что у британцев, очевидно, были проблемы с «иностранными» именами, благослови Господь их неисповедимое невежество.
Нур приняли в УСО за ее французскую биографию и сильный характер, который она проявила в работе на сопротивление в других сферах.
За год подготовки Мадлен, она же Жанна-Мари, она же Нора, она же Нур, освоила шпионское ремесло во всей его полноте, от сложных кодов до распознавания и расшифровки секретных сообщений, которые разведчикам будут отправлять в программах французской службы «Би-Би-Си», и до физической борьбы, Нур также выучилась на радистку и отвечала за передачу зашифрованных сообщений между агентами на местах и штабом УСО на Бейкер-стрит в Лондоне, Она стала первой женщиной-радисткой, которую отправили в оккупированную Францию. Это было одно из самых опасных заданий, которое только могло достаться агенту, так как работа предполагала, что этот человек повезет с собой 14 килограммов радиоаппаратуры в тяжелом чемодане, и ее назначение будет очевидно любому немцу или сочувствующему. Хуже того, немцы постоянно искали источники и направление перехваченных радиосигналов. Радиооператору приходилось каждый день находить новое место и переносить туда свое оборудование, в которое входила 20-метровая антенна, затем передавать свои сообщения как можно скорее и сразу уходить, В Париже отслеживание передачи занимало у немцев всего полчаса.
Некоторые инструкторы сомневались, что Нур, нежная и тихая молодая девушка ростом 160 см, справится с заданием, Хотя Нур и была высококвалифицированной телеграфисткой, она испытывала сильный стресс от некоторых упражнений в УСО, например, когда инструкторы врывались в спальные помещения подопечных среди ночи и устраивали тренировочный допрос гестапо. Еще одним поводом для беспокойства служило то, что она была слишком красива для работы под прикрытием (та же фигня). «Если эта девушка — секретный агент, то я Уинстон Черчилль», — сказал один инструктор. Но за время своей службы Нур не раз доказала, что сомневающиеся в ней были неправы, Сама она никогда не сомневалась в том, что идеально подходит для этой работы, и прекрасно понимала, что, скорее всего, погибнет на службе, В среднем радист в оккупированном Париже жил около шести недель, пока его не вычисляли, а Нур побила этот мрачный рекорд и прожила гораздо дольше. Тем не менее каждый раз, когда погибал какой-нибудь агент, его нужно было немедленно заменить, а радисты служили единственным связующим звеном между агентами, французским Сопротивлением и Лондоном.
Зная, какая опасность ее подстерегает, Нур отправилась во Францию. Один друг вспоминал, как она волновалась за несколько дней до отъезда: «У нее в глазах горели звезды. Она очень хотела поехать». Вера Аткинс, служащая УСО, которая провожала агентов из Лондона, дала Нур с собой четыре таблетки: снотворное, которое можно подмешать кому-нибудь, если нужно, стимулятор, который помогает бодрствовать несколько часов или дней подряд, таблетка для имитации расстройства желудка и, наконец, смертельный яд.
Почти сразу же после прибытия Нур во Францию все пошло не так. Агент, который встречал ее самолет во Франции ранним утром 17 июня 1943 года, позднее оказался двойным агентом, работавшим на немцев. И это еще не последняя неудача. Нур попала в сеть шпионов, которых уже скомпрометировала поимка двух канадских агентов, неудачно высадившихся с парашютом. Работники гестапо их арестовали и обнаружили у них кодовые имена и адреса других шпионов сети. Членов так называемой сети «Проспер» арестовали одного за другим, а потом та же участь постигла французские семьи, которые им помогали и укрывали их.