«Я встречала немецкого офицера в поезде или еще где, иногда они одевались в штатское, но их можно было узнать. Так вот, чтобы не вызывать подозрений, я с ними флиртовала, просила огонька и говорила, что у меня в зажигалке закончился газ… Немного пудры, немного спиртного по пути, и я проходила их пост, подмигивала и говорила: „Хотите меня обыскать?“ Боже, какая же я была маленькая кокетливая чертовка».
В 1942 году немцы оккупировали юг Франции (Виши), и сеть Сопротивления предала Нэнси, не говоря уже о том, что за ее голову была назначена награда в пять миллионов франков. Тогда оставаться стало слишком опасно, и Нэнси пешком перешла через Пиренеи, а оттуда добралась до Англии. Ее муж отстал и был захвачен немцами и убит годом позже. Он отказался рассказать им о том, кто такая Нэнси и где ее найти. Она не узнает о его судьбе до самого конца войны.
Нэнси оказалась в Англии, но с немцами она еще не закончила. Она вступила в УСО и поразила своих инструкторов широким спектром шпионских навыков. Один инструктор отметил, что «она наслаждается жизнью по-своему, пьет и сквернословит как извозчик». Вера Аткинс, офицер разведки, которая руководила французским отделением УСО из Лондона, описывала Нэнси как «настоящую австралийскую бомбу. Невероятная жизненная энергия, горящие глаза».
Нэнси была готова действовать, и в конце апреля 1944 года она высадилась с парашютом во Франции. Нэнси любила рассказывать о том, что ее парашют застрял на дереве, а какой-то самодовольный француз, который должен был ее встретить, конечно, не упустил возможности сказать о том, как бы он хотел, чтобы на всех деревьях были такие прекрасные плоды. Она ответила со своим фирменным очарованием: «Не нужно мне этого французского дерьма». Послушайте, джентльмены всего мира! Не кормите дам этим французским дерьмом, пока вас четко об этом не попросят.
Задание Нэнси во Франции заключалось в том, чтобы помогать шпионской сети и силам Сопротивления в горном регионе Овернь в центральной части страны. Военные подвиги Нэнси были ужасно смешными. Она не только непосредственно участвовала в боях, но и завербовала 3 тысячи партизанских солдат из группы Маки в ряды Сопротивления и в итоге руководила 7 тысячами бойцов, которые занимались саботажем и отвлекали внимание немецких войск в преддверии вторжения в Нормандию по операции «Нептун».
Как-то раз во время нападения на оружейный завод Нэнси убила немецкого солдата голыми руками: «В УСО нас учили этим приемчикам из дзюдо, когда ребром ладони разбиваешь что-нибудь, и я много тренировалась. Но воспользовалась этим приемом только один раз — хрясь — и я его прикончила. Я так удивилась».
Любой бы удивился, правда?
Когда Нэнси вернулась в Англию, правительства Франции, Великобритании и Новой Зеландии обвешали ее медалями. Она снова вышла замуж и переехала в Австралию, где несколько раз баллотировалась в парламент от Либеральной партии, но не прошла.
Последний десяток лет своей жизни Нэнси прожила в отеле Стаффорд на Пикадилли в Лондоне, где попивала джин с тоником и рассказывала о войне всем, кто хотел об этом слушать. Когда у нее закончились деньги, принц Чарльз выписал ей пособие, потому что никто не хочет быть сволочью, которая выгоняет из бара в отеле 98-летнюю старушку, а уж тем более самую титулованную героиню Второй мировой войны. Это было бы не только грубо, но и опасно, ведь Нэнси однажды убила парня одним ударом из дзюдо.
90. Дороти Томпсон (1893–1961 гг.)
Американская журналистка Дороти Томпсон стала первым иностранным корреспондентом, которого выгнали из нацистской Германии в 1934 году по причине того, что она глубоко оскорбила Гитлера своим репортажем.
В 1931 году она стала первым иностранным журналистом, кто взял у него интервью, и, вероятно, собственный портрет ему не понравился:
«Он бесформенный, почти безликий, он человек с почти карикатурным лицом, человек, который кажется бескостным и держится на одних хрящах. Он непоследовательный и многословный, нездоровый, неуверенный. Настоящий прототип маленького человека. Прядь тонких волос спадает на незначительный и слегка покатый лоб… Нос большой, но бесхарактерный и плохой формы. Его движения неуклюжие, почти недостойные и не бойкие… Примечательны только глаза. Темно-серые, гипертиреозные — в них есть этот особенный блеск, который часто отличает гениев, алкоголиков и истериков».
В интервью он рассказал ей, как планирует прийти к власти: «Я приду к власти законным путем. Потом я упраздню действующий парламент и Веймаровскую конституцию. Я сформирую авторитарное государство, с самого низа и до верха; всюду будет ответственность и власть сверху и дисциплина и послушание снизу».
Она не поверила, что у него получится, и сказала: «Представьте себе потенциального диктатора, который пытается убедить независимый народ проголосовать за отказ от собственных прав». В следующем году, когда Гитлер пришел к власти, она призналась, что допустила грубую ошибку в суждениях, и в первые годы его правления стала вести репортажи в своем прямолинейном стиле, пока ее наконец не выгнали из Германии. Один не имеющий значения литературный критик жаловался, что в текстах Дороти «эмоции одерживают верх над логическим рассуждением», — и это самое мужское, что только мог сказать критик. Если нельзя эмоционально писать о Германии 1930-х годов, то о чем тогда можно?
Когда Дороти вернулась в США, то только усилила критику и предупреждения о беспрецедентной опасности, которую представляет Гитлер.
Три раза в неделю она писала колонку в газете «Нью-Йорк Трибьюн», которую читали миллионы людей, работала радиоведующей на «Эн-Би-Эс», а также транслировала антигитлеровскую пропаганду, материалы которой вошли в книгу под названием «Послушай, Ганс», прямо в Германию. В 1939 году журнал «Тайм» назвал ее самой влиятельной женщиной в Америке после Элеанор Рузвельт за ее убедительный стиль, плодотворную работу и невероятный охват. «Дороти Томпсон — женщина женских клубов, — писали в журнале. — Ее читают, ей верят и ее цитируют миллионы женщин, которые раньше перенимали свое политическое мнение у мужей, а те, в свою очередь, у Уолтера Липпмана». А глава нацистской пропаганды Йозеф Геббельс, в свою очередь, назвал ее «отбросом Америки».
В 1935 году Дороти представила, что было бы, если бы в Соединенных Штатах к власти пришел диктатор. Вот что она сказала, согласно цитате в книге Хелен Томас 2006 года под названием «Сторожевые псы демократии? Угасающий пресс-корпус Вашингтона и как он подвел общественность»:
«Ни один народ не узнал в лидере диктатора до его прихода к власти. Он никогда не стоит на платформе диктатуры до избрания. Он всегда притворяется инструментом воплощенной воли народа… Когда появится наш диктатор, то можно точно сказать, что с виду он будет как свой парень и станет поддерживать все американские традиции. И никто не будет говорить ему „хайль“ и не будет называть его „фюрером“ или „дуче“. Его будут приветствовать громким, универсальным, демократичным овечьим блеянием вроде „О’кей, шеф! Сделай, как хочешь, шеф! О'ке-е-ей!“».
91. Ирена Сендлер (1910–2008 гг.)
Ирена Сендлер не хотела, чтобы ее запомнили героиней. «Герои делают что-то невероятное, — говорила она в старости. — А я ничего такого не делала. То, что я делала, было нормально». А делала она вот что: она спасла как минимум 2500 еврейских детей из Варшавского гетто в Польше во время Второй мировой войны. Было ли это нормально?
С одной стороны, нет. Не было. Девяносто процентов польских евреев были убиты в ходе войны. За эти годы погибло 15 % населения всей Польши. Штрафом за помощь еврею была мгновенная смерть, твоя и твоей семьи. Всего лишь около 5 тысяч из миллиона польских еврейских детей дожили до конца войны. Ирена и созданная ей сеть спасли тысячи детей. В течение шести лет Ирена Сендлер вставала каждое утро и делала один и тот же выбор: рисковать своей жизнью ради других. Так что, извини, Ирена, но, если смотреть на цифры, то это не нормально, это героизм. С другой стороны, ведь так и должно быть, верно? Должно быть «нормально» хотеть спасать жизни и пользоваться всеми своими привилегиями, чтобы помогать жертвам величайшего преступления в человеческой истории. Нормально ли, что жители Варшавы веселились на пасхальном карнавале в 1943 году недалеко от стен гетто и видели, сидя в безопасности на колесе обозрения, как немецие войска подавляют еврейское восстание прямо за стеной? Вот это как раз не должно быть нормально.
Но мы все равно не будем называть Ирену героиней, потому что ей не нравилось это слово. «Позвольте мне подчеркнуть, что мы, те, кто спасал детей, не какие-нибудь герои, — объясняла она. — Меня очень раздражает это слово. Наоборот — я по-прежнему испытываю угрызения совести, что сделала так мало».
Может быть, на ее образ мыслей так повлияла ее профессия социального работника. Она родилась в 1910 году в семье врача с такой же твердой гражданской позицией, который с радостью лечил еврейских пациентов во времена, когда большинство католических врачей отказывались это делать. Вследствие этого Ирена выросла, общаясь с еврейской общиной деревни Отвоцк, и говорила с друзьями на идише, хотя сама была католичкой.
Ирена училась в Варшавском университете и хотела стать юристом, но разочаровалась в этой неженской профессии, переключилась на изучение литературы и стала учительницей. Правда, свое настоящее призвание она нашла, когда пошла учиться на социального работника в Свободном польском университете. Именно здесь в начале 1930-х годов Ирена обрела круг верных друзей во главе с профессором доктором Хеленой Радлинска, который ляжет в основу ее сети Сопротивления. За годы учебы Ирены в университете польские ультраправые становились все смелее, избивали людей на территории кампуса и заставляли еврейских студентов сидеть отдельно от одногруппников на лекциях. И все обещало стать только хуже.
Войска Гитлера вторглись в Польшу в сентябре 1939 года, и в первый год оккупации Варшавы Ирена и ее друзья-соцработники создали подпольную сеть для предоставления нелегальных социальных услуг еврейским семьям — подделки документов и поставки еды, денег и одежды.