Вся ужасная сила этого человека была направлена на то, чтобы убедить императрицу, что он является тем, кого она видела перед собой: чистого, преданного Божьего человека, выражающего душу мужицкой России. Надо отдать ему должное, Александра никогда не видела его другим.
Когда же Распутин чувствовал, что его положение пошатнулось, он искусно играл на страхах императрицы и ее религиозной натуре. «Помни, что мне не нужны ни император, ни ты, — говорил он. — Если вы предадите меня врагам, это не повредит мне. Я способен справиться с ними. Но ни царь, ни ты не сможете это сделать без меня. Если меня не будет здесь, чтобы защитить вас, вы потеряете сына и корону через шесть месяцев». Даже когда Александра начала сомневаться в чистоте «старца», она, помня о Спале и недавнем кровотечении из носа цесаревича, не хотела рисковать.
Распутин проницательно обезопасил свое положение и усилил свое влияние встречами с императрицей по самым прозаическим поводам. Его разговоры и телеграммы были ловкой смесью религиозности и пророчества. Императрица, уставшая и встревоженная, находила их успокаивающими.
Политические советы Распутина обычно ограничивались осторожным одобрением действий императрицы, создавая впечатление, что высказанная им идея внушена ему свыше. Когда же его мысли в действительности принадлежали ему и были конкретны, они отражали интересы крестьянской России. Войну он считал бессмысленным кровопролитием. «Она опустошает деревни», — сказал он царю. Тем не менее, когда Палеолог упрекнул его в том, что он убеждает царя прекратить войну, Распутин резко возразил: «Те, кто говорят тебе об этом, полные дураки. Я всегда говорю царю, что он должен воевать до победного конца. Но я также говорю ему, что война несет невыносимые страдания русскому народу. Я знаю деревни, где не осталось ни одного мужика, а только слепые да раненые, вдовы да сироты».
Когда подходил момент назначения министров для правления страной — та сфера, где Распутин оказал наиболее пагубное влияние, — он ничего не планировал заранее. Он предлагал людей на эти высокие посты в правительстве просто за то, что они ему нравились, или говорил, что нравились, или, по крайней мере, не возражали ему. Распутин не горел желанием править Россией. Он просто хотел беззаботной, вольной, распутной жизни. Когда влиятельные министры, презиравшие его влияние на императрицу, выступали против него, он убирал их со своего пути. Назначая своих людей в министерство, он мог быть уверен не в том, что он управляет, а в том, что его не оставят одного.
Николай не всегда подчинялся желаниям жены, но в то же время избегал отвечать открытым отказом. По отношению к старцу позиция царя была лишь соблюдением терпимости и почтения, с налетом добродушного скептицизма. Иногда он признавался, что его успокаивает полурелигиозная болтовня Распутина.
Когда императрица просила при встрече, чтобы он последовал совету «Божьего человека», Николай часто подчинялся. Он знал, как много для нее значит присутствие и молитвы Распутина. Такое положение дел в особенности устанавливалось, когда Николай уезжал в Ставку. Затем, оставив управление внутренними делами императрице, Николай регулярно уступал ее указаниям в назначении министров. И во многом из-за этого выбора министров, предложенных Распутиным, навязанных ее мольбами, царь лишился трона.
Несмотря на неофициальное согласие Николая, чтобы императрица следила только за внутренними делами, она пыталась вмешаться и в дела военные. «Добрый ангел, — писала она в ноябре 1915 года, — давно прошу сообщить о твоих планах, касающихся Румынии. Наш Друг так озабочен ими». В тот же месяц: «Наш Друг боится, что если мы не будем иметь большую армию, чтобы взять Румынию, мы после можем попасться в ловушку». С крайней самоуверенностью Распутин вскоре перешел от вопросов об армии к передаче инструкций о времени и месте нанесения ударов. Его пророческие видения, как говорил он императрице, приходили к нему во сне.
Вполне естественно, что царь делился с женой своими секретами, но он не хотел, чтобы они передавались Распутину. Он писал: «Я умоляю тебя, моя любимая, не сообщать этих подробностей никому. Я написал о них только для тебя… Я умоляю тебя, держи их при себе, ни единая душа не должна знать об этом». Столь же часто Александра игнорировала просьбу мужа и рассказывала все Распутину. «Он не упомянет об этом никому, — уверяла она Николая, — но я должна попросить его благословения для твоего решения». Вмешательство Распутина в военные дела особенно заметно проявилось во время большого русского наступления 1916 года.
Александр Трепов, новый премьер-министр, решил избавить правительство от влияния Распутина. Первым шагом к этому должно было стать освобождение от должности протеже Распутина Протопопова. Прежде чем занять пост премьера, он заручился обещанием царя, что Протопопов будет смещен. Однако после вмешательства императрицы Николай II изменил свое решение.
Тогда Трепов попросил об отставке. Николай, подстрекаемый недавними письмами Александры, отказал ему. «Александр Федорович! Я приказываю Вам исполнять Ваши обязанности с коллегами, которые, я думаю, Вам подходят». Отчаявшись, Трепов послал своего зятя Мосолова к Распутину с целью предложить ему внушительную взятку — дом в Петрограде, оплату всех текущих расходов, телохранителя и 100 тысяч рублей, если он даст добро на смещение Протопопова, а затем сам прекратит вмешиваться в дела правительства. Также в качестве взятки Трепов предложил Распутину сохранить свободу действий в отношении духовенства. Распутин, уже получивший огромную власть и мало пользовавшийся ею для приобретения богатства, ответил отказом.
Распутин, как считали многие, был платным немецким шпионом. Но это маловероятно. Из тех же соображений, из которых Распутин отверг взятку Трепова, он отказался бы от денег. Ни один иностранец не мог предложить ему власти большей, чем он уже обладал; кроме того, он не любил иностранцев, особенно англичан и немцев. Более правдоподобно, что немецкие агенты могли использовать Распутина для получения инфррмации, которой он располагал. Керенский считал, что «было бы необъяснимо, если бы германский Генеральный штаб не использовал его (Распутина)». Он ненавидел войну и не сторонился людей, которые выступали против нее. В его свите всегда были разные люди, многие — сомнительной репутации, и в этот круг легко могли проникнуть секретные агенты. Распутин был таким болтливым и хвастливым, что любой агент мог просто сидеть и внимательно его слушать.
К примеру, по средам Распутина обязательно приглашали на обед к Манусу, петроградскому банкиру, где всегда находилось множество очаровательных красивых и доступных дам. Все много пили, и Распутин болтал без умолку. Манус открыто выступал за примирение с Германией. Палеолог, имевший собственную эффективную сеть информаторов, полагал, что Манус являлся главным немецким резидентом в России.
В 1916 году великие князья, генералы и депутаты Думы — все сходились в одном: Распутин должен быть устранен.
В свои 29 лет князь Феликс Юсупов являлся единственным наследником огромнейшего состояния в России. В Петрограде было четыре юсуповских дворца, в Москве — три, и кроме этого 37 имений по всей России.
Юсупов впервые встретил Распутина перед своей свадьбой. Они часто гуляли вместе в сомнительных ночных заведениях. Если верить Юсупову, Распутин советовал Николаю отречься в пользу Алексея, тогда императрица стала бы регентшей. За год до роковой развязки Юсупов понял, что присутствие Распутина подрывает монархию и что старца нужно убить 2 декабря 1916 года депутат Владимир Митрофанович Пуришкевич выступил против Распутина в Думе. На следующее утро Юсупов явился к Пуришкевичу и сказал, что собирается убить Распутина, но ему нужны помощники. Пуришкевич сразу согласился Еще трое заговорщиков были посвящены в план покушения: офицер Сухотин, армейский доктор Лазаверт и молодой друг Юсупова великий князь Дмитрий Павлович. 26-летний Дмитрий был сыном последнего здравствующего дяди Николая II, великого князя Павла.
Запальчивый Пуришкевич, не в силах сдержать свое обещание молчать, вскоре намекнул некоторым депутатам Думы, что с Распутиным должно чтото произойти. Старец заволновался. Однажды после долгой прогулки по Неве он пришел домой и заявил, что река скоро будет полна крови великих князей. В свою последнюю встречу с царем он отказался дать Николаю обычное благословение, сказав вместо этого: «На этот раз ты благослови меня, а не я тебя».
Успех заговора зависел от того, сможет ли Юсупов заманить Распутина в подвал дворца на Мойке. «Моя близость с Распутиным, так необходимая для нашего плана, росла с каждым днем», — писал он. Когда в конце месяца Юсупов пригласил его «провести с ним как-нибудь вечерок», Распутин охотно согласился.
Но согласие Распутина было вызвано не только дружеским расположением. Юсупов намекнул, что княгиня Ирина, известная своей красотой, но еще не знакомая Распутину, будет присутствовать на вечере. «Распутину давно хотелось познакомиться с моей женой, — писал Юсупов. — И, думая, что она в Петербурге, а родители мои в Крыму, он сказал, что с удовольствием приедет. Жены моей в Петербурге еще не было — она находилась в Крыму, с моими родителями, но мне казалось, что Распутин охотнее согласится ко мне приехать, если он этого знать не будет».
Распутин тщательно приготовился к свиданию. Когда Юсупов приехал в полночь в квартиру Распутина, он застал старца, пахнущего дешевым мылом, одетого в свою лучшую шелковую вышитую васильками рубаху, черные бархатные штаны и сверкающие новые сапоги. Юсупов привез жертву во дворец и, проведя в подвал, сказал Григорию, что хозяйка занята с гостями, но скоро спустится вниз Сверху доносились звуки граммофона, заведенного другими заговорщиками, изображавшими гостей Ирины.
Оказавшись в подвале один на один со своей жертвой, Юсупов нервно предложил Распутину отравленных цианистым калием пирожных. Распутин отказался. Затем, передумав, жадно съел два. Юсупов наблюдал, ожидая увидеть его корчащимся в агонии, но этого не произошло. Затем Распутин попросил мадеры, которая также была отравлена Он выпил залпом два бокала, но все было безрезультатно. При виде этого «меня охватило какое-то странное оцепенение: голова закружилась, я ничего не замечал перед собой», — писал Юсупов. Распутин выпил несколько стаканов чая и попросил Юсупова спеть для него под гитару. Исполняя песню за песней, пораженный убийца пел, а довольный «покойник» сидел, кивая головой и улыбаясь. Столпившись наверху лестницы, едва дыша, Пуришкевич, Дмитрий и другие слышали только дрожащие звуки юсуповского пения и неразличимые отголоски разговора.