репали ей от Доманского. Однако такой неожиданный поворот в ее судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.
Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси. Княжна написала Орлову, признавшись, что она — истинная российская государыня, что Пугачев — ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси — ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.
А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, княжна предпочла скрыться. Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали гостью с распростертыми объятиями и обхаживали ее как настоящую царицу.
6 декабря 1774 года княжна приехала в Рим. Обязанности секретаря, казначея, мажордома здесь исполнял ксендз Ханецкий, который отлично знал папскую резиденцию. Он снял дом за пятьдесят, а карету за тридцать цехинов в месяц. Увы, но авантюристке не удалось заручиться поддержкой Ватикана и польского резидента.
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая самозванку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая становилась уже не на шутку опасной. Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь — только Алексею Орлову. Тому самому, которому княжна имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ: «Я прочла письмо, что написала мошенница, оно как две капли воды похоже на бумагу, которую она направила графу Панину. Нам стало известно, что в июле месяце она вместе с князем Радзивиллом находилась в Рагузе. Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по-прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану». Итак, в этом послании, от 12 ноября 1774 года, Орлову предписывалось «схватить самозваную внучку Петра Великого любой ценой — хитростью или силой».
Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. Она едва сводила концы с концами. И вот в один прекрасный день она получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Представ перед претенденткой на престол, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем: своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну. Он стал {бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее. Адмирал выслушивал и согласно кивал. Он даже признался ей в страстной любви и выразил готовность вести ее к алтарю. Она не согласилась… Привела доводы. Ее ждут нелегкие испытания. В знак расположения она подарила Орлову свой портрет. В ответ адмирал пообещал взбунтовать флот. Через неделю Орлов-Чесменский предложил княжне отправиться на корабле в Ливорно, чтобы наблюдать за морскими маневрами.
22 февраля на адмиральском корабле «Исидор» самозванка была арестована. Ее доставили в Россию и заключили в Петропавловскую крепость.
Вести дознание по делу лже-императрицы было поручено фельдмаршалу — князю Голицыну. Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой авантюристки.
Когда Голицын явился к ней в Петропавловскую крепость, ему показалось, будто «она пребывала в сильном раздражении, ибо даже помыслить не могла, что ее заточат в такое ужасное место. Выразив свое негодование, она спросила, за что с нею обошлись столь бесчеловечно. Я тотчас объяснил, что она была арестована на вполне законных основаниях, и призвал ее говорить только правду и назвать всех сообщников. Я повелел задавать ей вопросы по-французски, учитывая, что она совсем не знает русского».
Голицына поразило плохое состояние здоровья арестантки: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».
Так в чем же призналась самозванка?
Зовут ее Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей народности, места рождения, не знает она и кто были ее родители. Шестилетним ребенком ее вывезли в Лион, а после полугодового пребывания в этом городе в Киль. Воспитывалась она под наблюдением госпожи Перет или Перон (точно не помнит) и крещена она по православному обряду; не припомнит, когда и в чьем присутствии. Когда она спрашивала, кто ее родители, от нее отделывались лишь утешением, что скоро они приедут. О пребывании в столице Гольштинии у Азовской принцессы остались лишь туманные воспоминания.
Когда ей исполнилось девять лет, воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя незнакомыми мужчинами увезли ее в Россию, через Ливонию. Это случилось в 1761 году, сразу I после смерти Елизаветы Петровны, императрицы российской. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе. Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке — ее (название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить. Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Пятнадцать месяцев она провела в одиночестве. Она постоянно плакала, жаловалась. Но все было напрасно. И лишь потом из разговоров крестьян поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III…
Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать — и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Али, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Али, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан. Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны — впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отцом. Одни считали — Разумовский, иные полагали, что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли. Князь Али, взяв ее под свое покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии — если они минуют Россию, ибо ей тоже не хотелось рисковать жизнью. Но Али успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они спокойно смогут пересечь всю Россию. В сопровождении многочисленной свиты они покинули Исфахан и в 1769 году прибыли в Астрахань; Али — под именем знатного персидского вельможи Крымнова, а она — как его дочь.
По словам авантюристки, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, нам уже известно.
Ранее сэру Вильяму Гамильтону она поведала другую историю.
По этой версии Елизавета I передала ей права на престол, а на Петра III возложила обязанности воспитать царевну. Немилосердный монарх отправил родственницу в Сибирь, откуда спустя год ее вывело участие в ней одного священника. Под покровом ночи бежали они в столицу донских казаков. Ее пытались отравить, однако она успела скрыться. Бежала в Персию к родственнику отца, который в правление шаха Тамаса переселился на берега Каспия. Этот король королей осыпал русского пришельца ласками и богатствами, наделил его обширными поместьями и окружил почетом. Благодаря этому он мог заботиться о преследуемой судьбой дочери родственника, выписывать для нее педагогов из-за границы и превосходно подготовить ее к жизни.
Голицын докладывал:
"В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а про свое происхождение она, мол, узнала только от князя Али. Она заявляет, будто не желала, чтобы ее величали этим титулом — ни князь Лимбургский, ни Радзивилл, и всегда повторяла им: «Впрочем, называйте меня как знаете — хоть Дочерью турецкого султана, хоть персидского шаха, хоть русской княжной. Но лично мне кажется, что я не вправе носить сей титул». Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини. Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины I — о короновании Елизаветы Петровны, и третье — Елизаветино — о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II. Что же до манифеста, она ответствовала, что то был вовсе не манифест, а своего рода предписание, то бишь указ, согласно которому графу Орлову надлежало огласить перед моряками российского флота Елизаветино завещание относительно ее родной дочери. Она также утверждает, будто направила сие писание графу Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя груз послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России…