» (102). Здесь отсутствуют сторожевой полк и полк левой руки. Можно предположить, что они просто отстали во время марш-броска к Москве и не успели к началу сражения. Столицу обороняли земские и опричные полки. В ночь на 24 мая к Москве подошла орда Девлет-Гирея, хан остановился в окрестностях села Коломенское, где находился дворец Ивана Васильевича. Девлет-Гирей приказал сжечь двор царя (119, 106) и стал готовиться к атаке на город. Жители окрестных сели и деревень, монахи из монастырей, в страхе бежали в столицу. В результате массового исхода тысяч людей Москва оказалась переполнена беженцами.
В 8 часов утра 24 мая ханское войско двинулась на Замоскворечье. Навстречу крымчакам повел дворянскую конницу Иван Бельский, тысячи всадников сошлись в прямом бою на подмосковных лугах, послужильцы и дети боярские насмерть рубились с нукерами Девлет-Гирея. Когда битва достигла наивысшего накала, воевода Бельский лично возглавил атаку поместной конницы. В круговерти рукопашной схватки воевода был ранен и вынужден покинуть поле боя. Как записано в Соловецком летописце, «Князь Иван Дмитриевич Бельской выезжал против крымских людей за Москву реку на луг за Болото и дело с ними делал, и приехав в град ранен и преставися» (113, 237). Но умер главный воевода не от раны. Потеря командующего не сказалась на ходе сражения, в русской рати было много хороших воевод, способных организовать оборону столицы. Отступать действительно было некуда, за спиной у ратников была Москва. Яростные бои продолжались, когда ситуация на поле сражения резко изменилась. И не в пользу русских. Чтобы сломить упорное сопротивление противника, Девлет-Гирей приказал поджечь московские посады. Хан предполагал, что вражеские военачальники отправят часть своих людей на тушение огня и тем самым ослабят оборону города. Крымчаки сумели поджечь несколько строений в Замоскворечье, пожар стал медленно разгораться, постепенно охватывая новые постройки. Даже Девлет-Гирей не ожидал того результата, который в итоге получился. Стоял ясный день, когда неожиданно налетел сильный ветер, раздул пламя и банальный пожар превратился в огненное море, затопившее Москву. Русские полки, стоявшие на столичных улицах, оказались в критическом положении, оставили позиции и перемешались с толпами охваченного паникой и страхом народа. Русские ратники и воеводы сделали всё возможное для спасения столицы от вражеского нашествия. Успешно отразив атаки крымчаков, они были бессильны против огненной стихии. Но и Девлет-Гирей не смог воспользоваться своим преимуществом: из-за бушующего огня крымская конница не смогла войти в Москву. Из Симонова монастыря хан наблюдал, как гибнет в огне вражеская столица. В этом пожаре и погиб Иван Бельский. В Пискаревском летописце сохранился рассказ о гибели главного воеводы: «А князь Иван Бельской приехал з дела к себе на двор побывати да вошол в погреб к сестре своей к Васильевой жене Юрьевича, и тамо и задохся со всеми тут, да кнегиня Аксения Ивановна, князя Юрьева книгини Михайловича Галицына» (89, 191). Данная информация подтверждается и другими свидетельствами: «А затхнулись в городе бояре князь Иван Дмитриевич Бельской да Михайло Иванович Вороной» (101, 71). Воевода Бельский пал не в бою на поле брани, он погиб в каменном подвале, задохнувшись от дыма вместе со своими родственниками. Люди гибли не только от огня, но и в жуткой давке на улицах Москвы. В том числе и представители знатнейших русских фамилий: «Да князь Никита Петрович Шуйской, меньшой брат князю Ивану, ехал в ворота на Живой мост и стал пробиватися в тесноте вон, и тут его Татева человек ножем поколол, и он тотчас и преставися; и иных от радных без числа» (89, 191). Так от руки убийцы погиб брат воеводы полка левой руки. Огненный Апокалипсис уравнял всех: «И затхнулся в городе боярин князь Иван Дмитреевич Бельской, а был он ранен, да боярин Михайло Иванович Воронова Волынской и много дворян и народу безчисленно от пожарново зною» (102). Горело Замоскворечье, горел Китай-город, всепожирающий огонь подбирался к Кремлю.
Джером Горсей оставил описание чудовищной катастрофы, погубившей столицу Русского государства: «Неприятель зажег высокую колокольню св. Иоанна, но в это время поднялся сильный ветер, и распространившийся огонь в течение шести часов обратил в пепел все церкви, дома, палаты, построенные почти полностью из сосны и дуба, как в городе, так и в округе на 30 миль. В этом свирепом огне сгорели и задохнулись от дыма несколько тысяч мужчин, женщин, детей; та же участь постигла и тех, кто укрылся в каменных церквах, монастырях, подвалах и погребах, лишь немногие из немногих спаслись как вне, так и внутри обнесенных стенами трех городов. Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх нее головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве [реки] колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путем обогатились. Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти [мимо] из-за отравленного воздуха и смрада» (6, 56). Очевидцем грандиозного московского пожара был Генрих Штаден, его свидетельство представляет особую ценность: «На другой день он поджег земляной город (Hackelwehr) – целиком все предместье; в нем было также много монастырей и церквей. За шесть часов выгорели начисто (vorbranten innen und aussen) и город, и кремль, и опричный двор (Aprisna), и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть! В живых не осталось и 300 боеспособных людей (Wehrhaftiger). Колокола у храма и колокольня (Mauren), на которой они висели [упали], и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и извнутри спален огнем; колокольни также. И остались только стены (Maurwerk), разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посредине Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Также и все [другие] колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных [звонницах], церквей и монастырей. Башни или цитадели, где лежало зелье (Kraut), взорвались от пожара – с теми, кто был в погребах; в дыму задохлось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине. Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить. Татарский хан приказал поджечь и весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя» (119, 106–107). О чудовищном взрыве пороховых погребов в Кремле и Китай-городе сообщает и Пискаревский летописец: «Да в ту же пору вырвало две стены городовых: у Кремля пониже Фроловского мосту против Троицы, а другую в Китае против Земского двора; а было под ними зелия; ино и досталь людей побило многих» (89, 191). Информация Штадена, что из всей русской рати остались боеспособными 300 воинов, действительности не соответствует, после отступления крымчаков от стен русской столицы, воевода передового полка Михаил Воротынский устремился в погоню за ханом: «А царь крымской пошел от Москвы с великим страхом. А за царем ходил боярин князь Михайло Иванович Воротынский» (101, 71). Что вряд ли это было возможно, если бы у Воротынского осталось несколько сотен воинов. Тем не менее личные наблюдения Штадена о московской трагедии очень интересны: «Когда татарский царь Девлет-Гирей приказал запалить слободы и подгородние (auswendige) монастыри, и один монастырь [действительно] был подожжен, тогда трижды ударили в колокол, еще и еще раз… – пока огонь не подступил к этому крепкому двору и церкви. Отсюда огонь перекинулся на весь город Москву и Кремль. Прекратился звон колоколов. Все колокола этой церкви расплавились и стекли в землю. Никто не мог спастись от этого пожара. Львы, которые были под стенами в яме, были найдены мертвыми на торгу. После пожара ничего не осталось в городе (in alien Regimenten und Ringkmauren) – ни кошки, ни собаки» (119, 109–110). В своей автобиографии Штаден рассказывает о событиях, в которых лично принимал участие: «Когда крымский царь подошел к Москве, никто не смел выйти из нее. Так как пожар все распространялся, я хотел бежать в погреб. Но перед погребом стояла одна немецкая девушка из Лифляндии, она сказала мне: «Погреб полон: туда вы не войдете». В погребе укрылись, главным образом, немцы, которые почти все служили у великого князя – с их женами и детьми. Поверх погреба под сводом я увидел своего слугу Германа из Любека. Тогда я пробился через [толпу] русских и укрылся под сводом. У этой сводчатой палатки была железная дверь. Я прогнал оттуда половину [бывших там] и оставил там мою дворню. Между тем от огня Опричного двора занялся Кремль и город. На свой собственный счет по воле и указу великого князя я добыл для него трех горных мастеров. Я увидел одного из них, Андрея Вольфа: он хотел тушить пожар, когда вокруг него все горело. Я выскочил из палатки, втащил его к себе и тотчас же захлопнул железную дверь. Когда пожар кончился, я пошел посмотреть, что делается подо мной в погребе: все, кто был там, были мертвы и от огня обуглились, хотя в погребе стояла вода на высоте колена» (119, 150–151). Люди натаскали в подвал воду из колодца, но это их не спасло от смерти. В данном случае, Штаден ничего не искажает и не приукрашивает, по его мнению, Москва «выгорела со всем, что в ней было» (119, 97). Данная информация подтверждается свидетельством Разрядной книги 1475–1605 гг.: «И крымской царь посады на Москве зажег, и от того огня грех ради наших оба города выгорели, не осталось ни единые храмины, а горело всево три часы