В июне 1572 г. крымская орда выступила в поход на Москву. Как и в прошлом году, первый удар Девлет-Гирей нанес по Туле. Каменный кремль штурмовать не стал, но посады традиционно сжег и повел войско к Оке. Форсировать водную преграду хан решил через Сенькин брод, к востоку от Серпухова. 26 июля передовые отряды крымчаков попытались переправиться через Оку: «И первое дело было с крымским царем в суботу сторожевому полку – князь Ивану Петровичю Шуйскому на Сенкине броду» (102). Опираясь на заранее построенные укрепления, массированным огнем из пушек и пищалей русские ратники отразили все атаки противника. Понеся большие потери, ханская конница была вынуждена отступить: «А на берегу в Серпухове стоят воеводы изо всех полков князь Михайло Иванович Воротынской с товарищи. И тут царя через Оку не перепустили» (89, 192). Девлет-Гирей разбил стан напротив Серпухова и стал думать, как изменить стратегическую ситуацию в свою пользу. Неудача хана не обескуражила, он знал, что русская рать сильно растянута вдоль Оки, и решил воспользоваться этим обстоятельством. Лучший военачальник орды Дивей-мурза устремился вверх по течению реки и около села Дракина западнее Серпухова без труда перешел через Оку (89, 192). Одновременно мурза Теребердей вновь повел своих людей к Сенькину броду. Ночью ногайцы разогнали охранявших брод две сотни боярских детей, разломали частокол и утром 27 июля прорвались на левый берег Оки (102). Трудно сказать, почему так получилось, ведь накануне крымчаки были успешно отбиты от Сенькина брода. Возможно, Воротынский решил, что попыток прорыва на этом участке больше обороны не будет, и снял часть войск с данного направления. Русское командование не знало, где Девлет-Гирей нанесет главный удар, поэтому предпочло держать главные силы в кулаке, чтобы оперативно отреагировать на изменение обстановки. Для этого вдоль реки рассылались дозорные отряды. Во главе одного из таких отрядов воевода передового полка Дмитрий Хворостинин поставил Генриха Штадена. Немец проявил себя плохим командиром, его подразделение было разгромлено, а сам он чудом уцелел. Опричник подробно описал свои злоключения: «Когда [крымский] царь подошел к реке Оке, князь Дмитрий Хворостинин – он был воеводой передового полка – послал меня с 300 служилых людей (Knesen und Boiaren). Я должен был дозирать по реке, где переправится царь. Я прошел вверх несколько миль и увидал, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по ею сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями и тотчас же послал с поспешеньем ко князю Дмитрию, чтобы он поспевал нам на помощь. Князь Дмитрий, однако, отвечал: «Коли им это не по вкусу, так они сами возвратятся». Но это было невозможно. Войско [крымского] царя окружило нас и гнало к реке Оке. Моя лошадь была убита подо мной, а я перепрыгнул через вал и свалился в реку, ибо здесь берег крутой. Все три сотни были побиты на смерть. [Крымский] царь со всей своей силой пошел вдоль по берегу. И я один остался в живых. Я сидел на берегу [реки], ко мне подошли два рыбака. «Должно быть татарин, – сказали они, – давай убьем его!» – «Я вовсе не татарин, – отвечал я, – я служу великому князю, и у меня есть поместье в Старицком уезде» (119, 151–152). Судя по всему, крымчаки первыми атаковали отряд Штадена, а не наоборот, как об этом рассказывает опричник. Немец пытается себя оправдать, но получается у него это плохо. Как бы там ни было, ногайская конница вырвалась на оперативный простор и устремилась к Москве. Ситуация для русских осложнилась, активизировался и Девлет-Гирей: «А царь крымскый в неделю 27 день из-за Оки стрелять ис полков велел с наряду по полкам по нашим, по русским. А наши русские воеводы, князь Михайло Иванович Воротынский из-за гуляй-города[9] велел стрелять за Оку по тотарским полкам из пушек, да того было до вечера и вечера два часа» (113, 237). Ночью хан повел орду к Сенькину броду и начал переправу на левый берег Оки. Напротив главного расположения русских войск осталось 2000 крымчаков, в их задачу входило отвлекать внимание неприятеля. Ханский маневр незамеченным не остался, полк правой руки попытался остановить продвижение орды на реке Наре: «А назавтрее в неделю царь крымской Оку реку перелез, и было дело с ним правой руке – князь Миките Романовичю Адуевскому да Федору Васильевичю Шереметеву на Оке реке верх Нары» (102). Задержать крымчаков не удалось, полк правой руки отступил, Девлет-Гирей устремился к русской столице. Днем 28 июля ногайцы Теребердея уже появились в окрестностях Москвы и стали перекрывать дороги, однако деревни не жгли и людей в плен не угоняли. На военном совете главный воевода Михаил Воротынский предложил не спешить на защиту столицы, как в прошлом году, а идти следом за ордой и дать Девлет-Гирею сражение при первом удобном случае: «Так царю страшнее, что идем за ним в тыл, и он Москвы оберегаетца, а нас страшитца. А от века полки полков не уганяют; пришлет на нас царь посылку, и мы им сильны будем, что остановимся; а пойдет всеми людьми, и полки их будут истомны, вскоре нас не столкнут, а мы станем в обозе безстрашно» (89, 224–225). Русская рать двинулась за ханом. Впереди шел передовой полк князя Андрея Хованского и окольничего Дмитрия Хворостинина, под их началом были дети боярские, стрельцы и германские наемники. У деревни Молоди воеводы внезапно атаковали шедших в арьергарде крымчаков под командованием ханских сыновей, нанесли им поражение и гнали до самой ставки Девлет-Гирея. Побитые сыновья обратились к отцу за помощью: «Ты, царь, идешь к Москве, а нас, государь, московские люди сзади побили, а на Москве государь, не без людей же будет» (113, 238). Девлет-Гирей уступил давлению сыновей и отправил против передового полка 12 000 татар и ногайцев. Хованский и Хворостинин решили в бой с превосходящими силами противника не вступать и стали отходить к главным силам русской рати. Пока передовой полк бился с крымчаками, Воротынский установил у Молодей гуляй-город, где укрылись уставшие от быстрого перехода войска. Отступая, Хованский и Хворостинин вышли к позициям большого полка, резко повернули войска направо и погнали вражеское войско прямо на гуляй-город. Дружный залп из пищалей и пушек выкосил ряды крымской и ногайской конницы: «И в те поры из-за гуляя князь Михайло Воротынский велел стрельцам из пищалей стреляти по тотарским полком, а пушкарям из большово снаряду изс пушек стреляти» (113, 238). Последствия для степняков оказались катастрофическими: «И на том бою многих безчисленно нагайских и крымских тотар побили» (113, 238). Крымчаки и ногайцы обратились в бегство, разбитые наголову сыновья вновь предстали перед грозным отцом: «Ты государь, идешь к Москве, а московские люди у нас нгайских тотар и твоих крымских из наряду многих побили» (113, 238). Устрашенный речами сыновей, хан остановил движение на Москву и повернул к Молодям, он не хотел атаковать столицу, имея в тылу вражеское войско. Орда перешла речку Пахру и, согласно летописным свидетельствам, расположилась на «болоте». Весь следующий день, 29 июля прошел в мелких стычках, «во вторник наши полки с крымскими травилися, а съемного бою не было» (113, 238). Главные события произошли 30 июля. По приказу Воротынского, в гуляй-городе расположился большой полк, остальные полки заняли позиции в непосредственной близости от укреплений. Полк левой руки оборонял обоз. На этом тактические изыскания воевод не закончились, «три тысечи стрельцов поставили от приходу за речкою за Рожаею, чтобы поддержати на пищалех» (89, 225). Однако из этой задумки ничего не вышло. Девлет-Гирей быстро разобрался в обстановке и по настоянию Дивей-мурзы бросил в бой ногайскую конницу. Военачальник был уверен в успехе и перед боем заявил хану: «Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием» (89, 225). Атака степняков была молниеносной, русские не успели изготовиться к бою, что привело к трагическим последствиям: «которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали выстрелить, всех побили» (89, 225). Развивая успех, хан приказал атаковать главные силы Воротынского. Летописец подвел итоги сражения: «А в среду, в 30 день, нашим полком с крымцы и нагайцы было дело великое и сеча была великая» (113, 238). В бой вступили главные силы Девлет-Гирея, однако прорывать оборону гуляй-города крымчакам и ногайцам не удалось. Раздосадованный неудачей, Дивей-мурза с небольшой свитой отправился осматривать вражеские позиции и неосмотрительно приблизился к расположению сторожевого полка Ивана Шуйского. Русские заметили воина в богатых доспехах, пошли на вылазку и напали на мурзу. Военачальник обратился в бегство, но под ним споткнулся конь и Дивей-мурза оказался на земле. Сын боярский Иван (Темир) Шибаев из Суздаля пленил вражеского полководца и доставил пленника воеводам. Бой продолжался до сумерек: «И того же дня к вечеру был бой, и татарской напуск стал слабее прежнего, а руские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на том бою татар многих побили» (89, 225). Ханское войско понесло большие потери, в битве погибли ногайский мурза Теребердей и трое знатных крымских вельмож из рода Ширин, сын астраханского хана попал в плен. Степняки отступили от вражеских позиций. Согласно свидетельству летописца, потери русских составили 70 человек (113, 238). До поры до времени Воротынский с соратниками не знали, кто к ним попал в плен, выяснилось это только на следующий день, когда был пленен бывший слуга Дивей-мурзы. Состоялся примечательный диалог: «Его спросили – как долго простоит [крымский] царь? Татарин отвечал: «Что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого вы вчера захватили». Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивея-мурзу и сказал: «Вот он – Дивей-мурза!». Когда спросили Дивей-мурзу: «Ты ли Дивей-мурза?», – тот отвечал: «Нет! я мурза невеликий!». И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: «Эх, вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!». Они отвечали: «Ты [сам] в плену, а еще грозишься». На это Дивей-мурза возразил: «Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а [вас], мужиков, всех согнал бы полоняниками в Крым!». Воеводы спросили: «Как бы ты это сделал?». Дивей-мурза отвечал: «Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5–6 дней». Ибо он хорошо знал, что русские били и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага