территории Руси, как доказывал Клейн, возникают как раз с приходом варягов. Летописание же на Руси, как он считал, возникло только в XII веке, через полтора века после исчезновения варягов, так что источником летописцев о событиях IX–X веков стала не слишком достоверная устная традиция и легенды. Суммируя археологические данные о скандинавском присутствии на территории Древней Руси, Клейн подчеркивает, что «норманнские погребения представляют собой значительную часть богатейших погребений. Но есть и погребения рядовых пришельцев, особенно в Тимеревском могильниках. Сначала эти группы норманнов поселяются в стратегически важных пунктах в северной части восточнославянской территории и сферы славянской колонизации финских земель, а позже расширяют эти очаги и распространяются на юг. Даже в тех районах, где они поселились, они обычно не составляли большинства, но явно владели ситуацией. Рядовые скандинавы осваивали земли… больше среди финских племен. Значит, по археологическим данным прослеживается продвижение групп знатных и богатых норманнов с оружием, поселяющихся среди местного населения и иногда отдельно. С ними прибыло и некоторое количество столь же знатных скандинавских женщин. Шли с северо-запада и рядовые скандинавы, поселяясь для обработки земли и занятий ремеслом. И в Ладоге, и на Рюриковом городище действовали мастерские, изготовлявшие вещи норманнского типа». Все это указывает на завоевание, а не на призвание. К тому же доля скандинавов в населении оказывается достаточно значительной. Клейн указывал, что надо подсчитывать долю скандинавских погребений не среди всех погребений данного могильника, а только среди этнически определимых и что неопределимые в этническом отношении захоронения никак нельзя огульно считать славянскими. В Киевском некрополе доля норманнов – 18–20 %, в Гнездовском могильнике под Смоленском – 13 % (по сравнению с 27 % славянских захоронений). А в Тимеревском могильнике в Ярославском Поволжье среди захоронений X века скандинавских оказывается 13 %, славянских – 12 %, а остальные принадлежат местному финскому населению. Характерно, что уже в начале XI века в Тимеревском могильнике доля норманнов падает до 3,5 %, а доля славян возрастает до 24 %. Это указывает на интенсивное развитие с конца X века процесса ассимиляции славянами норманнов. Это было вызвано принятием Русью византийского христианства и сильным влиянием югославянской культуры Византии, которую приняла русская правящая верхушка. На протяжении XI века происходит почти полная христианизация населения. Это доказывает нам археология, поскольку в захоронениях трупосожжение сменяется трупоположением. И тогда же происходит слияние славян, норманнов, финно-угров и балтов в единую древнерусскую народность со славянским языком. Общий вывод Клейна о характере норманнской миграции в Восточной Европе в IX–X веках сомнений не вызывает: «Конечно, можно сообразить, что в ключевых пунктах страны вооруженные группы пришельцев расположились неспроста. Можно также учесть, что они большей частью богаты и эта аккумуляция богатства в руках пришельцев показательна. Это косвенные признаки захвата власти. Они, как и другие археологические данные, по-настоящему заиграют только при сопоставлении с русскими летописями, византийской хроникой, арабскими сочинениями, скандинавскими сагами и эпиграфикой, с данными лингвистики и ономастики. Но они не лишние – в этом синтезе они придают выводам глубину, хронологическую и географическую четкость и содержательную насыщенность, увеличивая их доказательную силу».
Незадолго до смерти, Клейн писал: «Подводя итоги своей жизни, я вижу, что некоторые мои достижения значительны для нашей науки. Я способствовал развитию теоретической археологии, ввел новое понимание места и природы археологии, разработал понятия классификации и типологии, методику исследований этногенеза, методику опознания миграций, открыл индоариев в катакомбной культуре, упорядочил систему представлений о норманнах в истории Древней Руси, выдвинул гипотезу, опознающую протохеттов в баденской культуре, и т. д. Я разработал новую концепцию понимания гомеровского эпоса. Это порядочно. В то же время я вижу, что многие мои идеи не нашли должного продолжения и развития. Это и моя теория коммуникационного развития культуры, и моя стратегия системного группирования, моя идея разделения труда между археологией и преисторией и пр. Частью это связано с тем, что наша наука была не готова к восприятию моих идей, частью с тем, что сам я не сумел их должным образом донести».
Клейн является автором книг: «Археологические источники» (1978), «Феномен советской археологии» (1993), «Перевёрнутый мир» (1993, 2010), «Другая любовь: природа человека и гомосексуальность» (2000), «Принципы археологии» (2001), «Введение в теоретическую археологию. Книга I. Метаархеология» (2004), «Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества» (2004), «Новая археология (критический анализ теоретического направления в археологии Запада» (2009), «Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон» (2009), «Трудно быть Клейном» (2010), «История археологической мысли» (2011) в 2 томах, «Археологическое исследование: методика кабинетной работы археолога» (2012, 2013) в 2 томах, «Этногенез и археология» (2013) в 2 томах, «Время в археологии» (2014), «История антропологических учений» (2014), «Расшифрованная «Илиада» (2014) и др.
Валентин Лаврентьевич Янин(1929–2020)
Валентин Лаврентьевич Янин, советский и российский историк и археолог, родился 6 февраля 1929 года в Вятке в семье старообрядцев. Его отец Лаврентий Васильевич Янин работал санитарным врачом и санинспектором бывших Морозовских мануфактур в Орехово-Зуеве, куда семье переехала вскоре после рождения Валентина. Мать Елизавета Степановна Маслова была учительницей и состояла в дальнем родстве с фабрикантами Морозовыми. В 1938 году семья переехала в Москву. В 1946 году после окончания 7‐й московской образцовой школы с золотой медалью Янин поступил на исторический факультет МГУ, где учился на кафедре археологии. Он окончил его в 1951 году с дипломной работой, посвященной нумизматике домонгольской Руси, и поступил в аспирантуру. В 1954 году историк защитил кандидатскую диссертацию «Денежно-весовые системы домонгольской Руси». С 1954 года Янин работал младшим научным сотрудником кафедры археологии МГУ, в 1958 году стал старшим научным сотрудником, а в 1960 году – руководителем учебной практики студентов-историков и археологов. Летом 1947 года в составе группы студентов-практикантов Янин впервые оказался в Великом Новгороде, где велись археологические исследования. На Неревском раскопе 26 июля 1951 г. была обнаружена первая берестяная грамота. Янин был свидетелем этого исторического открытия. В 1962 году он впервые стал начальником Новгородской археологической экспедиции МГУ. В 1963 году Янин защитил докторскую диссертацию на основе книги «Новгородские посадники» (1962). С 1964 года он стал профессором кафедры археологии исторического факультета МГУ, а в 1965 году был утверждён в звании профессора. В 1966 году Янин был избран членом-корреспондентом, а в 1990 году – академиком Академии наук СССР. По инициативе Янина в 1969 году в Новгороде было принято постановление «Об охране культурного слоя», которое в дальнейшем приняли ещё 114 исторически значимых городов. С 1978 по 2016 год Янин был заведующим кафедрой археологии исторического факультета МГУ, где вёл Новгородский спецсеминар. В 1991–2001 годах он был членом Президиума РАН, а с 2001 года – советником президиума РАН. В 1967–1991 годах Янин являлся членом Президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников (ВООПИК). В 1995 году историк выступил одним из инициаторов создания Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), занимал пост председателя его экспертного совета по истории, в 1996–2003 годах был председателем совета РГНФ. Он был лауреатом Государственной премии СССР (1970), Ленинской премии (1984) и Государственной премии РФ (1996), а также Демидовской премии (1993), премии «Триумф» (2002) и Литературной премии Александра Солженицына (2010). Янин был почётным гражданином Новгорода (1983), почётным профессором Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого (1998) и заслуженным профессором Московского университета (1999). Он был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2009), орденом Ленина (1990), Большой золотая медаль имени М.В. Ломоносова (1999) и Золотой медалью имени С.М. Соловьёва (1999) и др. В июле 2013 года в знак протеста против планов правительства по реорганизации Российской академии наук Янин заявил, что не войдет в состав новой академии. Ученый умер 2 февраля 2020 в Москве.
Янин занимался исследованием берестяных грамот, а также нумизматикой, сфрагистикой и эпиграфикой Древней Руси. Он первым использовал берестяные грамоты в качестве исторического источника. Янин показал, как на основе кончанского представительства новгородского боярства формировался институт посадничества, как он развивался, какую роль играл в управлении Новгородом. Впервые в российской историографии он разработал методические приёмы комплексного источниковедения, опирающегося на анализ разнородных источников: письменных, археологических, нумизматических и сфрагистических материалов, а также памятников искусства. Янин подчеркивал: «Летописные известия должны проверяться средствами археологии. Давно ставшие самостоятельными в своей методике нумизматика, сфрагистика, генеалогия, историческая география и прочие так называемые «вспомогательные дисциплины истории» нуждаются в перекрестной проверке, дополняющей выводы, сделанные при изучении письменных и археологических источников. Только сочетание в исследовании всех этих на первый взгляд разнородных дисциплин способно прояснить путь движения к истине». Ученый доказал, что важнейшие реформы государственной системы Новгорода были результатом острой политической борьбы различных группировок боярства. Учёный реконструировал вес денежных единиц: гривны, куны, ногаты, проследил их изменение и связь с денежно-весовыми системами арабского Востока, Средней Азии и Западной Европы. При участии Янина была найдена в 2000 году уникальная Новгородская псалтирь, древнейшая во всем славянском мире датированная книга. Ученый утверждал: «Вечевой строй сравнительно с организацией управления в княжествах в самом деле отличался видимыми чертами демократизма в его средневековых формах, но этот демократизм иллюзорен. Новгородский вечевой строй является образцом демократии в ее боярском варианте. Власть в Новгородском государстве принадлежала не какому-то идеальному межклассовому сообществу, а богатейшим землевладельцам, на что, в частности, указывает численность общегородского веча, которое в немецком источнике 1331 г. носит название «300 золотых поясов». По-видимому, этот термин к XIV в. был реликтом, отражая былое равное представительство трех древнейших концов. Когда концов стало пять, число вечников могло возрасти до пятисот, а это примерное число крупных городских усадеб Новгорода и, следовательно, количество богатейших дворовладельцев. Представления Н.М. Карамзина о десяти тысячах вечников никак не вписываются в топографию вечевой площади, вместимость которой соответствует нескольким сотням, но никак