Мощная артиллерия императора начала крушить стены, и победа уже казалась близкой, но мусульман спасла сама природа. Началось с проливного дождя, который превратил почву в настоящее болото, лютый холод пробирал христиан до костей, еды с кораблей взяли мало, а достать новую было проблематично; главное – отсырел порох, поэтому своевременная вылазка турок обратила все пестрое воинство Карла в бегство, за исключением исконных и упертых врагов – мальтийских рыцарей, которые доблестно умирали, где сражались. Один из них в качестве вызова неверным даже смог вонзить свой кинжал в алжирские ворота Баб-Азун. Их отчаянная отвага позволила Карлу эффектно сесть на коня, ворваться в гущу беглецов и направить их обратно (если только это не легенда: во-первых, чересчур пафосно, во-вторых, где там по такой грязи скакунам порхать?). По крайней мере, император в своих золотых доспехах целый день под дождем стоял на холме и направлял действия своих раскисших войск.
Считается, что, если б он не потерял пару дней, а сразу по возможности вытащил бы корабли, артиллерию и все припасы на сушу, он мог бы победить. А так – 25-го числа разыгрался беспримерный шторм, поднятый ураганным северо-восточным ветром, который еще много веков спустя в Алжире называли Карловым штормом, и флот, стоявший в бухте, оказался бессильной игрушкой в руках стихии. Корабли срывались с якорей, врезались друг в друга, разбивались в щепы и тонули. Опытный Дориа, однако же, сумел вывести большую часть кораблей в море. 15 галер подались к берегу, где их экипажи тут же перекололи берберы. Та же участь ожидала всех, кому «посчастливилось» избежать пучины и добраться до берега. За 6 часов погибли порядка 150 кораблей. Весь берег от Шершеля до Алжира был усеян обломками и трупами. Испанский кардинал Талавера записал, бесстрастно поминая погибших смердов: «Во вторник поднялась такая страшная буря, что было не только невозможно выгрузить пушки, но многие мелкие суда просто перевернулись и тринадцать – четырнадцать галеонов тоже… Слава Богу, мы не потеряли никого, кто представлял бы значение, а только рядовых солдат, слуг, матросов».
На следующий день шторм утих, корабли Дориа вернулись в бухту. Карл понял, что надо отступать. Христиане бросили орудия и припасы и пошли месить грязь; солдатам приходилось отдыхать на уложенных рядами древках алебард, иначе они рисковали быть засосанными грязью; многочисленные речки, преисполнившись воды, уносили людей, пытавшихся для переправы через них перекинуть доски со своих разбитых кораблей. Их сопровождали, беспрерывно тревожа, турки и берберы.
Достигнув потрепанного флота, Карл столкнулся с новой проблемой – как разместить всех людей, если треть флота потонула? Он отдал приказ забить всех лошадей. 2 ноября христиане были готовы к отплытию, однако разразился новый шторм. Часть судов разбило, и их экипажи стали пленниками мусульман, прочие корабли беспомощно ожидали подобной участи; начался голод, Карл отсиживался в испанском форпосте на африканском берегу Буджае, а шторм не прекращался аж до 23 ноября. Только после этого горе-вояки отплыли в Испанию. Потери Карла составили примерно от 8000 до 12 000 матросов и солдат и 300 высокородных офицеров. Говорили, что тогда в Алжире пленный христианин стоил дешевле луковицы. Место, где храбро оборонялись мальтийцы, местные веками называли «Могилой рыцарей». Марабут-пророк, предсказавший гибель христианского флота, еще в XIX в. почитался как святой, и не исключено, что почитается и доныне. Алжирская легенда гласит, что, отплывая от африканского побережья, Карл кинул в море свою корону со словами: «Плыви, безделушка, пусть какой-то более удачный правитель спасет и наденет тебя». Так или иначе, это был его последний поход против сил ислама.
Погибшие каракки «Мэри Роуз» (1545 г.) и «Великий Гарри» (1552 г.)
Генрих VIII, король Англии (1491–1547), в излишних представлениях не нуждается. Не особенно заслуженно, на наш субъективный взгляд, он постепенно становится самым знаменитым королем Англии, затмевая достоинства доблестного Ричарда Львиного Сердца своими многочисленными пороками. Шестикратный муж, отправивший на плаху двоих своих жен. Ревностный католик, получивший от папы громкий титул «Защитник веры», однако после отказа папы развести его с первой женой он объявил себя главой Английской церкви и развел себя сам, попутно уничтожив старейшие монастыри Англии, переказнив монахов и забрав все церковные земли и добро. Что характерно, титул «Защитника веры» (Fidei defensor) за собой оставил, и он до сих пор входит в состав английского королевского титула и чеканится на монетах в виде сокращения fid. def. Отсек самую умную голову королевства – Томаса Мора, автора «Утопии». Сочинял музыку… В общем, в точности как представился король в «Обыкновенном чуде»: «Здравствуйте, я – король, дорогие мои. Тиран, деспот, коварен, капризен, злопамятен… И самое обидное, не я в этом виноват… Предки виноваты!… А сам я по натуре добряк, умница, люблю стихи, прозу, музыку, живопись, рыбную ловлю люблю. Кошек, да, я кошек люблю». Ну и, естественно, «почётный святой, почётный великомученик, почётный папа римский нашего королевства». Если ему ставят в заслугу создание централизованного государства абсолютистского типа, то от силы ему можно предоставить только вторую часть – с первой справился еще его отец Генрих VII, одержавший победу в Войне роз и сносивший огнем пушек замки последних мятежных феодалов. А вот где его солидный авторитет непререкаем – это в создании мощного флота совершенно новой для своего времени концепции, до которой он дошел сам в нескольких войнах с французами (он даже чуть не взял Париж).
Пушки на корабли ставили и до него, однако именно Генрих поднял корабельную английскую артиллерию на высоту небывалой эффективности: на свои корабли он ставил пушек много, даже очень много, это во-первых, и, во-вторых, вместо привычного всем разнобоя в калибрах он стремился к единообразию. Теоретически много одинаковых пушек громили врага намного эффективнее такого же количества разных, но и количество, повторим, было для того времени невиданным, просто ужасающим. Как и на дредноутах начала ХХ в., на королевских кораблях эпохи Генриха постепенно пришли к идее двух основных калибров, главного и вспомогательного.
Первым знаменитым образцом стала «Мэри Роуз», построенная в Портсмуте в 1510 г. и названная в честь сестры Генриха и геральдического символа королевского рода. Ее первоначальное водоизмещение составляло 500 тонн (после реконструкции в 1536 г. возросло до 700–800), длина – 45 метров, на ней стояли 4 мачты (в отличие от каракк более раннего времени, несших 2, иногда – 3 мачты), 78 орудий (после реконструкции – 92: 39 больших орудий и 53 малых). Экипаж составлял 200 матросов, 185 солдат и 30 пушкарей. В июле 1545 г. весьма перегруженная артиллерией каракка в ожидании нападения французов вместе с прочими 80 кораблями была направлена в пролив Те-Солент у острова Уайт. Налетевший шквал накренил ее, вода хлынула в открытые пушечные порты, и все было кончено: «Мэри Роуз» опрокинулась, уйдя на дно почти с всем экипажем, включая адмирала Джорджа Кэрью. Спаслись лишь от 35 до 40 человек.
Каракка «Мэри Роуз». Гравюра XVI в.
Попытки поднять гордость флота ни к чему не привели, достали лишь несколько пушек. О каракке вспомнили в 1840-х гг. Благодаря совсем небольшой глубине были подняты пушки с лафетами, луки, посуда и т. п. В поисках старинного добра корабль подорвали, достали еще много интересного, однако ввиду отсутствия какого-либо понятия о необходимости консервации подводных находок большая их часть оказалась утраченной. К «Мэри Роуз» вернулись уже в 1960-х гг., теперь уже с профессиональным подходом и совсем иным уровнем знаний и технологий. Оказалось, большая часть корабля, пребывая в заиленных отложениях, все же уцелела (пришел в полное разрушение лишь ахтеркастель (задняя башня), обнажившийся после подрыва; такие башни являлись настоящими крепостями на судне, позволяя вести с них обстрел противника и обороняться при абордаже до последнего). К 1982 г. останки и мелкие находки были извлечены, надлежащим образом обработаны и ныне выставлены в особом музее Портсмута. Типичная бомбарда с лафетом, поднятая с «Мэри Роуз», представляла собой длинное тонкое орудие (ит. tromba), сваренное или скованное из железных листов и перехваченное 14 железными кольцами (во избежание обычного для примитивных орудий разрыва), довольно толстостенное, на длинном деревянном ложе-лафете, изготовленном из дуба. Пара деревянных колес была всего одна и располагалась у открытой части ствола, так называемого «мурла», а вот сзади располагалась зарядная камора (ит. cannone). Она была съемной: ее отсоединяли от ствола, помещали в нее боевой заряд, с помощью вытянутого прямоугольного ящика на задней части лафета вводили в ствол, заряженный каменным, свинцовым или железным ядром. Затем через запальное отверстие картуз с порохом протыкали раскаленным прутом или крюком (для чего около пушек стояли железные жаровни с горящими древесными углями). После одного выстрела, охладив бомбарду, к ней просто-напросто подставляли новую камору, что гораздо убыстряло скорострельность тогдашних, повторимся, весьма примитивных орудий. Как правило, при каждом таком орудии было порядка четырех сменных камор. Большие бомбарды, из меди, отливались наподобие колоколов.
Построенный в 1514 г. корабль носил помпезное название на смеси английского и французского языков (видимо, намек врагу на скорую победу и коронацию Генриха, как короля Франции) «Хенри Грэйс (или Грас) а Дье» – «Генрих, [король] Божией Милостью». Естественно, английские моряки дали ему более короткое имя – «Грэйт Харри», то есть «Большой (или Великий) Гарри». Чего уж тут было больше – намека на королевское величие вообще, на величие самого построенного корабля или на физическую тучность короля-гиганта (достаточно взглянуть на так называемый Гринвичский доспех из собрания Тауэра, чтобы оценить королевские пропорции). Правда, Генрих располнел гораздо позже постройки этого корабля, но и когда родилось английское народное название этого судна, мы сказать не можем (Орацио Курти утверждает, что корабль получил это прозвище еще на стапеле). Да это и не важно.