тайной, официально сообщалось, что цель экспедиции – посещение отдаленных от столицы русских владений в Америке). Ну, желательно с выгодой, потому что Путятин хоть и опытный был дипломат (в его послужном списке – успешные миссии в Персии, Турции, Египте, Англии и Нидерландах), однако своей уступчивостью создал проблемы, расхлебываемые нами поныне – имеем в виду «сдачу» части Курильских островов. Но об этом – чуть позже. «Диана» была предоставлена Путятину вместо начавшей рассыпаться «Паллады», которую отбуксировали в Императорскую гавань (в заливе Татарского пролива, о ней см. следующую главу, а за подробностями ее плавания, конечно, следует обратиться к одноименному произведению И. А. Гончарова – того самого, знаменитого автора «Обломова», вместе с тем коллежского асессора, назначенного тогда секретарем Путятина). «Диана» же последовательно посетила порты Хакодате, Осака, Када и Симода. Там 11 декабря 1854 г. в результате землетрясения и цунами «Диана» была серьезно повреждена; с нее сняли пушки, но 7 января 1855 г. при переводе корабля в бухту Хэда на ремонт новый шторм утопил фрегат (погибли 3 человека). Русская миссия и моряки обосновались в Хэде, помогали японцам чинить их дома, вели переговоры и вместе с тем начали постройку шхуны, названной в честь места их пребывания. К сожалению, из издания в издание кочует неверная информация о том, что «Хэда» была построена из обломков «Дианы». Это неверно. Наш фрегат по-прежнему покоится у японского побережья на 500-метровой глубине, на дне залива Суруга.
Затонувший фрегат «Диана». Гравюра 1856 г.
Коварные и хитрые японцы, пользуясь затруднительным положением России в Крымской войне, за заключение договора о дружбе, торговле и дипломатических отношениях, вынудили Путятина уступить им ряд островов Курильской гряды (нынешние спорные острова – русские Южные Курилы, с точки зрения японцев – их Северные территории), а Сахалин был объявлен в совместном нераздельном владении. С военной точки зрения тогда это был оправданный шаг, ибо Россия была не в силах защитить Приморье от англо-французов (пусть читатель вспомнит хотя бы оборону Петропавловска). С учетом нашего знания о последующих русско-японских войнах и нынешнего замороженного конфликта горькой иронией звучат слова путятинского договора: «Отныне да будет постоянный мир и искренняя дружба между Россией и Японией» (26 января 1855 г.).
Путятин, 8 офицеров и 40 матросов вернулись на русский Дальний Восток на «Хэде», хотя ее чуть не перехватили 3 англо-французских корабля; С. С. Лесовский, 8 офицеров и 150 матросов были доставлены на Камчатку американской шхуной; остальные члены экипажа «Дианы» – 10 офицеров и 275 матросов – отправились на родину на торговом судне, но у Сахалина были пленены английским пароходом. Миссия Путятина была высоко оценена в столице, его удостоили графского титула, и позже он еще неоднократно бывал в Японии и Китае по дипломатическим делам.
Гибель фрегата «Паллада» (1856 г.)
В предыдущей главе уже были приведены технические характеристики «систершипа» «Паллады», поэтому повторяться нет нужды; разве что построена она была гораздо раньше, в 1831–1832 гг., на Охтенской верфи Санкт-Петербурга мастером В. Ф. Стоке, и экипаж у нее был чуть поменьше – 426 человек. Официально корабль числился фрегатом 44-пушечного ранга, однако его первый командир, П. С. Нахимов (1802–1855), так отзывался о нем: «Вверенный мне фрегат наименован 44-пушечным, но настоящие оного размерения есть 60-пушечного». Именно его рукой сделана первая запись в шканечном журнале: «В 9 часов полудня вошли в военную гавань для постановки мачт». Павел Степанович навел на нем такой щегольской порядок, что писали так: «Это был такой красавец, что весь флот им любовался и весьма многие приезжали учиться чистоте, вооружению и военному порядку, на нем заведенному». Так случилось, что Нахимов на «Палладе» однажды спас целую эскадру под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена (первооткрывателя Антарктиды вместе с М. П. Лазаревым). Нахимов определил, что корабли направляются на камни, и дважды сигналил флагману. Там не реагировали. Тогда Нахимов сознательно нарушил строй, и начальник решил последовать за ним – вполне вовремя, так как головной «Арсис» уже влез на камни и серьезно пострадал. Павел Степанович рисковал: в случае ошибки его могли ждать разжалование и даже суд, а так лично поблагодарил молодого командира за спасение эскадры даже люто ненавидевший моряков и флот Николай I – за то, что адмирал Шишов в свое время высказал особое мнение насчет судьбы подсудимых декабристов, «застрельщиками» которых выступил, кстати, Гвардейский флотский экипаж, да и из пяти знаменитых братьев Бестужевых трое были военными моряками, также братья Бодиско, К. П. Торсон, М. К. Кюхельбекер (брат пушкинского «Кюхли») и др.
Фрегат «Паллада» в 1847 г. Художник А. П. Боголюбов. 1847 г.
Фрегат скромно отслужил свое на Балтике, в боевых действиях принимать участие ему не довелось, разве что на дипломатическом поприще – в 1834 г. конвоировал судно «Ижора», на котором прибыли в Россию с визитом принц и принцесса Пруссии, возил документы в Копенгаген русскому послу, в 1837 г. (или 1835-м, данные разнятся, а может, и неоднократно) отвозил в Лондон золото в слитках; последней его миссией стал поход на Дальний Восток с миссией Е. В. Путятина (см. предыдущую главу). При этом, так как экипаж «Паллады» состоял из офицеров и матросов Гвардейского флотского экипажа, большую часть особо ценных кадров списали, набрав новую команду, что называется, с бору по сосенке, что не могло не сказаться на плавании: матросы не знали ни друг друга, ни офицеров, ни самого судна.
9 июля «Паллада» перенесла шторм в Северном море, как явствует из официального доклада: «Утром 9-го и в течение дня ветер продолжал усиливаться и на фрегате стали делать приготовления к выдержанию одного из тех жестоких вращательных штормов, которые случаются в здешнем море в летние месяцы… Хотя шторм этот не произвел особенно важных повреждений в фрегате, но, однако же, показалась течь верхнею частию, и на всем фрегате нельзя было найти сухого места. Две помпы работали почти постоянно. Во время шторма генерал-адъютант Путятин успел убедиться в неудобстве употребления у вант железных винтов, у которых, кроме других важных недостатков, при сильной качке, лопаются крепительные планки, отчего они сами собою отвинчиваются. Ослабевшие от этого ванты увеличивают напор на остальные, которые уже не могут его выдержать и лопаются или сдают на бензелях. Это случилось с фрегатом во время описанного шторма и одно время были в опасности потерять грот-мачту; но вскоре начавший стихать ветер позволил заложить в помощь вантам сей-тали, а потом перетянуть и самые ванты».
Потом была посадка на мель в Зунде, после которой пришлось месяц чиниться в Портсмуте, однако по выходе в море дала себя знать сильная течь, так, в принципе, при ремонте и не ликвидированная. Перенеся затем штормы в Индийском и Тихом океанах, корабль ясно дал понять, что его время подходит к концу. Был изменен даже маршрут путешествия – не «напрямую», а «перебежками», от порта до порта. И. А. Гончаров так писал в письме Н. А. Майкову: «Нас прихватил шторм у мыса Доброй Надежды, лишь только мы отъехали от него верст 200. Этот шторм окончательно и доказал, что фрегат наш более чем плох. Я сидел в кают-компании, когда буря началась. Качка усиливалась, сначала взяли рифы, то есть уменьшили паруса, но ветер крепчал, их убрали совсем, кроме самых необходимых. Началась течь, как в решете, все ничего, в общей каюте было еще сухо, но фрегат начал черпать бортами, да еще дождь проливной пошел, и вдруг хлынули целые потоки к нам вниз. Меня адмирал звал не раз, через посланного, вверх – полюбоваться картиной, где блеск луны и молнии спорил друг с другом, но как на палубе на четверть ходила вода, то я и не пошел, думая удержать свою сухую позицию до конца бури. А когда вода хлынула в десять каскадов и к нам, мы оттуда поневоле бросились вон, вверх, по трапам лились тоже потоки, а я в башмаках и летнем костюме. Вверху я насмотрелся и молнии и луны, наслушался и грома и ветра, но через пять минут я весь был мокрехонек, добрался до своей каюты, переменил белье, заснул и не знаю до сих пор, как и когда кончился шторм».
Параллельное описание более сухо, но, с другой стороны, и более информативно: «Волнение шло горами, достигая порой такой высоты (до 45 футов), какой бедное судно еще не видывало. Фрегат ложился то на один, то на другой бок и, несмотря на вторичную, полную конопатку в Саймонсбее, потек всеми палубами и показал весьма значительное движение в надводных частях корпуса». При попытке подкрепить грозившую упасть грот-мачту матросу разбило крюком голову. Да и вообще – экипаж «Паллады» испытал все «прелести» долгого тропического плавания – горячку, лихорадку, под конец – цингу.
Путятин истребовал новое судно («Диану»), «Паллада» же была поставлена в Императорскую гавань (22 мая 1854 г.) под немногочисленной охраной из моряков и казаков. Комиссия установила, что кораблю требуются докование и ремонт. В связи с событиями Крымской войны генерал-губернатор Сибири Н. Н. Муравьев распорядился собрать все суда в устье Амура, однако выяснилось, что большая осадка «Паллады» препятствует ей войти в реку. Фрегат вернули на место его прежней стоянки с наказом начальнику охраны подпоручику Кузнецову: «В случае входа неприятеля в гавань сжечь фрегат, а самому стараться достигнуть берегом до заселений на Амуре».
Зимовка далась ветхому кораблю нелегко: «Палладу» затерло льдами, корпус стал наполняться водой. Вскоре она достигла батарейной палубы. Новые попытки вывести эту «богиню отечественного производства» и отбуксировать в Амур закончились ничем (в них принимали участие герой обороны Петропавловска фрегат «Аврора» и транспорт «Оливуца»).
Очевидец вспоминал: «При входе на шлюпке в Константиновскую гавань нам открылось небольшое селение из нескольких избушек. По обеим сторонам их виднелись батареи, помещенные на берегу, густо поросшем лесом. Посредине, между батареями, стояла ошвартованная «Паллада». Фрегат был когда-то первым красавцем на флоте. А теперь? Жаль смотреть. Тени не осталось от того, чем он был год назад. Лишь одно название сохранилось неприкосновенным. Теперь без балласта это был какой-то короб с тремя мачтам. Если всматриваться, то еще можно заметить следы красоты, как иногда сквозь старческие черты можно уловить память былого… В трюме воды было под самую жилую палубу».