Смерть настигла Кибальчича мгновенно, по крайней мере его тело вскоре повисло без конвульсий.
После казни Кибальчича вторым был казнен Михайлов, он дважды срывался с веревки. При первом падении Михайлов сам поднялся и при помощи палача встал на скамейку. Он сорвался вторично и окончательно был повешен лишь в третий раз.
За ним последовала Перовская. Четвертым был казнен Желябов, последним – Рысаков. Он несколько минут боролся с палачом, не давая столкнуть себя со скамьи.
Трупы казненных висели не более 20 минут. Затем на эшафот были внесены пять черных гробов, которые помощники палача подставили под каждый труп. Военный врач в присутствии двух членов прокуратуры освидетельствовал снятые и положенные в гроб трупы казненных. По освидетельствовании трупов гробы были немедленно накрыты крышками, заколочены и отвезены под сильным конвоем на станцию железной дороги для предания тел казненных земле на Преображенском кладбище.
После революции 1917 года в бумагах Плеве, известного сподвижника Александра III, было найдено письмо, написанное Кибальчичем 2 апреля 1881 года, накануне казни. Автор этого письма писал царю, что террор прекратится, если царь даст свободу слова, отменит смертную казнь и дарует амнистию политическим осужденным. Александр III сделал на этом письме надпись такого содержания: «Нового ничего нет. Фантазия больного воображения, и видна во всем фальшивая точка зрения, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».
3 марта председатель Кабинета министров П.А. Валуев предложил новому царю Александру III назначить регента на случай, если его тоже убьют. Царь оскорбился, но регента все же назначил.
СТЕПАН ХАЛТУРИН
Степан Халтурин родился в Вятке в семье бедных мещан. В начале 1870-х годов приехал в Петербург, где поступил на завод. В 1875—1876 годах он был уже деятельным пропагандистом... «Он был из тех людей, наружность которых не дает даже приблизительно верного понятия об их характере... Близко сойтись с ним можно было только на деле... Степан Халтурин стал увлекаться террором. Уже с осени 1879 года он входит в деловые сношения с народовольцами», – вспоминал один из его современников.
«Александр II должен быть убит рабочим, – считал Халтурин, – пусть не думают русские цари, что рабочие – болваны, не понимающие их истинного значения для народа».
Речь шла о взрыве всей царской фамилии в Зимнем дворце. Исполнительный комитет согласился на его предложение. Халтурин поступил во дворец столяром. Сношения с Исполнительным комитетом он вел главным образом через Желябова; кроме того, ему помогали Кибальчич, Квятковский и Исаев. С октября 1879 года вплоть до самого взрыва 5 февраля 1880 года Халтурин занимался минированием Зимнего дворца.
5 февраля Зимний дворец потряс страшный взрыв – мина взорвалась. Огни во дворце потухли. Черная Адмиралтейская площадь стала как будто еще темнее. Ко дворцу сходились люди, прибежали пожарные. Оттуда выносили трупы и раненых. Их казалось ужасно много.
Желябов и Халтурин быстро удалились. Для последнего уже готово было верное убежище, насколько, конечно, они вообще существуют в России. И только по прибытии туда нервы Халтурина будто сразу размякли. Усталый, больной, он едва мог стоять и только немедленно справился, есть ли в квартире достаточно оружия. «Живой я не отдамся!» – говорил он. Его успокоили: квартира была защищена такими же динамитными бомбами.
Степан Халтурин
Известие о том, что царь спасся, подействовало на Халтурина самым угнетающим образом. Он свалился, совсем больной, и только рассказы о громадном впечатлении, произведенном 5 февраля на всю Россию, могли его несколько утешить, хотя никогда он не мог примириться со своей неудачей и не простил Желябову того, что называл его ошибкой.
Угнетенный своей неудачей, Халтурин уехал на юг России, где около двух лет занимался пропагандой среди рабочих, но деятельность Стрельникова, предназначенного Александром III производить следствия по политическим делам на всем юге России и снабженного особыми полномочиями, вскоре стала мешать Степану. Он известил об этом Исполнительный комитет, который и поручил ему организовать убийство прокурора. Поручение это было удачно выполнено 18 марта 1882 года Халтуриным и его товарищем Желваковым.
К ночи всюду было уже известно, что убийство «политическое» и убит именно Стрельников. В городе стало заметно возбуждение. Одни спешили на бульвар, посмотреть место происшествия, кровь, скамейку; другие толпились у полиции, куда привезли арестованных. Сочувственное отношение к событию можно было подметить повсюду.
Пешие и конные патрули попадались на каждом шагу. По тротуару перед зданием полиции было запрещено ходить; сюда то и дело подъезжают предержащие власти: генерал-губернатор, градоначальник и другие. А в самом здании шли допросы. Желваков отказался отвечать, пока ему не скажут, убит ли Стрельников. «Убит», – ответили ему. «Ну, теперь делайте со мной, что хотите». Допросы ни к чему не приводили. Узнали квартиры арестованных, так как при них были паспорта, но ни их личности, ни настоящие фамилии констатированы не были. Поздно ночью под сильным конвоем их перевели в тюрьму и поместили в подвальном этаже. Допросы шли беспрерывно, и до самой казни арестованным не дали ни одного часа отдыха.
В ночь с 20-го на 21-е собрался суд, не виданный в России. На заседании были только Гурко, им самим избранные судьи и подсудимые. Даже высшие чины военного и судебного ведомств не были допущены. Халтурин заявил, что приехал в Одессу с целью заняться организацией рабочих, но в деятельности Стрельникова встретил сильное препятствие. Он сообщил об этом Исполнительному комитету и получил от него поручение организовать убийство Стрельникова, что и было им выполнено.
Желваков, говорят, сказал: «Меня повесят, но найдутся другие. Всех вам не перевешать. От ожидающего вас конца ничто не спасет вас!»
Из Гатчины было получено предписание немедленно повесить убийц Стрельникова, и ввиду такой поспешности Гурко решил, не беспокоя профессионального палача Ивана Фролова, выбрать палача из содержащихся в Одесской тюрьме приговоренных к каторге арестантов. Интересны подробности этого выбора.
Весть о том, что Стрельников убит и арестованные убийцы привезены в тюрьму, быстро разнеслась между уголовными арестантами. Факт убийства был встречен всеобщим одобрением, а арестованные вызвали живейшее сочувствие, особенно Желваков своим удальством и молодостью. Поэтому предложение повесить за известное вознаграждение убийц Стрельникова было встречено арестантами решительным отказом. Некоторые выражали его в самой резкой форме: «Да не сойти мне с этого места, подохнуть совсем, если я их хоть на столько трону», «Скорей всех генералов передушу, чем их хоть мизинцем трону!» – слышалось в ответ на позорное предложение.
Наконец напали на одного, который, видимо, начал колебаться, прельщенный обещаниями льгот и подарков. «Я только вешать не умею», – отговаривался еще он. «Ну, это пустяки, – возражали ему, – вешать доктор (тюремный врач Розен) подучит».
Палач был наконец найден, и казнь назначена на рассвете 22 марта.
Ни о суде, ни о приговоре, ни о самой казни общество не должно было знать, раньше чем все будет кончено, но тем не менее при повешении требовалось присутствие его представителей. Эта дилемма была разрешена следующим образом: двум-трем благонадежным гласным Думы и известному редактору «Новороссийского Телеграфа» Озмидову был послан лаконичный приказ: явиться в 5 часов утра к городскому голове. Несчастные представители гласности провели очень тревожную ночь и на рассвете явились к Маразли (городской голова), который и повез их прямо в тюрьму.
В 6 часов вывели Халтурина и Желвакова. Последний быстро взошел по ступенькам эшафота и пересчитал их. «Четырнадцать, о, как высоко!» – сказал он. Сам надел петлю на шею и повис. Чахоточного, больного Халтурина должны были поддерживать. Слишком много выпивший для бодрости палач долго возился, одевая на него петлю, и несколько раз поправлял ее. Из-за его неумелости Халтурин страшно долго мучился, прежде чем быть окончательно задушен. Полицмейстер, присутствовавший при казни, отвернулся, чтобы не видеть его судорог, а офицеру, распоряжавшемуся процедурой, сделалось дурно.
АЛЕКСАНДР УЛЬЯНОВ
Заметный след в революционном движении второй половины 1880-х годов оставил кружок Ульянова, Шевырева, Лукашевича и других. Их программа – попытка примирить теорию и практику народовольчества с социал-демократией и дать «научное объяснение» террору. Мысль о составлении программы зародилась в кружке, по словам А. Ульянова, приблизительно во второй половине декабря 1886 года.
Тогда, собрав на квартире своих друзей и сестру Анну, юный Александр Ульянов изложил им свои мысли, сводившиеся к тому, что «в борьбе с революционерами правительство пользуется крайними мерами устрашения, поэтому и интеллигенция вынуждена была прибегнуть к форме борьбы, указанной правительством, то есть террору. Террор есть, таким образом, столкновение правительства и интеллигенции, у которой отнимается возможность мирного, культурного воздействия на общественную жизнь. Террор должен действовать систематически и, дезорганизуя правительство, окажет огромное психологическое воздействие: он поднимет революционный дух народа... Фракция стоит за децентрализацию террористической борьбы: пусть волна красного террора разольется широко и по всей провинции, где система устрашения еще более нужна как протест против административного гнета».
Александр Ульянов
Фактически это был призыв к массовым убийствам всех, кто не нравился брату и сестре Ульяновым. Мальчишки с восторгом восприняли призывы своего двадцатилетнего лидера и принялись за подготовку первого теракта. До какой-то степени можно понять этих провинциальных романтиков, живших в обстановке мещанства и уныния. Но вот так пойти на улицы и начать убивать людей...