Неожиданно в ходе следствия всплыло имя Максима Горького. В частности, появилось обвинение Ягоды в отравлении сына М. Горького – М. Пешкова. Хотя дело было не в нем, а в его жене – Надежде Пешковой.
Из различных источников получено достаточно свидетельств того, что Ягода оказывал недвусмысленные знаки внимания жене Максима Пешкова Надежде. Как сообщил много лет спустя после описываемых событий А. Рыбин, бывший сотрудник личной охраны Сталина, «Ягода в это время по ряду причин стал избегать встреч со Сталиным, в том числе из-за своих близких отношений с Н. Пешковой (женой сына М. Горького). Мне не раз приходилось сопровождать его на дачу к Горькому, в Горки-10, на дни рождения Н. Пешковой. Она нередко и сама приезжала на службу к Ягоде. Если бы об этих отношениях узнал Сталин, то он бы, что называется, стер Ягоду в порошок из-за того, что тот разлагает семью Горького».
На судебном заседании Ягода выглядел уже полностью сломленным. Запинаясь, он читал свои показания с листа, который дрожал в его руках. По свидетельству очевидцев, «читал так, словно видел текст в первый раз».
Подсудимый признался и в связях с «правотроцкистским блоком», и в так называемом кремлевском заговоре с Енукидзе, и в организации убийств Кирова, Куйбышева, Горького. Вопреки своим первоначальным показаниям он принял на себя ответственность и за убийство Менжинского. И лишь в отношении смерти Максима Пешкова по-прежнему стоял на своем.
В некоторых случаях Ягода достаточно логично и последовательно опровергал выводы обвинения. Это относится, в частности, к обвинению в шпионаже.
«Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки».
В последнем слове Ягода свою вину признал, однако при этом заявил, что никогда не входил в состав руководства «правотроцкистского блока». По словам подсудимого, его лишь ставили в известность о решениях центра и требовали неукоснительного их исполнения.
Завершая свое последнее в жизни выступление, Ягода произнес знаменательную фразу:
«Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек – каналов. Сейчас эти каналы являются украшением нашей эпохи. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы... »
Но даже там места ему не было. На рассвете 13 марта 1938 года суд огласил приговор. Подсудимый Генрих Ягода признавался виновным, приговаривался к расстрелу.
Последней попыткой ухватиться за соломинку было прошение о помиловании, в котором Ягода писал: «Вина моя перед родиной велика. Не искупить ее в какой-либо мере. Тяжело умереть. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь».
Президиум Верховного Совета СССР прошение отклонил. Приговор был приведен в исполнение в подвале того же большого дома на Лубянке, где осужденный некогда чувствовал себя полновластным хозяином...
НИКОЛАЙ ЕЖОВ
10 марта 1939 года в Москве открылся XVIII съезд ВКП(б). Резкой критике на нем подверглись так называемые перегибы во время «чисток» в партии, был поставлен вопрос «о нарушениях социалистической законности в правоохранительных органах».
С докладом по этому вопросу выступил А.А. Жданов.
Николай Иванович Ежов хорошо знал, что товарищеской критики в партии больше не существует. И если с трибуны партийного съезда произносится критическое слово, то это означает, что очередная жертва намечена на самом высоком уровне. В данном случае мишенью ждановского острословия был избран именно он.
Николай Иванович считал себя истинным образцом коммуниста-ленинца, пламенным борцом с врагами и вредителями, старательно исполнял все мыслимые и немыслимые приказы вождя. За три года на посту наркомвнудела он арестовал и отправил на расстрел больше красных комиссаров и коммунистов, чем армии Каппеля, Юденича и Врангеля, вместе взятые, за все время Гражданской войны. Причем каждый осужденный собственноручно подписал признание, что он действительно вредитель и шпион и заслуживает смерти.
Неожиданно Николай Иванович обнаружил, что вокруг него словно стал образовываться вакуум. Люди ответственные, от которых многое в этом мире зависело, вдруг стали избегать его, замолкать при его приближении. Таков был первый признак утраты расположения вождя. Затем последовала ждановская эскапада.
Н.И. Ежов и И.В. Сталин
Николай Иванович как-то враз утратил контроль над собой, превратился в беспробудного пьяницу. На службе появлялся не каждый день, обычно с опозданием. Во время служебных совещаний катал хлебные шарики или с увлечением конструировал бумажных голубей...
Тем временем в кремлевских коридорах власти судьба Ежова была уже решена. Пост наркомвнудела явно не годился для этого щуплого недальновидного человечка с бегающими глазами да к тому же еще и пьющего. После того как он сыграл свою роль в деле «красных командармов», сталинским сценарием ему предписывалось сойти со сцены, уступив место достойнейшему, в роли которого оказался Лаврентий Берия.
Ежова взяли на рассвете 10 апреля 1939 года. Провели через созданную им самим унизительную процедуру: сорвали знаки отличия и ордена, раздели донага и тщательно обыскали, срезали пуговицы с одежды и сняли шнурки с обуви. В тюремной камере он уже ничем не напоминал всесильного повелителя Лубянки.
Бывшему народному комиссару предъявили обвинение в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства, в планировании вооруженного восстания. Особый пункт обвинения – шпионаж в пользу иностранных государств. В начале следствия Ежова обвиняли в сотрудничестве с немецкой разведкой, в конце фигурировала уже разведслужба Великобритании.
Такая перемена в определенной степени была, очевидно, связана с изменением внешнеполитической ориентации СССР – переговоры о взаимопомощи с Великобританией и Францией (март—август 1939 года) и подписание советско-германского договора о ненападении в августе того же года.
Но все эти колебания политического курса влияли на содержание предъявленного Ежову обвинения в шпионаже лишь в части указания конкретного государства, в пользу которого якобы действовал бывший нарком. Существо же обвинения в сотрудничестве с иностранной разведкой оставалось неизменным.
3 февраля 1940 года на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР подсудимый Николай Иванович Ежов был признан виновным по всем пунктам предъявленного обвинения и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.
На рассвете следующего дня приговор был приведен в исполнение. По рассказам очевидцев, в свои последние мгновения в глубоком сыром подвале Сухановской тюрьмы маленький тщедушный человек долго метался меж четырех стен, уворачиваясь от пуль.
Судить товарища Ежова, как и Ягоду, и Берию, невозможно без осуждения главных столпов тогдашнего общественно-политического строя нашей страны. И столпом таким были марксистско-ленинская идеология, оправдывавшая любые жертвы во имя торжества коммунизма, и лично И.В. Сталин. Но они, как известно, земного суда избежали.
РИХАРД ЗОРГЕ
До 1964 года в Советском Союзе на упоминание имени Зорге было наложено табу. Но в тот год молчание было взорвано. Н.С. Хрущев попал на закрытый просмотр кинофильма французского режиссера Ива Чампи «Кто вы, доктор Зорге?». Лента очень понравилась Никите Сергеевичу, и он воскликнул: «Так ведь это же герой!»
Моментально заработала советская пропагандистская машина. Во всех газетах и журналах появились разнообразные материалы о Зорге, его родственниках, его соратниках, пространные рецензии на фильм Ива Чампи. Зорге задним числом присвоили звание Героя Советского Союза, его помощники были награждены орденами.
С тех пор к примерно трем десяткам книг, выпущенным в США, ФРГ, Франции, прибавилось примерно столько же изданных в СССР. В книгах, выпущенных на Западе, Зорге почти всегда наделялся не свойственными ему эгоистическими и анархическими качествами. Его изображают грубым, деспотичным сверхчеловеком, циничным прожигателем жизни и просто авантюристом. Советские же авторы, как правило, идеализировали его, изображали «твердокаменным» коммунистом-интернационалистом, поборником пролетарской солидарности, без недостатков, ошибок, сомнений и слабостей, создав образ новоявленного святого-великомученика.
Рихард Зорге родился 4 октября 1895 года в Баку, в семье немецкого механика нефтяного промысла Адольфа Зорге. Мать его была из бедной семьи железнодорожного рабочего. Рихард был самым младшим из четырех детей. Когда Рихарду исполнилось три года, семья переехала в Германию.
Рихард Зорге
Когда началась Первая мировая война, он был еще слишком юн, чтобы сразу разобраться в смысле этого трагического события. Зараженный духом романтики, писал высокопарные философские стихи и мечтал о ратных подвигах. Рихард считал, что человек должен быть оригинальным не только в мыслях, но и в поступках и что подвиг существует ради самого подвига. И восемнадцатилетний Рихард, так и не окончив реального училища, бежал из дому, записался добровольцем в действующую армию. Постепенно романтические настроения прошли. Рядового Зорге, служащего легкой артиллерии, отправили в Бельгию, где уже начались ожесточенные сражения. Тысячи убитых, искалеченных, потоки крови – все это не могло не оставить след в душе юноши. Впоследствии Зорге писал: «Первая мировая война 1914—1918 годов оказала глубочайшее влияние на всю мою дальнейшую судьбу. Если бы даже у меня не было бы никаких других убеждений, одной только ненависти к этой войне было бы достаточно, чтобы я стал коммунистом...»
Война стала большой политической и гражданской школой для Зорге. На ней он нашел настоящих друзей, которые открыли ему глаза на многое.
Октябрьская революция в России пробудила в Рихарде небывалую энергию. Он вступил в Коммунистическую партию Германии. Зорге создал кружок среди матросов. Во время восстания участвовал в демонстрациях, посещал студенческие сходки. Зорге окончил университет, стал доктором государственно-правовых наук и социологии. Популярность Зорге росла. В 1920 году он стал редактором партийной газеты. У Рихарда появилась новая страсть: журналистика. Зорге много писал. Но вскоре его арестовали и отправили в тюрьму. Отсидев срок, он вернулся, полный прежнего энтузиазма. Зорге был автором книг по политологии и социологии. Его стали считать теоретиком-исследователем. Как активный политический деятель, он вновь подвергался преследованиям и вынужден был эмигрировать. Партийные соратники предложили ему поехать в Россию. Зорге с радостью согласился. «Ведь т