«Прочитал, понял, презрел!»
В своем презрении к христианам он был преисполнен гордыни и выбрал себе в противники не людей, почитавших Христа, а Его самого. В сочинении «Против галилеян» он нарисовал необычайно отталкивающий портрет Христа. Себя же он объявил пророком бога Аполлона.
Казалось бы, Юлиану Отступнику удалось и впрямь совершить немыслимое – повернуть колесо времен вспять. Он обвинил христианскую церковь в нетерпимости ко всем, кто мыслит иначе, во вражде к традиционному языческому образованию. Если бы его правление продлилось десятилетия, то…
Историки до сих пор спорят о том, как развивалась бы наша цивилизация, если бы император Юлиан не был убит в 363 г., а продолжил бы свою политику постепенного ослабления, а затем и полного искоренения христианства – этой «умственной немощи», охватившей вдруг римлян и греков в последние три столетия. Удалась бы ему эта радикальная реформа мировоззрения подданных? Или все-таки нет? И Галилеянин, ненадолго забытый, снова бы победил?
Спор историков не окончен, хотя в большинстве своем они полагают, что христианская религия, пережив тяжелейший кризис в годы правления Юлиана, сколько бы оно ни длилось, снова вернула бы себе утраченные позиции.
В реальной, а не альтернативной, истории христианства Галилеянин, то есть Иисус Христос, взял реванш гораздо быстрее.
Религиозную реформу Юлиана прервала начатая им война, в которой ему суждено было погибнуть. Историки продолжают спорить о целях войны с Персией, затеянной им в 363 г. Возможно, он хотел лишь защитить восточные границы империи от грозившей им опасности – регулярных вторжений персов. Возможно, рассчитывал укрепить свою власть в стране, одержав победу над извечным противником. А может статься, он решил войти в историю как второй Александр, новый сокрушитель Персидской державы. Известно, что Юлиан считал идеальными правителями не только римских императоров Марка Аврелия и Траяна, победившего Парфию, но и Александра Македонского.
В любом случае необходимости в этом походе не было после того, как Констанций II заключил перемирие с Шапуром II, царем Сасанидов. Даже этот худой мир был лучше войны с ее непредсказуемыми трагедиями, одна из которых как раз и пресекла правление Юлиана Апостата. Словно какой-то рок – приговор Судьбы или наущение Дьявола – толкал его на эту войну, хотя персы и предлагали продолжить переговоры о заключении прочного мира, начатые с его предшественником. Юлиан предложение отверг – «себе на пагубу», как, по традиции, принято говорить о великих грешниках.
Аммиан Марцеллин сообщает, что император жаждал победить персов (XXII, 12). Вероятно, памятуя о великих полководцах прошлого, он надеялся, что, одержав ряд громких побед, завоюет сердца солдат: камни чужой страны были ему в той войне добычей второго сорта.
Однако боевой пыл императора многие участники похода не разделяли. Рим давно отвык от больших войн. Легионеры – не в пример тому, что было пять столетий назад, – чаще гибли в гражданских войнах, чем в военных походах. Пусть они и готовились всю жизнь к войне, их боевой опыт обычно исчерпывался короткими пограничными стычками с варварами.
Начинался поход, впрочем, успешно. Согласно византийскому историку V в. Зосиму, численность римской армии, выступившей в поход против Персии 5 марта 363 г., составила 65 тысяч человек.
27 марта армия переправилась через Евфрат. На сторону Юлиана сразу перешли некоторые приграничные персидские вассалы (в основном арабы по национальности). Верные им воинские части пополнили армию римлян.
7 апреля император вторгся в Ассирию, вот уже тысячу лет как сломленную и покоренную персами. Наконец, армия Юлиана приблизилась к одной из персидских столиц – Ктесифону. Однако ее осада не удалась. Воины стали роптать. Ближайшие сподвижники Юлиана начали отговаривать его от продолжения войны. Длить же осаду, не имея специальных осадных машин, он и так не мог. Не осталось и припасов: партизаны-персы, храбро защищая свою страну, использовали тактику выжженной земли.
Римляне изнывали в пустынном краю. Персы же перешли в контрнаступление. Если в битве при Маранге, на берегу Тигра, римляне выдержали удар, то в следующем сражении, 4 дня спустя, 26 июня, Юлиан, увлекшись, ринулся в схватку, «забыв в суматохе панцирь» (Аммиан Марцеллин, XXV, 3), и получил смертельный удар копьем в живот.
Земную битву он проиграл в тот день персу Шапуру II, небесную – галилеянину Иисусу. Оглядываясь на прожитый день, он мог бы молвить: «Ты победил, Перс!». Но, оглядываясь на прожитую жизнь, он произнес: «Ты победил, Галилеянин!». И кто нанес великому Апостату смертельный удар, персидский ли воин, бросившийся ему навстречу, или римский солдат, тайный христианин, коварно напавший сзади? В выигрыше от смерти государя оказались те и те, персы и христиане.
Юлиан же умер в 32 года, как и обожаемый им языческий царь Александр Македонский. После смерти императора Юлиана уже ни один античный правитель не отваживался нападать на Персию. И никто из европейских правителей вплоть до XX века не бросал вызов христианству, не пытался искоренить эту всесильную, как человеческий разум, религию.
Об успехах же «религиозной контрреволюции», начатой Юлианом, и ее перспективах можно судить хотя бы по следующему факту: когда римское войско после его гибели выбрало нового императора, им оказался… христианин Иовиан. Этот выбор перечеркивал всю религиозную политику Юлиана. Его соперник, Галилеянин, торжествовал.
Историки, в принципе, едины во мнении, что поход Юлиана против Персии был плохо спланирован. Подготовка к нему велась поспешно. Похоже, что Юлиан недооценил и мощь Персидской державы, и неблагоприятные климатические условия – как недооценил и жизнестойкость христианской религии, а также популярность ее среди населения Римской империи (особенно восточной ее части).
Хвалебные, проникновенные слова античных писателей – Аммиана Марцеллина и ритора Либания, произнесенные или написанные после смерти императора Юлиана, были, очевидно, искренними, как искренней была и радость жителей многих римских городов, когда пришло известие о смерти ненавистного им правителя.
Я – Аттила, бич божий
451 г.
Во всем виноваты гунны. Они «напали на аланов, аланы – на готов, а готы – на тайфалов (германское племя, жившее в IV в. в Северном Причерноморье. – А. В.) и сарматов; готы, изгнанные из их собственной страны, прогнали нас из Иллирии», – сетовал в конце IV в. медиоланский (миланский) епископ Амвросий и пророчествовал: «И это еще не конец».
Победив готов (германцев), гунны со временем продвинулись на запад и захватили римскую провинцию Паннония, сделав ее плацдармом для войн с империей. Римлянам вторжение гуннской конницы, и верно, предвещало гибель их тысячелетней державы.
В 476 г., через сто лет после того как толпы готских беженцев пришли к границам империи, спасаясь от гуннской напасти, пала и сама империя, словно зараженная от других переселившихся в ее пределы племен той смертельной немочью, что с появлением гуннов, налетевших, сказал бы средневековый историк, как чума, поразила вначале варваров, живших вдоль границ империи, а затем отравила ее организм. Римская империя умерла. Словно бич Божий хлестнул по редкостной вазе и разметал ее жалкие осколки.
Варвар из племени герулов Одоакр, чей отец еще служил славному витязю Аттиле, сместил последнего императора, правившего западной частью империи, – 15-летнего Ромула Августула.
Но, сказать по правде, Одоакр лишь признал мертвым мертвое. Весь V век Западная Римская империя в муках умирала. Ее положение стало критическим с тех пор, как среди гуннов появился могучий, непобедимый вождь – Аттила (ок. 395/400—453), «бич Божий».
Имя его, возможно, германского происхождения. Еще знаменитый немецкий филолог и лингвист Вильгельм Гримм (один из братьев Гримм) предположил, что Attila представляет собой уменьшительно-ласкательную форму готского (то есть древнегерманского) слова atta («отец»), а значит, переводится как «папаша». Напав на готов в 375 г., гунны ведь не истребили их и не всех загнали в пределы Римской империи. Часть готов смешались с гуннами. Готы носили гуннские имена, а гунны – готские, как часто бывает при смешении народов. Возможно, что у Аттилы изначально было и свое, гуннское, имя, но готы, переиначив его, превратили в имя, звучное еще и сегодня.
Современный британский историк Питер Хизер, автор «Падения Римской империи» (2005; рус. изд. 2011), даже предположил, что Аттила мог быть германцем по происхождению.
Сами гунны ничего не могли поведать об Аттиле, о себе. Традиционно считается, что у них не было письменности. «Писцами Аттилы были не гунны, а римляне», – подчеркивал американский историк австрийского происхождения Отто Менхен-Хельфен, автор «Истории и культуры гуннов» (1973; рус. изд. 2014). Историю великого переселения гуннов в Европу донесли до нас авторы, не скрывавшие своей ненависти к ним.
Автор готской истории, «Гетики», Иордан особенно презрительно отозвался о гуннах, нагонявших на врагов «величайший ужас своим страшным видом» («Гетика», 127). Иордан лишил гуннов даже человеческого облика, написав, что у них не лицо, а «безобразный комок с дырами вместо глаз» («Гетика», 127).
Встреча папы Льва с Аттилой.
Фреска Рафаэля в Ватикане. 1514 г.
Один из самых авторитетных античных историков, грек Аммиан Марцеллин, долго живший в Риме и, по-видимому, никогда не видевший гуннов, тоже не жалел черной краски для их личин: «Они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов» («Деяния», XXXI, 2).
Давно установлено, что некоторые злобные пассажи о гуннах Аммиан Марцеллин «списывал» из сочинений других авторов, и это характеристики варваров вообще, «нелюдей», живших за пределами цивилизованного мира.