В 967 г. византийский император Никифор Фока отправляет к Святославу своего посланника Калокира, снабдив его большим количеством золота. Уговоры посла и неотразимая прелесть его даров сделали свое дело. Святослав согласился завоевать для императора Болгарию, в то время очень враждебную византийцам.
Летом 968 г. Святослав внезапно напал на Дунайскую Болгарию во главе войска численностью, по некоторым оценкам, до 40 тысяч человек (Лев Диакон писал о 60 тысячах). Летопись сообщает, что «одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там в Переяславце». Историки же поясняют, что Святослав, высадившись в устье Дуная, занял лишь территорию нынешней Добруджи, в том числе крупный торговый город Доростол, но до декабря 969 г. даже не пытался захватить Великий Преслав (столицу Дунайской Болгарии), находившийся всего в 100 километрах от него.
Необходимость вернуться домой весной 969 г., чтобы отогнать печенегов, а затем и кончина «у него на глазах» матери – все это вынудило Святослава приостановить войну. Он оставался в Киеве до конца лета. Зато потом разгромил болгар, а после того как пригласивший его император Никифор Фока был убит и почти сразу умер болгарский царь Петр, Святослав изменил цель своей военной кампании, нисколько не считаясь теперь со стороной, пригласившей его. Судя по отсутствию разрушений в Великом Преславе, новый болгарский царь Борис II не стал оборонять столицу, а сдал ее на милость победителя.
Этот успех вскоре был закреплен новым военным союзом, объединившим русов, болгар, венгров и печенегов. Союзники начали войну с Византией, но удача быстро изменила им. Новый император Иоанн Цимисхий методично подчинил себе Болгарию. Летом 971 г. был заключен мир. Столица Болгарии была переименована в Иоаннополис в честь императора, и там был поставлен византийский наместник.
Святослав известил Иоанна Цимисхия о том, что «идет от вас» – что он готов покинуть Болгарию, страну, которой еще долго мог бы править, если бы не его лихая рыцарская безоглядность, побудившая его захватить все и сразу.
Император же решал все сразу. Легко покорив при помощи русов Болгарию, так долго досаждавшую византийцам, он теперь хотел наказать и самих русов. По договоренности с ним печенеги напали на поредевшую армию Святослава, возвращавшуюся домой, и у днепровских порогов перебили многих воинов. Пал и Святослав, сложив свою голову, ставшую варварским трофеем.
Убивайте их всех, на том свете Господь узнает своих!
1209 г.
Они называли себя «истинными христианами», а свою церковную общину – «истинной церковью». За пределами же общины их именовали «катарами» (от греческого «katharoi» – «чистые»). Они считали себя настоящими последователями Христа, а всех остальных – отступниками от христианской веры. В частности, Римско-католическую церковь звали вавилонской блудницей, вестницей Апокалипсиса.
Исследователи полагают, что семена катарской ереси были занесены в Западную Европу с Балканского полуострова, где в середине X в. в Болгарии, сравнительно недавно принявшей христианство, зародилась богомильская ересь. Именно ее сторонники открыто заговорили о том, почему так беспомощен Бог. Все дело в том, что есть два Бога; один из них – добрый, другой – злой. Есть Господь, и есть Дьявол; оба они равны по силам. Бог сотворил душу; Дьявол – тело. Душа ищет небо; тело – грязь. Душа молится; тело мотовствует. Душа – голубь; тело – свинья.
Учение богомилов было понятно и потому популярно. Многие крестьяне увлеклись им. Возможно, богомилы так и остались бы местной сектой, но в 1018 г. Болгарское царство было завоевано Византией. Теперь богомильство распространилось уже в греческих областях империи и в Константинополе; им заинтересовались даже местные мудрецы. В XII в. учение богомилов, как вьющаяся окрест лоза, прижилось в соседних странах – в Македонии, Боснии, Сербии, Далмации. Его новые отростки проникли далеко на запад – в Италию, Францию, Германию.
В 1143 г. богомилы появляются в Центральной Европе, в Кельне. Десять лет спустя знаменитый средневековый мистик Бернард Клервоский с неподдельным ужасом сообщает, что в Провансе и Лангедоке (они составляют историческую область Окситания) все больше людей увлечены этой ересью. В считаные годы она распространилась по всей Южной и Центральной Европе, от берегов Рейна до Пиренеев. В 1163 г. монах-бенедиктинец Экберт, будущий аббат Шенау, в одной из проповедей впервые произносит слово «катары».
В основе катарской ереси, как и у богомилов, тоже лежала идея дуализма, двойственности мира. Душа и плоть, дух и мир непоправимо разделены. Добрый бог способен беречь лишь души людские. Миром телесным правит злой бог, или Дьявол; все мирское сотворено им. Мир зримый, мир преходящий живет во грехе, он пребывает во власти Дьявола.
В знак траура по миру, погрязшему во грехе, катары носили черные одежды. Для них окружающий мир был лишь тенью невидимого и эхом неслышимого. Подлинная жизнь велась по ту сторону здешнего мира – там, где были владения Бога света. Здесь же, под ясным солнцем, освещенное во всей отчетливости, лежало царство тьмы. Завлеченные Дьяволом, мы попали в этот мир. Вся грязь его облепила наши ангельские души и стала видимым телом.
Избиение катаров в Безье в 1209 г.
Гравюра XIX в.
Катары веровали также в переселение душ и, сказали бы мы, в кармическую предопределенность судеб. Все в нашей нынешней, мнимо настоящей жизни зависит от того, как мы прожили прошлые жизни.
В принципе в верованиях катаров не было места аду. Для души человеческой адом могло стать переселение в новое тело – тело человека, обреченного всю короткую земную жизнь лишь страдать. В свою очередь, чтобы избавиться от страданий и обрести рай, следовало избыть из своей жизни все преходящее, греховное, земное – то есть, иными словами, взятыми из иного религиозного лексикона, достичь нирваны, полностью вневременного бесстрастия.
Ради этого истинные христиане, то бишь последователи учения катаров, должны были вести аскетичную жизнь, отказаться от плотских удовольствий и употребления в пищу мяса. Брак в верованиях катаров равнялся блуду; любая связь мужчины и женщины была греховна. В каком-то смысле брак был для них еще большим бесчестием, чем блуд, ибо люди, вступившие в брак, открыто демонстрировали свой грех, пользуясь потворством дурных законов. Брак был jurata fornicatio, «особо оговоренным блудом», «блудом по злому умыслу» – тем более страшным оттого, что, рождая детей, мы плодим воинство Дьявола.
Столь же категоричным было требование бедности. Катарам не дозволялось думать об имуществе. Как у первых христиан, их дела не расходились с речами. Они вели спокойную, аскетичную жизнь, стараясь не допускать излишеств. Жажда иметь вещи была среди них так же предосудительна, как прелюбодеяние.
Мужчины и женщины были для катаров равноправны. Насилия они не терпели, а особенно войны. Брать в руки меч – грех. Убивать людей им запрещалось даже в целях самообороны. Казнь преступников они тоже считали убийством. Это дело Божье, а не пап или королей. Орудие казни Иисуса – крест – они не почитали, называя эту традицию глупой.
Все это было несовместимо с устоявшимися нормами христианского благочестия и общежития. Все это, буде катары возьмут верх в споре вер, могло произвести революцию в жизни людей средневековой Европы. Катары грозили опрокинуть здание, построенное римскими папами, как некогда была опрокинута башня в Вавилоне, а о том, что «Рим – это второй Вавилон», критики папской власти твердили столетиями.
Не случайно католическая церковь видела в катарах (их именовали также альбигойцами, по названию города Альби, ставшего их оплотом) страшную опасность для христианской веры, а само их учение заклеймила как ересь. Теряя паству, церковь теряла власть.
Чтобы защитить устоявшийся порядок и охранить слабости, столь полюбившиеся сильным мира сего, нужно было одно: уничтожить катаров подчистую, как бешеных собак. «Убивайте их всех! – готовы были воскликнуть многие феодалы, купцы, попы. – На том свете Господь узнает своих!»
Распространилась катарская ересь прежде всего в Южной Франции. Многие знатные семейства здесь были заражены ею. Это грозило новыми потрясениями католической церкви. В ее теле стал растекаться яд, от которого одна за другой отмирали целые общины.
За полтора века до описываемых событий, в 1054 г., окончательно рассорились римская и греческая церкви. Теперь же из-под власти Рима могла выйти еще одна обширная область Европы – Южная Франция. Католические священники пытались обратить заблудших братьев в истинную веру, но успеха им это не принесло. И тогда грозные слова церковных иерархов сменились делом. Страшным делом!
Наместник Бога на Земле, папа Иннокентий III, решился на последний отчаянный шаг – непокорный народ покорить или… истребить. В 1208 г. он обнародовал буллу, в которой призвал всех, кто волен помочь церкви, встать под знамена истинной веры и отправиться в поход на еретиков, живущих в Провансе и Лангедоке – той области современной Франции, что еще не принадлежала тогда французскому королю. Своим «солдатам Христа», верным рыцарям-крестоносцам, папа готов был простить любые грехи за то, что они, как было речено, изведут «неверующих еретиков любыми способами и средствами, кои дозволит им Господь». В награду он обещал отпустить своим послушным агнцам тяготившие их грехи. Эта награда ждала любого рыцаря, который проведет в Крестовом походе не менее 40 дней. Завоеванные земли на юге Франции папа пообещал раздать знатным французам, поддержавшим его.
Возглавил военную экспедицию уроженец Каталонии Арно Амори (Арнольд Амальрик, †1225), настоятель аббатства Сито. В 1209 г. около 10 тысяч рыцарей-крестоносцев собрались в Лионе, городе на юго-западе Франции. Среди них было много уважаемых людей: герцог Бургундский, могущественные бароны из Северной Франции, а также ряд епископов. Все они – и еще множество простых феодалов – послушно исполнили волю римского первосвященника и отправились в поход.