Может быть, и Макиавелли мечтал когда-нибудь, подобно литературному герою, расправиться со всеми своими противниками? Ведь цель, к которой он стремился, оправдывала любые средства. Его трактат был, можно сказать, пространным прошением о том, чтобы его вернули на службу в любимую Флоренцию. Не случайно он посвятил свой труд ее нынешнему молодому правителю, «его светлости Лоренцо деи Медичи» (1492–1519), который мог положить конец его опале и призвать к великим делам. Трактат «Государь» был в этом отношении лучшим портфолио политолога и одновременно проектом переустройства родной страны.
Однако блистательный труд Макиавелли не был оценен властями. Стареющий политик провел почти всю оставшуюся жизнь в опале. На окружающий мир он смотрел теперь с бесконечным пессимизмом. В своем захолустье, по правде говоря, не так уж далеком от «исторической сцены» (ведь деревушку, где он жил, не сравнить с Сибирью, где томились декабристы), Макиавелли изнывал от отчаяния. Ему так страстно хотелось, «чтобы эти синьоры Медичи вспомнили» о его «существовании и поручили хоть камень в гору катить» (из письма к Франческо Веттори, 1513). «Я не теряю надежды, – признавался он, – и надежда множит мои муки».
Письма, которые он отсылал из своего скромного имения, полны старческого ворчания: «Я все еще торчу в своей вшивой дыре, и мне не сыскать тут ни единой души, что вспомнила бы, как преданно я когда-то служил, или уверовала бы, что я еще мог бы на что-то сгодиться». Здесь, в захолустье, он жил вдали от великих «тайн и дел». Пробавлялся, по его словам, «орехами, да бобами, да вяленым мясом, стряхивая с него опарышей, да сухим хлебом».
Восемь лет он провел в сельской глуши, прижил еще четырех детей, прежде чем милость семейства Медичи, похоже, вернулась к нему. К нему поступила высочайшая просьба написать историю Флоренции. Этот труд, выполненный в 1520–1525 гг., заказал ему кардинал Джулио Медичи (будущий папа Климент VII). Что ж, каковы были средства, такова оказалась и цель у человека, мысленно уже свергнувшего власть во всех городах-государствах Италии ради ее объединения.
Макиавелли использовал этот подвернувшийся повод, чтобы рассыпаться в похвалах перед Медичи. «Никогда еще не только Флоренция, но и вся Италия не теряли гражданина, столь прославленного своей мудростью и столь горестно оплакиваемого своим отечеством», – этой восторженной похвалой в адрес Лоренцо Великолепного он завершил «Историю Флоренции». Эти восторги, надеялся опальный писатель, будут приятны влиятельному семейству Медичи.
Его расчеты наконец оправдались. Макиавелли был реабилитирован. В 1526 г. ему поручено было заняться фортификационными сооружениями Флоренции, то бишь под его надзором укрепляли городские стены. Затем он выполнил одно дипломатическое поручение…
Однако он слишком долго добивался расположения Медичи и завоевал его лишь тогда, когда эта семья опостылела всему флорентийскому народу. В 1527 г. во Флоренции вспыхнуло восстание. Молодые Медичи в спешке покинули город.
Макиавелли же опять угодил в опалу. Когда-то изгнанный Медичи за то, что был республиканцем, теперь он был прогнан сторонниками республики как марионетка Медичи.
Эта неудача сломила его. Через несколько дней он слег от лихорадки и 22 июня 1527 г. умер. Умер, как говаривали языки, столь же злые, как сам Макиавелли, оттого, что старался усердно служить любым правителям города – то как истовый республиканец, то как записной монархист.
Через пять лет после смерти автора был напечатан наконец его трактат «Государь». Так неудачливый, позабытый еще при жизни политик обрел вторую – и уже великую! – жизнь post mortem. Автор небольшой прославившей его книжицы «Государь» (в сотню страниц толщиной), он считается сегодня не только одним из крупнейших мыслителей эпохи Возрождения, но и одним из самых проницательных описателей механизма власти – важнейшего механизма любого общества.
Основная идея книги быстро принесла ей и ее покойному автору скандальную славу. Его имя стало одиозным. Степенный любитель карточных игр в придорожной харчевне и неторопливых бесед с подуставшими дровосеками превратился чуть ли не в подручного Сатаны, который своим выспренным умствованием освящает любое злодейство. Ведь на страницах своей книги он оправдывал жестокость и ложь, предательство и убийство. Любые преступления и грехи были для него лишь удобными инструментами власти. В политике дозволено все, твердил Макиавелли. Там нет ни добра, ни зла. Там есть лишь добротные и негодные средства. Порочно только одно – когда государь проявляет безволие, в то время как ему подобает прибегать к самым жестоким мерам, лишь бы они шли на пользу общему делу.
Разбитый, как параличом, реальной политикой, Макиавелли упорно писал о ней, воспевая силу, подлость и лицемерие – качества, которые непременно нужны властителю. Он был готов оправдать любое зло, лишь бы оно шло на пользу государю. Коварный изменник, хитрый, жестокий и лживый, – вот лицо подлинно государственного человека в его представлении.
Казалось бы, все разочарование, вскормленное бессрочной опалой, излилось на страницы его книги. Устав презирать и ненавидеть своих счастливых соперников, все так же суетившихся при дворе правителя Флоренции, и находясь теперь вдали от политических бурь, в надежном, безопасном изгнании, Макиавелли насылал на честолюбцев – таких же, каким был сам, – самые страшные бури. В своем трактате он превратил Государя в грозного бога-громовержца древних религий. Он сделал его власть безграничной.
Книга Макиавелли оказалась столь цинично откровенной, что уже в 1559 г. церковные власти внесли ее в индекс запрещенных книг (оттуда ее исключили лишь в 1890 г.). В 1615 г. в Ингольштадте иезуиты даже сожгли соломенную куклу, изображавшую «проклятого флорентинца». Зато коварный герцог Глостер в исторической хронике У. Шекспира «Генрих VI» (ч. 3, акт III, сц. 2) рад был бахвалиться тем, что он «в коварстве превзойдет Макиавелли».
Казалось, репутация г-на Макиавелли была погублена в веках, но тень его не упокоена и поныне. К концу XIX в. его постыдная известность преобразилась вдруг в неотразимый ореол славы, окруживший его. Ницше назвал флорентинца «сверхчеловеческим, божественным, трансцендентным». Диктаторы и авторитарные политики XX в., как под копирку, стали следовать его рекомендациям, когда речь заходила об укреплении власти, о строительстве мощного государства, способного диктовать волю соседям. Ну а в XXI в. наследие элитарного философа, дававшего советы лишь сильным мира сего, стало предметом массового консалтинга. Появились даже справочники типа «Макиавелли для женщин» или «Макиавелли для менеджеров».
Остается добавить, что афоризм «цель оправдывает средства» в нашем сознании неразрывно связан с именем Макиавелли. Однако, подобно многим изобретениям и научным фактам, этот страшный закон политической жизни был в разное время открыт – независимо друг от друга – сразу несколькими мыслителями.
Например, в «Героидах» (II, 85) римского поэта Овидия, которым зачитывался Макиавелли, сказано: «Результат (цель) оправдывает поступки» («Exitus acta probat»; в поэтическом переводе С. А. Ошерова: «Служит исход оправданьем делам»). Немецкий клирик Дитрих фон Нихайм в трактате «О схизме» (1411) утверждал: «Если целью является объединение церкви, все средства дозволены».
Сам же Макиавелли, вопреки тому, что мы все о нем думаем, так лаконично не формулировал эту мысль никогда. Пожалуй, ближе всего к известному нам афоризму она высказана в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» (I, 9): «Обвинять его [правителя] будет содеянное, оправдывать – результат». Макиавелли ведь был прагматичен до мозга костей; он стремился к результату, а не к туманной, расплывчатой цели.
Боги жаждут крови
1519 г.
В тот день, 8 ноября 1519 г., в столице ацтеков, Теночтитлане, эту горстку авантюристов, прибывших из заморской страны, встречали как самых почетных гостей. Тысячи горожан взирали на то, как их император Монтесума II (1466/1467—1520) приветствовал бледнокожего чужака – испанца Эрнана Кортеса (1485–1547).
Императора принесли на паланкине, украшенном жемчугом и драгоценными камнями. Его вельможи, облаченные в дорогие одежды, почтительно потупляли взор и склонялись перед повелителем.
Кортес соскочил с коня. Несколько сотен солдат толпились за ним. Недоучившийся испанский студент протянул императору связку стеклянных бусин. Тот украсил гостя, как друга, цветами и вручил блиставшие золотом дары.
То были далеко не первые дары, полученные чужаками от ацтеков. Послы, заранее отправленные императором, уже доставили испанцам и золотой диск размером с колесо повозки, изображавший Солнце, и еще больших размеров серебряный диск с изображением луны, и золотые фигурки птиц и зверей (пум, ягуаров, обезьян).
Однако дары, призванные растопить недоверие, лишь пробудили в гостях недобрую зависть. Как писал в своих воспоминаниях испанский конкистадор Берналь Диас дель Кастильо, испанцы уверовали, что здешние земли «преизобилуют золотом и серебром» («Правдивая история завоевания Новой Испании»).
Золото было желанной целью экспедиции Кортеса. Он вел за собой рыцарей удачи, честолюбивых вояк. Почти всем им хотелось одного – сказочно разбогатеть.
Эрнан Кортес родился на юге Испании, в городке Медельин, в небогатой семье. С детства он любил читать «книги о войне» – рыцарские романы. Его любимым героем был Александр Македонский, чьими подвигами он восхищался; по его примеру хотел строить жизнь. Дальние страны, походы, коварные враги и сказочные победы – вот мир фантазий, среди которых взрастал будущий покоритель страны ацтеков.
В 19 лет, бросив учебу на юридическом факультете, Кортес бежал за море – на острова только что открытой Колумбом «Новой Индии», на острова Карибского моря. Он приехал на Эспаньолу, как тогда назывался крупный остров, поделенный сегодня между Республикой Гаити и Доминиканской Республикой. Прибыв туда, он стал рабовладельцем. Губернатор Эспаньолы даровал ему землю и нескольких рабов.