Решающее сражение между императорскими войсками и немецкими протестантами произошло в 1547 г. при Мюльберге (Саксония). На то время это была крупнейшая в истории битва, состоявшаяся на немецкой земле. Только на стороне Карла V сражались свыше 50 тысяч наемников. Победил император. Знаменитый итальянский художник Тициан изобразил его в час победы на благородном вороном скакуне.
Однако была выиграна лишь битва, а не война. Вооруженная борьба между католиками и протестантами продолжалась вплоть до 1555 г., когда был заключен так называемый Аугсбургский мир. Согласно ему каждое немецкое княжество вольно было определять, какую веру будут исповедовать его подданные. Правда, знаменитая формула «Cuius regio, eius religio» – «Чья власть, того и вера» была придумана полвека спустя; ее нет ни в одном официальном документе.
Этот мир, успокоивший Германию, опору империи, стал для самого Карла V крахом всех его дел и мечтаний. И пусть над его империей все так же не заходило солнце, он от нее отрекся.
16 января 1556 г. Карл передал власть над Испанией, Сицилией и Новой Индией (Америкой) сыну Филиппу. Своему младшему брату Фердинанду он даровал императорское достоинство (выборы, подтвердившие избрание нового императора, состоялись лишь два года спустя), а также передал все северные и восточные земли Габсбургов. С Францией же Карл заключил новое перемирие.
Так перестала существовать империя, над которой никогда не заходило солнце.
В феврале 1557 г. немощный, больной Карл, ставший еще до старости глубоким стариком, удалился в монастырь Юсте, расположенный недалеко от границы с Португалией (пострига он, впрочем, не принял). Прямо из окна спальни ему был виден церковный алтарь, и он мог незримо присутствовать на богослужении. Там он и почил в бозе 21 сентября 1558 г. то ли от сильнейшей простуды, то ли от жестокого приступа малярии.
Париж стоит мессы
1593 г.
Представим себе солидного историка, мэтра, взявшегося со всею серьезностью, подобающей академическому труду, писать «Историю Франции». Вот только и он, пожалуй, дойдя до главы, посвященной Генриху IV (1553–1610; годы правления: 1594–1610), не удержался бы в своем повествовании от веселых ноток. В самом деле, будь на месте его (и нашего) героя какой-нибудь петиметр, щеголь, эпиграфом к главе о нем следовало бы поставить строку из старого городского романса: «Менял я женщин, тири-тириям-та, как перчатки». Но Генрих был королем, и менял он, словно модные аксессуары, не только женщин, но и религиозные убеждения и, не задумываясь, переходил из протестантства в католицизм и обратно. Что считаться с такими предрассудками, когда Париж стоит мессы, а корона – веры?
Эта стремительная изменчивость чувств и взглядов, присущая королю Генриху IV, была зримым отражением жизненной силы, переполнявшей его, когда он пришел к власти – в почтенном, надо сказать, возрасте (40 лет по тем временам – это много). Седина, уже окрасившая его бороду, побуждала его беситься, не считаясь ни с чьими предустановленными правилами, а знаменитый длиннющий нос, почти достававший до верхней губы, наводил на мысль, что ни к чему в этой жизни нельзя относиться серьезно: ни к женщинам, ни к Парижу, ни даже к мессе. Все это пустое, важна лишь корона на голове да слава в веках!
За свою долгую жизнь, прожитую до того, как голова его была увенчана желанной короной, Генрих IV привык к превратностям судьбы, помотавшим его по всей Франции. Эти испытания, выпавшие на долю оппозиционного политика, каковым в католической Франции был протестант по вероисповеданию принц Генрих, только закалили его характер. Ему постоянно приходилось переезжать с места на место, скрываться, куда-то бежать. Как иронично написал французский историк Гийом-Андре де Бертье де Совиньи, он вел жизнь «вождя партизанского отряда» («Histoire de France» – «История Франции», 1977).
Однако эта кочевая жизнь позволила ему как нельзя лучше узнать, как живут люди в разных уголках страны, чем они живут. Это был бесценный опыт, сделавший его королем еще до того, как он принял решение вновь отказаться от своих убеждений и признать, что Париж, побери его черт, стоит мессы.
Все эти испытания не ожесточили его, не сделали черствым, безжалостным человеком. Бертье де Совиньи написал о нем: «Он завораживал своей энергией, своим веселым нравом, своими непринужденными манерами, своим умом, своим остроумием, своим всепрощающим великодушием и своей привычкой отдавать приказы так, как если бы это были настоятельные просьбы».
Если перелистать тот воображаемый труд, что пишет наш вымышленный историк, то веселый нрав никогда не был в чести у французских политиков – ни у коронованных особ, ни у республиканцев, пусть Франция и считается страной весельчаков. Веселым нравом не отличались ни Людовик XIV, ни Наполеон, ни Клемансо, ни Шарль де Голль.
Вход Генриха IV в Париж в 1594 г. Гравюра 1827 г.
Конечно, строгое воспитание помешало профессору Парижского католического института Бертье де Совиньи назвать одну из главных причин извечно веселого нрава своего героя: Генрих был таким любвеобильным человеком, как, пожалуй, никто из королей Франции и ее президентов. В амурных делах он был сказочно удачлив.
Французский писатель Андре Моруа в своей «Истории Франции» (1947; рус. изд. 2016), говоря о Генрихе IV, упомянул, что «история обнаружила более 56 имен его любовниц». Если же добавить к ним его мимолетных возлюбленных, с которыми он завязывал интрижки и чьи имена даже не сохранила история, то число их, пожалуй, удвоится – при том, что «ни своей внешностью, ни манерами он не мог пленять женщин», пишет российский историк В. Д. Балакин в своей книге «Генрих IV» (2011).
Любовь неизменно скрашивала будни принца и короля Генриха, будни же были посвящены борьбе за власть и, собственно, технике власти. Властью же, добытой им, он распорядился как нельзя лучше. Променяв «мессу» на Париж в 1594 г., он стал царствовать в стране, раздираемой кровавой войной, и принес во Францию мир.
Отныне крестьяне спокойно возделывали поля, не опасаясь, что их вытопчет конница протестантской или католической армии. Ремесленники могли не бояться, что их мастерскую разграбят ворвавшиеся в город вояки. В стране возобновилось строительство: сооружались дороги и мосты; в Париже продолжали перестраивать Лувр и начали возводить Пон-Неф. Недаром после трагической гибели Генриха IV французы вспоминали его правление, эти недолгие полтора десятилетия как золотой век.
И в этом сравнении не было лести – одна живая, жестокая правда эпохи. Нам, людям у телевизора, привыкшим за последние два десятилетия к страшным будням современных религиозных войн на Ближнем Востоке, в Сирии и Ираке, трудно представить себе, что четыре с небольшим века назад жизнь многих французов была такой же кошмарной, как в 2014 г. – сирийцев в Алеппо или Идлибе. Террор тогдашних католиков или протестантов был ничем не лучше террора ИГИЛ (экстремистская организация, запрещенная в России. – А. В.). В тогдашней Франции, имевшей мало общего с костюмированными картинами французского кино, не было недостатка в фанатиках, любивших убивать людей ради садистской страсти.
XX век с его кровавыми войнами и революциями унес многие десятки миллионов жертв. Но по своей жестокости религиозные войны во Франции (их было восемь: в 1562–1563, 1567–1568, 1568–1570, 1572–1573, 1574–1576, 1576–1577, 1580, 1585–1589 гг.) мало в чем уступали тем же революциям XX столетия.
К началу религиозных войн, по оценке современных историков, не менее трети жителей Франции обратились в протестантство – увлеклись ересью Мартина Лютера и Жана Кальвина.
Страстной сторонницей церковной реформы была и Жанна д’Альбре, королева Наварры, небольшого государства, лежавшего между Испанией и Францией (в 1589 г. Наварра войдет в состав Франции).
Там, в Наварре, в замке По, у подножия Пиренеев,13 декабря 1553 г., у Жанны д’Альбре родился сын Генрих, странной волею судеб ставший впоследствии королем Франции Генрихом IV. В принципе, по отцу, он был претендентом на королевскую корону Франции, но, как писал В. Д. Балакин, не было почти никаких шансов, «что до него дойдет очередь, когда трон Французского королевства занимал здоровый и деятельный Генрих II, имевший четверых сыновей». Сын Жанны д’Альбре, хоть и принадлежал к дому Бурбонов, который состоял в тесном родстве с царившими тогда во Франции Валуа, но править всей Францией, а не только королевством Наварра мог лишь при счастливом стечении обстоятельств, при особом расположении звезд.
Честолюбивая мать прочила его с юных лет в вожди протестантов. Когда ему исполнилось 15 лет, она распорядилась изготовить золотой медальон, на одной стороне которого был изображен адмирал Гаспар де Колиньи, общепризнанный глава французских протестантов, а на другой – красовался портрет восходящей надежды Франции, принца Генриха Наваррского.
Впрочем, в отличие от Колиньи, молодой Генрих был чужд всякого фанатизма. Он любил простые радости жизни, в те годы не стремился к власти. Однако течения большой политики были тогда таковы, что французская коронабыла буквально принесена в руки далекого от нее принца Генриха. «Здоровый и деятельный» Генрих II (1547–1559) нелепо погиб, ну а всесильная королева-мать Екатерина Медичи решила выдать замуж за юного умника и обаятельного храбреца свою дочь Маргариту – «королеву Марго», известную всем по псевдоисторическому роману А. Дюма.
Грандиозная свадьба Генриха Наваррского и принцессы Маргариты была назначена на 18 августа 1572 г. В Париж на торжество съехались несколько тысяч протестантов, принадлежавших к знатным фамилиям. Среди католиков поползли слухи о том, что протестанты готовят переворот. Разжигали эти слухи агенты злейшего врага протестантской веры – испанского короля Филиппа II. Главой заговора все считали видного военачальника, адмирала Колиньи. Его пытались убить, но лишь ранили в руку.