Эпиграфом к рассказу о нем следовало бы поставить слова: «Лучше делать, чем говорить». Это касалось и его научных занятий, и политических увлечений. Например, в науке он исследовал загадочные феномены, выдвигал немыслимые гипотезы, но любые догадки старался проверять на практике, не жалея главного своего богатства – времени. Когда же ему удавалось «дойти до самой сути», он находил своим открытиям простой денежный эквивалент – придумывал приборы, которые могут быть полезны всем и, значит, легко найдут спрос.
Купюра в 100 долларов с портретом Б. Франклина
Взять, например, молниеотвод (у нас его часто называют громоотводом). Сколько времени и сил он потратил на то, чтобы изучить природу молний! Как опасно это было порой! Немецкий философ Иммануил Кант даже назвал Франклина Прометеем Нового времени.
Если же сравнивать его не с титанами мифов и легенд, а с людьми, то, как заметила немецкая журналистка Надя Подбрегар, это «Никола Тесла, Стив Джобс, Вилли Брандт и Альберт Швейцер в одном лице». Второй президент США Джон Адамс писал, что «своей славой он затмил Ньютона, Фридриха Великого и Вольтера, характер же у него был лучше, чем у всех троих вместе взятых. Едва ли найдется кучер или кухарка, кои не почитали бы в нем друга всего человечества».
Однако по своему происхождению Бенджамин, казалось, был обречен всю жизнь пребывать «на задворках человечества». Пятнадцатый ребенок в семье обычного мыловара, он проучился в школе всего два года, а затем был вынужден помогать отцу в лавке – учился изготовлять сальные свечи и мыло, относил готовые товары заказчикам, в общем, был мальчиком на побегушках. Вот оно, детство гения, вот они, его университеты!
В 12 лет он поступил учеником в типографию к старшему брату. Но Бенджамин хотел большего, он читал тогда все, что попадалось ему под руку: книги о путешествиях, религиозные сочинения, «Жизнеописания» Плутарха, газеты. Он и сам пробовал сочинять – упражнялся, подражая слогу известных писателей.
Франклин очень рано понял: если человек ничему не учится, он ничего в жизни не добьется. В 17 лет он нищим, безвестным юнцом приехал из родного Бостона в Филадельфию, а уже через несколько лет выделялся среди всей молодежи города. Осенью 1727 г. он основал клуб, где собирались молодые предприимчивые торговцы и ремесленники, где они могли поговорить на самые разные философские и научные темы. Вместе с товарищами по клубу он основал первую в Америке платную публичную библиотеку и добровольную пожарную охрану, а позднее стал учредителем Американского философского общества.
Теперь он мог и сам применить знания, полученные, когда он был учеником типографа. Он стал издателем и журналистом. В 1728 г. основал в Филадельфии собственную типографию и год спустя начал выпуск «Пенсильванской газеты». В своей работе он упорно отстаивал принцип, на котором зиждется современная журналистика: «Если люди придерживаются двух разных мнений, то важно донести до общественности оба мнения, одинаково полно представленные». В своих публикациях он отстаивал необходимость независимой журналистики, что было внове для той эпохи.
В то же время он, как никто другой в тогдашней Америке, понимал ценность имиджа и рекламы: видимость, в чем он убедился, для многих потенциальных покупателей важнее, чем сам товар, и Франклин это искусно использовал. Впоследствии он применял этот свой навык и в политической деятельности, сбывая идеи и лозунги, как горячие пирожки. Деньги – это не только время, но и меткие, крылатые слова и фразы. Поистине, он был «первым великим американским имиджмейкером и мастером пиара», отмечает его американский биограф Уолтер Айзексон («Бенджамин Франклин», 2003, рус. изд. 2014).
Его самого очень увлекали новые научные идеи. Он был настоящим поборником прогресса. Именно такие натуры, как Франклин или родственный ему русак Ломоносов, и сделали XVIII век веком Просвещения.
В середине этого столетия, падкого на перспективные идеи, все увлеклись таким загадочным феноменом, как электричество. Не остался в стороне и Франклин. В одном из опытов он испытал эту незримую силу на собственной шкуре: его ударило током.
Заряд «прошел сквозь все мое тело с головы до ног, и первое, что я заметил, как сильно задрожало тело» — так описывал Франклин свои ощущения в «репортаже подопытного ученого кролика». Этот болезненный опыт, как и эксперименты с электрической машиной, производившей искры, навели его на мысль, что такой природный феномен, как молния, являет собой особую форму электричества. Быть может, в грозу с небес срываются громадные электрические искры и летят к земле. Так ли это?
В 1749 г. Франклин изложил свою гипотезу в двух письмах, разосланных нескольким друзьям и коллегам. «Когда наэлектризованные облака проплывают над землей, над громадными горами, высокими деревьями, высоко вздымающимися башнями, церковными колокольнями, мачтами кораблей, дымовыми трубами, – писал он, – то эти предметы притягивают к себе электрический огонь, и там разряжается все облако». Один из его друзей, английский адресат Франклина, немедленно представил эти письма в Лондонское королевское общество и встретил град насмешек. Домыслы неуча-провинциала из далекой, глухой Пенсильвании здесь никого не интересовали. Ученые мужи ценили свое время и не разменивали его на такие мелочи, как чтение писем «мистера Инкогнито».
Франклин же с детства был наделен даром изобретательства. Любым научным выводам он спешил найти применение. Так, предположив природу молний, он тут же придумал, как с помощью нехитрых средств от них защититься. Надлежит посредством изолированного металлического провода, спускающегося с крыши дома, отводить электричество в землю, оберегая жилища и людей от грозового удара. В 1752 г. он оборудует громоотводом свой дом, а также первые публичные здания в Филадельфии. Вскоре громоотводы начали устанавливать повсюду: и в Америке, и в Европе. Французский король Людовик XV, словно в пику высоколобым лондонским мужам, даже сказал, что человечество «должно быть благодарно господину Франклину за его полезные открытия в области электричества», которые могут уберечь нас «от ужасных последствий грозы».
Изобретение, принесшее Франклину мировую славу, было одним из многих его творений. Уже в 11 лет он придумал некое подобие плавательных ласт. Ими служили две овальные дощечки, которые он держал в руках. «Помнится, – писал он впоследствии, – что при помощи этих дощечек я плавал быстрее, но они утомляли мои запястья».
Когда с возрастом его зрение стало сдавать и приходилось постоянно надевать то одни очки, то другие, чтобы одинаково хорошо видеть и вдалеке, и вблизи, Франклин решил смастерить очки, которые одновременно помогали бы и при близорукости, и при дальнозоркости. Для этого он взял пару очков, разрезал их стекла посредине, а затем склеил по половинке стекол от разных очков. Теперь с одними и теми же очками – бифокальными – он мог и читать бумаги, и всматриваться в даль. «Я горжусь изобретением двойных очков», – радостно сообщал он другу.
И хотя Франклин умел ценить время как деньги, свои изобретения он не патентовал. Он считал, что все придуманное им должно служить общему благу, а потому каждый человек вправе воспользоваться его изобретением бесплатно. «Ведь мы сами, – писал он в автобиографии, – извлекаем огромную пользу из изобретений, сделанных другими, а значит, нам подобает радоваться тому, что и у нас появилась возможность послужить другим своими изобретениями».
Провинциальный самоучка, он делал и все новые научные открытия. Ведь он был человеком, способным – в отличие от многих – задуматься об обыденном. Почему, например, жарким летним днем может пойти град? Не потому ли, что там, высоко в небе, гораздо холоднее, чем на земле? Капли дождя еще в дождевом облаке смерзаются, образуя льдинки, падающие на землю градом. Правоту Франклина подтвердили позднейшие исследования.
Во время поездок в Старый Свет и обратно Франклин заметил, что в одном направлении плавание длится дольше, чем в другом. Он предположил, что причиной тому – устойчивое морское течение, подгоняющее одни корабли и мешающее другим. В следующей поездке он не поленился и нашел время регулярно промерять характер течения, нанося собранные данные на карту. Так энтузиазм праздного пассажира Франклина привел к появлению самой точной на то время карты Гольфстрима. Кроме того, Франклин, человек практичный до мозга костей, призвал мореплавателей «использовать влияние Гольфстрима при плавании на восток и избегать влияния Гольфстрима при плавании на запад и таким образом сокращать время пересечения Атлантики на неделю или более».
Любопытство Франклина возбудил еще один феномен, который он наблюдал во время поездок. Это северное сияние. Природа его тогда была не ясна. Памятуя о своих опытах с электрической машиной, Франклин предположил, что эти яркие сполохи тоже вызваны атмосферным электричеством. Он – один из первых ученых, кто высказал подобную догадку.
Однако не только физика была интересна ему. Он выдвинул ряд плодотворных гипотез и в области медицины. Так, он одним из первых опроверг расхожее мнение о том, что холод и сырость – причины насморка. Его логика была банально проста. Если бы все дело было только в этом, то моряки, а они вечно ходят в холодной, промокшей одежде, постоянно страдали бы от насморка, а этого же нет!
Потому он предположил, что насморк – это заразная болезнь, которая передается от человека к человеку, когда люди вынуждены тесниться, например, «в небольшой закрытой комнате, в карете», где им приходится вдыхать воздух, выдыхаемый другими. Задолго до открытия вирусов и бактерий Франклин описал механизм передачи инфекционных заболеваний.
Идеи переполняли Франклина, он спешил поделиться ими с людьми. С юности в нем заметен был талант проповедника. Чтобы увеличить свою аудиторию, он прибегал к помощи писем и брошюр, которые писал постоянно. С неизменным остроумием и иронией он отзывался в них на любые злободневные события. В них он убеждал, наставлял, советовал, высмеивал. Эти его сочинения, написанные в форме статей, пользовались громадным влиянием в Америке и даже в Европе.