Немалая часть зала, а социалисты в нем составляли более 40 %, негодовала при одном его появлении. Великое потрясение охватило эту группу депутатов. Для них самодержавная Россия, этот оплот «православия и народности», из последних сил оборонявший Государство, Церковь и Народ в канун апокалипсиса нашего времени, виделась чуть ли не мировым злом. В те минуты, когда на трибуну выходил Столыпин, он казался своим противникам олицетворением мирового зла.
В тот день, 6 марта, премьер-министр выступил с программой намеченных им реформ. Она включала все, что давно было нужно Российскому государству. Прежде всего предстояло решить земельный вопрос, и Столыпин уже начал это делать.
В 1861 г., после отмены крепостного права, земля почти везде перешла в руки крестьянских общин, которые распределяли ее среди своих по числу «работников» или «едоков». Лишь в западных губерниях крестьяне получили землю в частную собственность.
Столыпин рос в Ковенской губернии, несколько лет учился в Виленской гимназии, почти 13 лет, с 1889 по 1902 г., служил в Ковно (ныне – Каунас), был гродненским губернатором – в общем, прекрасно знал жизнь западных губерний, самых европейских в России. Он так же хорошо знал, как обстоит дело с крестьянскими хозяйствами на той же Ковенщине или Гродненщине. Знал, что урожаи там заметно выше, чем в других районах страны, что местные крестьяне, сами владея землей, не страдают от голода.
Еще 9 ноября 1906 г. император Николай II подписал подготовленный по инициативе Столыпина указ, в котором, в частности, говорилось, что «каждый домохозяин, владеющий землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». Как отмечает биограф Столыпина С. Ю. Рыбас, в России началась «экономическая, бескровная, но самая глубокая революция» («Столыпин», 2009).
За те несколько лет, что отделяли Россию от Великой войны, возможностью выделиться из общины воспользовались около полутора миллионов крестьянских семейных хозяйств из 13,5 миллиона (по данным на 1 января 1916 г.). К началу 1916 г. еще 6 миллионов 174 тысячи семейств уже подали ходатайства о закреплении земли в личную собственность.
Важной частью аграрной реформы по Столыпину стало разрешение крестьянам переселяться в Сибирь и на Дальний Восток – в глухие, целинные районы страны. Переселенцы получали, как правило, столько земли, сколько хотели; они могли бесплатно везти с собой имущество и скот; им выделялись средства на подъем хозяйства. За несколько лет этой возможностью воспользовались около 400 тысяч семей (впрочем, до 18 % из них впоследствии вернулись в родные места).
Начатая Столыпиным реформа двигалась не очень спешно, как страгивается с места тяжелый груженый воз, но меняла жизнь основательно, необратимо. Поначалу она вызывала волнения в крестьянских общинах, которые противились отделению самых энергичных, сильных крестьян; порой дело доходило до кровопролитий. Были у нее влиятельные противники и среди высших сановников. Но уже по прошествии трех лет после появления столыпинского указа, один из таких противников, бывший премьер-министр И. Л. Горемыкин признал: «…В силу этого закона успели устроить свое землевладение сотни тысяч крестьян. Существенно изменить его уже поздно, и это внесло бы опасную неустойчивость и путаницу во все дело крестьянского землеустройства… Теперь нельзя не принять его […]: снявши голову, по волосам не плачут» (цит. по книге В. Н. Воронина «Петр Столыпин. Крестный путь реформатора», 2012).
Благодаря аграрной реформе уже к 1914 г. в России по сравнению с началом XX в. существенно увеличились урожаи важнейших сельскохозяйственных продуктов. «Производство зерновых выросло на 22,5 %, картофеля на 31,6 %, сахарной свеклы на 42 %. В частности, производство пшеницы выросло на 44,2 миллиона центнеров (37,5 %), ячменя – на 36,3 миллиона центнеров (62,2 %), картофеля – на 79,1 миллиона центнеров (31,6 %)» (цит. по книге Рыбаса).
Но программа, предложенная 6 марта 1907 г., меняла жизнь не только крестьянства. В недавнее революционное время России пришлось пережить великие потрясения во многом из-за несовершенства трудового законодательства. По этой причине немало рабочих были обречены жить и работать в самых тяжелых условиях. Это вынуждало их отстаивать свои права с оружием в руках. Судьбы многих из них были брошены в топку революции.
Рабочее законодательство надлежало срочно реформировать. Прежде всего – ввести государственное страхование рабочих. «Главнейшей задачей в области оказания рабочим положительной помощи, – говорил Столыпин 6 марта, – является государственное попечение о неспособных к труду рабочих, осуществляемое путем страхования их, в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости». Следовало также снизить продолжительность труда работников. Сделать врачебную помощь доступной для них. Разрешить проведение стачек в тех случаях, когда их участники выдвигают лишь экономические требования.
Время революции было временем массового беззакония. Теперь предстояло восстановить нормальную работу судебной системы. Упразднить административную (внесудебную) высылку, которая применялась всякий раз, когда для обвинения было недостаточно улик и задержанного человека надлежало освободить из-под стражи. Следовало преобразовать полицию, строго регламентировать ее действия, передать политические дознания из ведения жандармской полиции следствию, допустить адвокатов еще на стадии предварительного следствия.
Все эти (и многие другие) предложения премьер-министра, намеренного строить великую Россию, возмутили оппозицию. Ее представители обрушились на правительственную программу с самыми резкими выражениями.
Выслушав критику, Столыпин снова взошел на трибуну, как на Голгофу, и коротко ответил всем своим судьям, закончив речь словами: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: “Руки вверх!” На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: “Не запугаете!”»
Два месяца спустя, 10 мая, в новой речи перед депутатами Второй Государственной думы, произнесенной незадолго до ее разгона (3 июня), Столыпин не только изложил социальные и экономические аргументы в пользу начатых им реформ, но и категорично сказал своим противникам, к чему приведут его реформы, а к чему – противление им и срыв их.
Завершая выступление, он произнес памятные слова: «Пробыв около десяти лет у дела земельного устройства, я пришел к убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. […] В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций.Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!»
За твердость и неколебимость, с которой Столыпин преобразовывал Россию, проводя ее мимо опасностей, как капитан громадного корабля, например, «Титаника», ведет свое судно среди ледяных гор, Петра Аркадьевича в воспоминаниях о нем стали называть «русским Бисмарком». В то же время германский император Вильгельм II в июне 1909 г., после продолжительной беседы со Столыпиным, фактически признался, что тот мог бы быть и «немецким Бисмарком»: «Если бы у меня был такой министр, как Столыпин, то Германия поднялась бы на величайшую высоту» (цит. по книге Сидоровнина).
Но судьба корабля, плывущего навстречу ледяным горам, часто бывает печальна. История «Титаника» – тому пример. Вот и жизнь Столыпина давно висела на волоске. Его ум, авторитет, его решительность, находчивость и хладнокровие делали его незаменимым человеком на вершине политической власти России. Он мешал великим потрясениям, сдерживал революционный хаос. В 1905–1911 гг. на него было совершено 11 покушений. Во время последнего, 1 сентября 1911 г., он был смертельно ранен.
Через 6 лет после убийства Столыпина произошла Октябрьская революция. Ее вождям потребовалось три с половиной месяца, чтобы казнить людей больше, чем почти за сто лет царской власти (1825–1917). Торжествовала ведь справедливость в их понимании, имя которой теперь было «революционная целесообразность».
Знаток этой «справедливости» А. И. Солженицын, рассуждая о главном обвинении в адрес Столыпина, о «пресловутом столыпинском терроре», писал: «А террор был такой: введены (и действовали 8 месяцев) для особо тяжких (не всех) грабительств, убийств и нападений на полицию, власти и мирных граждан – военно-полевые суды. […] (Предлагали Столыпину объявить уже арестованных террористов заложниками за действия невзятых – он, разумеется, это отверг.) […] Смертная казнь, согласно закону, применялась к бомбометателям как прямым убийцам, но нельзя было применять её к уличенным изготовителям этих самых бомб. […] А между тем […] тотчас по введении военно-полевых судов террор ослаб и упал» («Август Четырнадцатого». 65').
Да здравствует война – только она может очистить мир!
1909 г.
В начале XX в. новые эстетические течения вырастали, как грибы. Создателем одного из них, самых приметных и громких, футуризма, стал уроженец египетской Александрии, итальянец по происхождению, Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944). Футуризм быстро утвердился в Италии и вскоре стал известен в России.
В январе-феврале 1914 г. Маринетти даже приезжал в Москву и Петербург. Здесь он имел возможность познакомиться со своими русскими двойниками-антиподами – воинственными футуристами, которые сделали все, что в их силах, чтобы сорвать его выступления или хотя бы помешать ему.
Маринетти и его сочинение «Война – единственная гигиена мира». 1915 г.
Что ж, Маринетти сам напророчил все это в своем манифесте. Он, словно слепой Тиресий, вещал тогда, что придут