При этом в его сознании развиваются параллельно две темы: хор из оперы Мейербера «Гугеноты» и размышления о качестве поплина: «Тарара. Замечательный хор. Тара. Стирать в дождевой воде».
Блум не в состоянии мыслить усложненными языковыми конструкциями, поэтому синтаксис романа предельно упрощенный: «Нагнулся посмотреть на грядку чахлой мяты. Вдоль стены. Устроить здесь беседку. Турецкие бобы. Дикий виноград. Надо унавозить все это место, больная почва… Всякая почва так, без навоза. Домашние помои. Суглинок, что это такое? Куры в соседнем саду, их помет очень хорошее поверхностное удобрение. Но лучше всего скот, если его кормить жмыхами. Компост. Незаменимо для чистки дамских лаковых перчаток. Грязь, а чистит. Зола тоже… Он пошел дальше. А где моя шляпа, между прочим?» Передавая отрывочность и неопределенность мыслей героя, Джойс иногда обрывает фразы и даже слова. Он с фотографической точностью фиксирует зарождающуюся в сознании Блума мысль, делает своего рода моментальные снимки. Не каждая вспышка сознания успевает облечься в определенную форму прежде, чем погаснуть; но она уже возникла, и Джойс спешит включить ее в общий поток сознания: «Качество пудинга познается…», «говорит, любить не бу…», «несваре…». Куски разорванных фраз вкрапливаются в текст, иногда та или иная оборванная мысль получает свое завершение через несколько страниц. Стремясь передать нерасчлененность потока мыслей Блума, Джойс отказывается подчас от знаков препинания. Другой герой романа, Стивен Дедалус, хорошо образован, поток его сознания наиболее сложен, однако своим духовным отцом он признает Блума.
Особенностью стиля романа является его музыкальность. Писатель максимально широко использовал музыкальные возможности языка, добиваясь слияния зрительного и слухового эффектов в передаче ритма речного потока, в журчании воды и т. п. Книга Джойса рассчитана на безмерное читательское усилие. В ответ на упрек: «Ваши книги трудно читать» писатель ответил «Трудно было писать». Еще более трудным для восприятия стало его последнее произведение «Поминки по Финнегану» (1939). Роман был задуман как выражение подсознания спящего человека, как попытка передать «бессловесный мир» сна. Джойс бьется здесь над созданием языка «сновидений и дремы», включая в английскую речь никому не ведомый язык эскимосов. Роман этот успеха не имел.
В настоящее время нет в мире писателя, который не испытывал в той или иной мере воздействия художественной манеры Джойса. Полностью произведения Джеймса Джойса стали доступны русскому читателю лишь в 1993 году.
Марсель Пруст(1871 – 1922)
Жизнь Марселя Пруста резко подразделяется на два периода: первый – когда он вел рассеянную жизнь светского молодого человека и изредка пописывал, второй – когда он добровольно «запер» себя в своей комнате, полностью изолировавшись от окружающего мира, и все его существование свелось к написанию романа. Уже в 1905 году он писал: «Я более не выхожу… Постоянно во власти возможного приступа». В этом вынужденном заключении Пруст и умер в 1922 году. В 9-летнем возрасте писатель заболел астмой, приступы которой со временем становились все тяжелее, это и определило его судьбу. Свои первые литературные наброски – сборник новелл «Наслаждения и дни» – Пруст издает в 1896 году. Большое влияние уже на эти первые опыты имел импрессионизм – модное тогда течение в искусстве: его рассказы представляют собой моментальные импрессионистские зарисовки, «портреты» чувств, переживаний, впечатлений. Через весь сборник проходит модный для искусства конца XIХ века мотив болезни и смерти, но у Пруста он был не только украшением и поэтическим образом, но и выражением личных фактов жизни.
Свой главный огромный труд – роман «В поисках утраченного времени» – Пруст писал, уже будучи тяжело больным. Именно в этот «час заката» в нем раскрылся настоящий талант большого художника. Он все более приковывался к своей «тюрьме», к комнате, обитой пробкой, с наглухо закрытыми окнами. Все отгораживало писателя от уличного шума, от пыли и солнечного света – и от жизни в «настоящем времени». Он оставался наедине со своими воспоминаниями, «искал утерянное время», писал, почти не покидая постели, писал с необычайным упорством, хотя силы его иссякали и минут для работы оставалось все меньше. В 1911 году был написан 1-й том романа – «В сторону Свана», далее выходят «Под сенью девушек в цвету» (1918), «Сторона Германтов» (1921), «Содом и Гоморра» (1921), посмертно вышли романы «Пленница» (1923), «Беглянка» (1925) и «Найденное время» (1927).
Все книги объединены образом рассказчика Марселя, пробуждающегося однажды среди ночи и вспоминающего о прожитой жизни: о детстве в провинциальном городке Комбре, о своих родителях, знакомых, о светских друзьях и светской жизни, о путешествиях и многом другом. Несмотря на близость рассказчика с автором (он тоже болен астмой), это не автобиографическое произведение. Пруст стремился донести до своих читателей ту духовную атмосферу, в которой жили его современники, раскрыть тайники сознания и подсознания героя своего времени. Перед нами «роман-поток», в котором писатель исследует бесконечную сложность и текучесть человеческого сознания. Подлинный герой прустовского романа – глубинное «я», жизнь этого внутреннего «я». Причем здесь нет и намека на интеллектуальное усилие, подлинная духовная жизнь для Пруста не сводится к рационалистическим умозаключениям. «Озарения», интуитивные прозрения, впечатление и рожденное им ощущение и были его подлинным «я». Поэтому прустовский образ импрессионистичен, в нем отсутствует логика развития, он строится на припоминании, которое, в свою очередь, очень прихотливо. Характеры героев Пруста не имеют исторической и социальной обусловленности, они меняются не в зависимости от окружения, а от особенностей восприятия, точек зрения на них рассказчика подобно тому, как на знаменитом «Руанском соборе» Клода Моне один и тот же предмет меняет свою окраску в зависимости от времени суток и освещенности. Вследствие этого характер у Пруста лишается традиционной цельности, он словно дробится на множество зарисовок, где он с няней совершал прогулки то в сторону, где жил буржуа Сван, то в сторону, где обосновались аристократы Германты, попутные встречи, погода, пейзаж, впечатления от взаимоотношений с отцом и матерью; в юности – первая любовь к дочери Свана Жильберте, далее история любви к Альбертине и так до заключительного периода, когда Марсель уже тяжело болен. Все это словно разные люди. Точно так же строится и образ одного из главных героев романа Свана: Сван в детском восприятии Марселя, умный и утонченный завсегдатай салонов, Сван – любовник ничтожной Одетты, увиденный глазами повзрослевшего рассказчика, Сван – благополучный семьянин, Сван – неизлечимо больной в конце повествования.
Важной темой романа стала любовь. Пруст обнаруживает тонкое психологическое мастерство в передаче любовного чувства, однако чувство это носит у него чисто субъективный характер. Писателя интересуют только личные переживания, а сам объект любви оказывается случайным. Причем интенсивность любовного чувства возрастает уже после утраты любимой, то есть в воспоминаниях рассказчика.
А. Моравиа назвал роман Пруста «эпической поэмой повседневности»; действительно, герой его живет в мире обыденного, в каждодневной суете встреч, бесед. То, из чего состояла жизнь Марселя и самого автора, Пруст воспроизводит скрупулезно, тщательно сохраняя каждую деталь. Зацепившись за какую-нибудь мелочь, он может застрять надолго, на десятки страниц. Хрестоматийными стали эпизоды, которые для Пруста имеют важнейшее значение, когда вкус печенья «Мадлен», знакомого с детства, вызывает к жизни весь поток воспоминаний, весь поток ожившего, ощущаемого прошлого, которое властно вторгается в настоящее и заменяет его жизнью в воспоминании: «…как только чай с размоченными в нем крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул: во мне произошло что-то необыкновенное. На меня внезапно нахлынул беспричинный восторг. Я, как влюбленный, сразу стал равнодушен к превратностям судьбы… Я перестал чувствовать себя человеком посредственным, незаметным, смертным. Откуда ко мне пришла всемогущая эта радость?.. Я пытаюсь вновь вызвать в себе это состояние. Я мысленно возвращаюсь к тому моменту, когда я пил первую ложечку чаю…» Общеизвестен также эпизод с поцелуем матери перед сном, который становится для болезненного и впечатлительного ребенка событием чрезвычайным, также занимающий немало страниц. Эти впечатления автора импрессионистичны, они ассоциируются со вкусом, запахом, звуком: например, запах лака от лестницы, по которой маленький Марсель каждый вечер с отвращением поднимался в свою комнату. Он рассказывает, как пытался однажды безуспешно вспомнить об одном путешествии, но стоило ложке упасть на тарелку, и все мгновенно ожило в памяти. Описания природы также основаны на субъективном впечатлении, они передаются через цветовую гамму, световые блики, феерию полутонов. Вот картина праздничного гулянья: «В этом гулянье на берегу было нечто чарующее… То, что восхищало в платье женщины, переставшей на минуту танцевать вследствие жары и одышки, мерцало также на полотне повисшего паруса, на водной поверхности маленькой гавани, на деревянной пристани, в листве деревьев и на небе. Как на одной из картин, виденных мною в Бальбеке, больница под лазоревым небом, не менее прекрасная, чем готический собор, казалось… пела…» Жизнь, расцвеченная импрессионистскими красками, скрывает подлинную жизнь: вульгарную даму в заурядном платье, убогую больницу. Соответственно и стиль романа сложный, витиеватый, со множеством метафор, всевозможных синтаксических конструкций; фразы разворачиваются медленно, плавно.
Весной 1922 года Пруст завершает рукопись романа «В поисках утраченного времени». «Этой ночью я написал слово „конец“. Теперь я могу умереть», – сказал он своей служанке. Слова его оказались пророческими.
Пруст оказал заметное влияние на прозу ХХ века, хотя непосредственных продолжателей своей манеры не имел. В России первые переводы его произведений стали появляться начиная с 1927 года.