Обосновавшись в Петербурге, Давыдов занял прочное и высокое по тому времени положение. Ему было «высочайше» пожаловано звание солиста двора, титула которого удостаивались только самые выдающиеся музыканты.
Давыдов почти не выезжал за границу с концертами. Исключение составляют две поездки: в Германию и Францию (зимний сезон 1867–1868 годов) и в Бельгию, Голландию (начало 1873 года). Обе концертные поездки сопровождались триумфальным успехом.
В России как солист Давыдов выступал тоже нечасто. Сольной концертной деятельности он предпочитал камерную квартетную. По мнению Л.С. Гинзбурга, причина этого в бедности виолончельного репертуара.
Если мастеру попадалось подлинно художественное произведение, то Давыдов выступал охотно. Так, он явился первым пропагандистом в России концертов Р. Шумана и К. Сен-Санса. Крупным событием русской музыкальной жизни стало исполнение Давыдовым концерта Шумана в Петербурге 2 ноября 1869 года. Чтобы обогатить концертный репертуар виолончелиста, Давьщов переложил для виолончели много пьес Бетховена, Шопена, Шумана.
Впрочем, широта и многогранность творческой личности Давыдова были поистине безграничны. Он проявляет себя как дирижер, увлекается общественной деятельностью и даже… коммерческой, входя с 1874 и по 1876 год в состав дирекции Общества Брянского рельсопрокатного, железоделательного и механического завода.
Давыдов владел тремя иностранными языками, был блестящим математиком, механиком.
В квартире у него долго стояла модель железнодорожного моста, им лично рассчитанного. Карл Юльевич интересовался и ботаникой.
С 1867 года Давыдов возглавлял Петербургскую консерваторию в качестве ее директора. Давьщов находился в первых рядах поборников музыкального просвещения.
Он был великолепным педагогом, создателем виолончельной школы, блиставшей такими именами, как А.В., Вержбилович, Ф. Муперт, А. Кузнецов, Н. Логавовский, Д. Взуль, В. Гутор, и многими другими. Можно смело сказать, что Ауэр также много воспринял от Давыдова, разрабатывая свои педагогические принципы.
Стремясь дать профессиональную выучку как можно большему количеству музыкантов, Давьщов резко увеличил число учащихся. Для беднейших учеников он ввел многочисленные льготы и увеличил количество бесплатных стипендий, а также устроил для них общежитие.
Своими действиями Давьщов вызвал недовольство в реакционно настроенной дирекции Русского музыкального общества, которой подчинялась консерватория.
В конце концов, Давьщов не смог дальше оставаться на посту директора консерватории и в январе 1887 года подал в отставку.
Реакционные круги приняли отставку Давьщова с нескрываемым удовлетворением. В газете «Новое время» появилась пасквильная заметка: «Директор консерватории г. Давьщов исчез из консерватории. Что его побудило к этому, какая музыка, какой романс или какой голос — об этом распространяться не станем. Скажем только, что он хорошо сделал, что сложил с себя это звание, ибо консерватория под его управлением только падала и падала, и принимала несколько еврейское и притом вообще лицеприятное направление».
Уход из консерватории тяжело сказался на Давыдове. Ко всему прочему ему пришлось полностью перестроить жизнь и вернуться к концертной деятельности. Может, это не было бы таким страшным, если бы не плохое здоровье. Карла Юльевича мучили приступы грудной жабы.
Давыдов концертирует по городам Германии, Италии, выступает в Вене, Варшаве. После окончания гастролей он поселяется в Москве. Осенью 1887 года вместе с известным русским пианистом и дирижером В.И. Сафоновым он совершает большое турне по центральным и южным областям России, а затем после короткого перерыва вновь едет в Германию. Его игра вызывает восторженные отзывы.
Талант Давыдова в зените зрелости. «Успеха имею не меньше, чем в России, — писал Давьщов, — во Франкфурте термометр в публике был не ниже, чем в Харькове, Одессе, Киеве, но с той разницей, что сзади сидит оркестр в 100 человек, зала с 2500 человек публики, а в ней на первом ряду сидят — м-м Шуман, дочь Хиллера, Косман, Шольц и много других (Штокаузен) знаменитостей».
В ноябре 1888 года Давьщов последний раз посетил Петербург. Зиму музыкант провел в Москве. В январе у него случился сильный приступ грудной жабы, а 14 февраля 1889 года Карл Юльевич скончался.
«Как человек, — писалось в некрологе, — это был представитель избранной, тонкой, благородной натуры, которой снисходительное отношение к окружающим личностям, способность все хорошо понимать, а следовательно, и многое извинять, часто принимали за отсутствие сильного характера». Насколько светлую память оставил после себя Давыдов, можно судить по тому, что на его похороны в Москву был послан от низших служащих Петербургской консерватории старик-швейцар, с тем, чтобы возложить на его гроб венок.
Последние годы Давыдов работал над виолончельной школой, где фиксировал свои педагогические принципы. Но завершить Карл Юльевич успел лишь первую часть. «Давыдов рационализировал многие приемы виолончельной техники; узаконил применение „штыка“, — пишет Раабен, — с тех пор утвердившегося в практике виолончельного исполнительства; ввел многие изменения в технике правой руки, например, отрицая распространенную в те годы „мертвую хватку“ смычка, рекомендовал держать смычок свободными и подвижными пальцами. Он развил особый род ставочной техники, получившей в мировом виолончельном исполнительстве наименование „шарнира Давыдова“. Кроме того, он детально разработал технику смены позиций, чем очень способствовал развитию свободных пассажных движений».
Исполнительское искусство Давыдова пользовалось исключительным, безоговорочным признанием. Не могли не отдать должного его великолепному мастерству даже кучкисты, недоброжелательно относившиеся к «консерваторской партии». Кюи ставил его вровень с Рубинштейном по интенсивности и характеру таланта. «Это воплощение музыканта и виртуоза. Бесподобный квартетист, он отличается и как солист искренностьюи теплотой чувства в соединении с безупречным вкусом…» «Кто хотя бы раз слышал его игру, пение его виолончели, тот запомнил это дивное исполнение навсегда!» — восклицал Гутор.
КАРЛ ТАУЗИГ/1841 -1871/
Таузиг — выдающийся польский пианист, композитор, педагог, одна из крупнейших фигур в фортепианном искусстве XIX столетия. Пресса не раз называла его равным самому Листу, не уступающим Рубинштейну, и, надо сказать, оба гиганта без ревности относились к его успехам: первый восхищался его «бронзовыми руками», а второй — окрестил его «непогрешимым».
Чех по национальности, Карл (Кароль) Таузиг родился 4 ноября 1841 года в Варшаве. Там же он провели детские годы. Игре на рояле его учил отец, профессиональный пианист и композитор, ученик Сигизмун-да Тальберга. В июле 1855 года юного музыканта представили Листу. Прославленный маэстро сначала не хотел слушать очередного вундеркинда из Польши, но его отец Алоиз Таузиг сумел, в конце концов, убедить его, и маэстро не был разочарован.
Композитор Петер Корнелиус, принадлежавший к кругу его друзей, свидетельствует, что Лист был необычайно взволнован, слушая мальчика. «Юноша оказался настоящим маленьким дьяволенком.
Он штурмовал Полонез Шопена As-dur такими октавами, что у нас перехватило дыхание». А сам Лист в те дни отправил взволнованное письмо княгине Сайн-Витгенштейн, рассказывавшее о том, что вундеркинд из Варшавы, посетивший его в Веймаре, оказался одаренным феноменально и останется здесь год-другой для совершенствования. «Он все играет отлично, сочиняет (достаточно хорошо) и, по моему мнению, очень быстро сделает ослепительную карьеру…»
Прогноз великого маэстро оправдался очень скоро. Таузиг делал успехи, разучил огромный репертуар, стал любимцем великосветских салонов.
В 1858 году музыкант дебютировал перед публикой в Берлине, играя с оркестром под управлением X. Бюлова. За следующие два-три года он объездил всю Германию, а затем и Европу.
Уже в те годы критика отмечала исключительные, экстраординарные технические возможности пианиста. Многие восторгались его брызжущей через край эмоциональностью и «листовской эксцентричностью». Хотя были придирчивые рецензенты, вроде Э. Ганслика, выражавшего недовольство разного рода преувеличениями и привычкой «колотить по клавиатуре», когда «отдельные звуки берутся с такой силой, что звучание просто уподобляется треску или скрежету».
Довольно скоро таузиговские «буря и натиск» сменяются соразмерностью, уравновешенностью, гармоничностью, так что тот же Ганслик несколькими годами позже пишет о «значительно более законченном стиле» артиста, а сторонники подчеркнуто эмоциональной игры теперь уже иногда упрекают пианиста в объективности, излишней сдержанности, холодности и рассудительности исполнения, особенно произведений композиторов-классиков.
«При всем этом критики неизменно отмечали поистине феноменальные исполнительские достижения Таузига, сочетавшего в своем искусстве листовскую мощь и колористичность с бюловской интеллектуальной углубленностью, безграничную энергию А. Г. Рубинштейна — с певучестью и прозрачностью игры 3. Тальберга, — пишет А. Меркулов. — Не случайно историки пианизма полагают, что Таузиг обладал всей виртуозностью мира и был, вероятно, самым разносторонним и совершенным пианистом своего века».
По стилю игры, по внешнему артистическому облику Таузиг был, конечно, типичным виртуозом той эпохи, потрясавшим публику техническими «пируэтами», причем он сознательно отвергал всякую театральность, все, что называл одним словом — «спектакль». За роялем он был почти неподвижен, и лишь в самые трудные моменты слегка напрягались губы на бесстрастном лице. Но неверно было бы думать, что Таузиг был только виртуозом — он по праву считался и большим, настоящим художником.
Известный русский критик В. Ленц отмечал: «Он играл, как Шопен, он чувствовал, как Шопен, он был Шопеном за роялем». Это говорит о многом, хотя отсутствие тождества очевидно: Таузиг был виртуознее Шопена, холоднее Шопена и исполнял, в отличие от Шопена, музыку самых различных авторов.