Кочевника, топтавшего посевы.
Так написал Волошин. Догадку его подтверждает мысль св. Августина: „Каин — основатель земного града“. Путями Каина пошли все те, у кого любовь к самим себе (добавим: и к своей собственности) доведена до презрения к Богу, к Его заветам.
По мнению Волошина, происходит „борьба между вещами и человеком: кто кому принадлежит. Если владелец не может расстаться со своей собственностью — это значит, что он только её прислужник“.
За счёт чего достигается комфорт? Богатые урывают избыток благ у трудящихся — ловкостью, обманом, силой или благодаря удаче — не столь уж важно. Присваивается то, что не добыто своим трудом, талантом творца. Есть страны, паразитирующие на обнищании других. Конфликты разрешаются нередко в жестоких внутренних и внешних войнах. Таков, можно сказать, один из законов общественной жизни.
Такова лишь одна сторона медали. Ситуация сложней и трагичней. Речь должна идти об извечном стремлении человека покорить природу. Для этого есть могучее средство — техника.
Однако биосфера не может обеспечить каждого землянина теми материальными благами, которые стали идеалом технической цивилизации (коттедж, автомобиль, компьютер, отдых на фешенебельных курортах…). Что уж говорить о ближайшем будущем, когда количество землян достигнет десяти миллиардов, а природных ресурсов будет меньше, чем теперь.
Красота природы, счастье настоящей любви (а не механического „занятия любовью“), радость познания и творчество — всё это для обывателей индустриально развитых стран отступило на дальний план. В обществе потребления
…люди выполняют роль
Пищеварительных бактерий. Здесь
Всё строится на выгоде и пользе,
На выживанье приспособленных, на силе.
Его мораль — здоровый эгоизм,
Цель бытия — процесс пищеваренья,
Мерило же культуры — чистота
Отхожих мест и ёмкость испражнений.
Именно завалы отходов и ненасытная прожорливость характерны для современной цивилизации. Видимость благополучия в технически развитых странах обеспечивается за счёт экологической эксплуатации зависимых, менее развитых (теперь в их число попала и Россия). Для этого общества требуются две главные штампованные модели: тупой исполнитель (трудящийся) и алчный потребитель — служащий, чиновник от управления, науки, искусств и прочее.
Машина победила человека:
Был нужен раб, чтоб вытирать ей пот,
Чтоб умащать промежности елеем,
Кормить углём и принимать помёт.
И стали ей тогда необходимы
Кишащий сгусток мускулов и воль,
Воспитанных в голодной дисциплине,
И жадный хам, продешевивший дух
За радости комфорта и мещанства.
„Жадные хамы“ — политики, агитаторы, идеологи, интеллектуалы, служащие — готовы принести в жертву миллионы людей „за радости комфорта и мещанства“. Таков тупик всей глобальной технической цивилизации. Трагедия культуры, лишённой духовной основы и призванной удовлетворять постоянно растущие материальные потребности ненасытных приспособленцев.
Прозрения Волошина поразительны. Он не только предвидел, но и отчасти объяснил главные конфликты XX века. О Родине писал откровенно, а то и жестоко. С горечью понимал, что лучшие качества народа — долготерпение, доверчивость, доброта — могут обернуться против него:
Враг шептал: „Развей да растопчи…
Ты отдай казну свою богатым,
Власть — холопам, силу — супостатам,
Смердам — честь, изменникам — ключи“.
Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной, и нищей,
И рабой последнего раба…
Это стихотворение „Святая Русь“ Волошин создал после буржуазной революции февраля 1917-го. „Святую Русь“, писал осенью того же года, „распространяют большевики и запрещают местные исправники“.
Характерный эпизод приведён в воспоминаниях М.Д. Шульгиной. В 1921 году в турецком городе Галлиполи был организован лагерь белогвардейцев. Там на концерте артист стал читать „Святую Русь“ Волошина. В зале воцарилась напряжённая тишина. И вдруг в начале последней строфы при словах декламатора юноши-кадеты, стоявшие рядами у эстрады, стали опускаться на колени:
Я ль в тебя посмею бросить камень?
Осужу ль страстной и буйный пламень?
В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,
След босой ноги благословляя, —
Ты — бездомная, гулящая, хмельная.
Во Христе юродивая Русь!
На последних словах, писала Шульгина, все кадеты стояли на коленях, опустив головы, и поклонились до земли.
Волошин выразил этим стихотворением нечто большее, чем впечатление от происходившего в тот момент: чувство подлинного русского патриота при виде бедствия, поразившего Отечество. И разве это — о прошлом? Нет, о второй буржуазной революции конца XX века. Именно тогда „жадный хам, продешевивший дух“ сокрушил Великую Россию-СССР. Словно прошлое повторяется, как в кошмарном сне, и снова куражатся над Россией изменники и воры. Смута в душах людей. Великая держава без явной войны развалилась на части; национальные богатства расхищаются в угоду тем, чьи интересы и капиталы большей частью за границей:
А вслед героям и вождям
Крадётся хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам!
Сгноить её пшеницы груды.
Её бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.
Возможно, таков какой-то общий закон деградации общества: плодами героических усилий народа пользуются негодяи — самые приспособленные, увёртливые, беспринципные. Они нацелены на обогащение, на личную максимальную собственность. Они идут путём Каина. Горе обществу, продолжающему каиновое существование.
…Шутя, Волошин называл обормотами себя и литераторов, обитавших в его коктебельском доме и постоянно бормотавших ритмичные строки. У них был свой походный марш, начинавшийся: „Стройтесь в роты, обормоты“. Они дурачились, устраивали розыгрыши, весёлые импровизации, приводя в изумление чинных дачников. Одна из мистификаций, как мы уже знаем, едва не стоила ему жизни: придуманный им образ Черубины де Габриак „очерубинил“ сотрудников „Аполлона“ и стал причиной дуэли с Гумилёвым.
…Далеко не всем, даже умнейшим современникам, был понятен Максимилиан Волошин. Одному он казался снобом, эстетом (И. Бунин), другой воспринимал его с иронией (А. Бенуа). Многим напоминал он античного грека с внешностью Зевса. Своим лихим нравом он временами походил на запорожского казака. Те, кто знал его провидческие стихи, видели в нём вдохновенного мистика и пророка.
В нём всё это совмещалось совершенно естественно и гармонично. Он умел быть и настоящим обормотом — в детстве. Учился плохо, приводя в отчаяние педагогов. Это было в Москве. В Феодосии, куда они переехали, директор гимназии, просмотрев табель успеваемости Макса, представленный родительницей, вздохнул: „Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем“. (Так ли было? Или это шутка Волошина?)
В автобиографической заметке он писал, вспоминая 1905–1912 годы: „Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Рудольф Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера“.
Марина Цветаева, хорошо его знавшая, высказалась определённей: „Это был — скрытый мистик, то есть истый мистик, тайный ученик тайного учения о тайном“. И добавила: „Объяснять эту тайну принадлежностью к антропософии или занятиям магией — не глубоко“.
Он был предельно прост. Просторная хламида скрывала его „семь пудов мужской красоты“, как посмеивался он. Веночек из полыни на его пышных кудрях придавал ему сходство с Паном, а вовсе не с Калиостро и Сен-Жерменом. Цветаева по-своему объясняла природу мистицизма Волошина: „Тайновидчество поэта есть прежде всего очевидчество: внутренним оком всех времён. Очевидец всех времён есть тайновидец. И никакой тут „тайны“ нет“.
Как это понимать? То, что Максимилиан Александрович помнил о былых воплощениях своей бессмертной души? Или речь идёт о необычайной начитанности Волошина и его способности проникаться идеями, культурой „всех времён“?
Вариант ответа дают его рисунки. В них он показывал пейзажи не только как тонкий живописец, но с пониманием происхождения форм рельефа, словно мысленно погружаясь в земные недра и в бездны геологического времени. Его акварели высоко ценили геологи, с которыми он встречался: Левинсон-Лессинг, Ферсман, Вернадский.
Марина Цветаева особо отметила: „Макс был настоящим чадом, порождением, исчадием земли“. Было в нём и другое: острое чувство патриотизма, причастности к своему народу и Отечеству, к бытию человечества в единстве прошлого, настоящего и будущего. Так личность обретает черты сверхличности, приобретая необычайную интеллектуальную, нравственную силу.
„Духовидение“ Волошина объясняется и его обширными познаниями, и его близостью к природе, а также чуткостью его поэтической художественной натуры… И чем-то ещё действительно таинственным, а стало быть, неизречённым.
Он принадлежал к категории людей, создающих себя постоянным трудом, творчеством, верностью высоким идеалам и устремлённостью к ним. Он обладал мистическим чувством сопричастности окружающему миру — людям, культуре, природе, Богу. И странным образом из своего Дома поэта в Коктебеле он видел (как можем увидать и мы):
И на скале,
замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами
изваян профиль мой.
Таков нерукотворный памятник Волошину. В этом непостижимом соответствии образа человека и творения Природы видится нечто таинственно-возвышенное, поистине — знак Судьбы.