Но в 1844 году жизнь Афанасия Афанасьевича в очередной раз резко изменилась. В начале года умерла тяжело болевшая мать, а осенью ушел из жизни дядя Петр Неофитович Шеншин. Когда Афанасия лишили прав наследования, одинокий дядя обещал оставить племяннику свое имение. Но Петр Неофитович умер в Пятигорске, где лечился на водах, а оставшееся без его присмотра имение разграбили, и деньги из банка таинственным образом исчезли. Афанасий Афанасьевич остался без средств к существованию. Выход у него оставался один – пойти служить в армию.
Фет принял русское подданство (не напоминает ли это вам нынешние издевательства властей над нашими соотечественниками?) и спустя месяц был произведен в корнеты. Прикомандировали его к штабу корпуса Орденского кирасирского полка в Херсонской губернии.
Через год поэт получил офицерский чин, первый в длинной череде выслуги для приобретения со временем дворянства.
Летом 1848 года у Фета произошел целый ряд знакомств, которые сыграли чуть ли не решающую роль в его дальнейшей судьбе. Полк, в котором служил Фет, размещался в селе Красноселье. Здесь молодой человек был приглашен на бал к местному богатому помещику, уездному предводителю дворянства Алексею Федоровичу Бржескому. На балу поэт познакомился с супругой хозяина – Александрой Львовной Бржеской, с которой оставался в дружеской переписке более пятидесяти лет – до конца жизни.
Неподалеку от имения Бржеских находилась Федоровка, имение сестры Алексея Федоровича – Елизаветы Федоровны Петкович, где часто гостили племянницы хозяйки – сестры Лазич. На правах хорошего знакомого Бржеских Фет зачастил в гости к Петковичам.
Молодой человек влюбился в Елену Лазич. Это общепринятая версия, но необходимо помнить, что сам Фет имя своей возлюбленной никогда не называл, а Лазич была определена литературоведами в 1920-х годах. В семействе родственников девушка пользовалась заслуженной симпатией. Отец Елены, генерал-майор в отставке, вдовец, был человеком порядочным, но бедным.
Роман длился более года. Неожиданно Фет принял решение, что никогда не женится на Елене, чем обрек себя на пожизненное духовное одиночество. Причины такого решения он объяснил так: «Я ясно понимаю, что жениться офицеру, получающему 300 руб., без дому, на девушке без состояния значит необдуманно и недобросовестно брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить».
Вскоре Фету пришлось по служебной надобности на время уехать. Когда он вернулся, его ждала страшная весть: Елены Лазич уже не было в живых. О случившейся трагедии сам Фет написал так: «…последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточенная вниманием на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдье, за исключением беспомощной девочки сестры… несчастная, вместо того, чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе, девушка выбежала на балкон. Но при первом же появлении на воздухе пламя поднялось выше ее головы, и она… бросилась по ступенькам в сад… На крики сестры прибежали люди и отнесли ее в спальню. Всякая медицинская помощь оказалась излишней».
Позже Фет признался, будучи уверенным, что виноват в гибели Елены: «Я ждал женщины, которая поймет меня, и дождался ее. Она, сгорая, кричала: “Аu nom du ciel sauvez les lettres”. (“Ради всего святого, спасите письма”. – Франц.) и умерла со словами: “Он не виноват, а я”. После этого и говорить не стоит».
С этого страшного года за Фетом укрепилось прозвание «певец печали».
В 1853 году Фета перевели в гвардейский уланский полк, который на летних сборах располагался в Красном Селе, возле столицы. Это дало поэту возможность познакомиться с И. С. Тургеневым, а через него – с издателями и авторами «Современника»: Некрасовым, Панаевым, Гончаровым, Дружининым, Григоровичем, Анненковым, Боткиным, позднее со Львом Толстым. Вскоре Фет стал в «Современнике» своим человеком, но относились к нему со снисходительностью, как к человеку небольшого ума. О поэте с улыбкой говорили: «Глаза круглые, рот круглый, бессмысленное изумление на лице». С помощью «Современника» Фет издал в 1856 году сборник стихотворений, который имел огромнейший успех.
В 1857 году вышел указ нового императора Александра II, по которому звание потомственного дворянина давал лишь чин полковника. Потрясенный Фет понял, что военная служба даст ему дворянство только в конце жизни, вышел в отставку и переехал жить в Москву.
Весной 1857 года поэт сделал предложение Марии Петровне Боткиной, дочери известного купца-чаеторговца и сестре Василия Петровича Боткина, известного писателя, критика, близкого друга Белинского, друга и ценителя Фета. Мария Петровна предложения никак не ожидала, обрадовалась и немедля дала согласие. Жениху шел тридцать седьмой год, невесте – тридцатый. Боткина была привлекательна своим добродушием и простотой, но имела незаконнорожденного ребенка. Возник «союз одиноких душ», в котором было немало и настоящей любви. Мария Петровна стала с тех пор неотделима от Фета на всю оставшуюся жизнь. В приданое поэт получил 35 тысяч рублей серебром – огромную по тем временам сумму…
В 1860 году Фет купил в Мценском уезде Орловской губернии степной хуторок Степановку, который при его деловитом хозяйствовании быстро преобразился в богатейшую усадьбу с регулярным парком и с плодородными сельскохозяйственными угодьями.
Вскоре Фет превратился в страстного накопителя, занятого прежде всего мыслями о приумножении и без того уже немалого состояния. Росла его слава как выдающегося землеустроителя, прекрасного хозяйственника, позволявшего разбогатеть и крестьянину, и самому себе. Любопытно, что в канун реформы 1861 года Фет прославился на всю страну как яростный защитник старых порядков.
Со временем поэт купил Воробьевку (более чем за 100 тысяч рублей!) – замечательно красивую барскую усадьбу, которую он назвал «наша микроскопическая Швейцария». Затем имение Ольховатку Щигровского уезда Курской губернии, затем имение Граворонку в Землянском уезде Воронежской губернии, с этим имением поэту достался второй конный завод, поскольку конный завод был уже в Воробьевке.
Среди соседей-помещиков Фет становился все более уважаемым лицом. Выражением этого был выбор его в 1867 году на установленную судебной реформой 1864 года и считавшуюся тогда весьма почетной должность мирового судьи, в которой он оставался в течение целых 17 лет.
В Москве Феты купили просторный дом в центре города на Плющихе (ныне дом № 36).
Росла слава поэта Фета. В 1860-х годах шла ожесточенная борьба между революционными демократами и литературно наиболее близкими Фету либералами. Поэт занял особую позицию – антиреволюционную и антилиберальную. Вопреки Некрасову он заявил, что поэт не обязан быть гражданином! Поскольку в «Современнике» окончательно утвердилась линия Чернышевского – Добролюбова, Фет отказался сотрудничать с журналом.
В 1863 году поэт выпустил новое собрание своих стихотворений в двух частях, которое новое демократическое поколение не приняло – небольшой тираж книги по наводке Писарева не распродался до конца жизни Фета – почти за тридцать лет! Такое отношение читающей публики ввергло поэта в длительный творческий кризис. Он на долгие годы умолк, перестал публиковать свои стихотворения.
В 1873 году 26 декабря вышел Указ Сената о присоединении А. А. Фета к роду Шеншиных. Это была победа. Но, странное дело, так страстно жаждавший сменить имя поэт продолжал печатать стихи под прежней фамилией. Разъяснение он дал в следующих строках:
Я между плачущих Шеншин,
А Фет я только средь поющих.
Другом и поклонником Афанасия Афанасьевича был великий князь Константин Константинович Романов, известный в русской литературе поэт, издававшийся под псевдонимом К. Р. Его хлопотами в 1889 году к пятидесятилетнему литературному юбилею поэта новый император Александр III пожаловал Фету предворное звание старшего ранга – камергер.
К концу жизни поэт стал суровым консерватором. Рассказывали, что, бывая в Москве и проезжая на извозчике мимо университета, он в обязательном порядке опускал окно кареты и с ненавистью плевал в сторону заведения. Привыкший к этому кучер каждый раз останавливался без дополнительных указаний.
Только в 1881 году Фет неожиданно вернулся в литературу. Вначале как переводчик. Им был издан перевод главного труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Далее последовали: в 1882 году – перевод первой части «Фауста» И. В. Гёте; в 1883 году – стихотворный перевод всех сочинений Горация; в 1888 году – вторая часть «Фауста». В течение последних семи лет жизни поэта вышли переводы: «Сатиры» Ювенала, «Стихотворения» Катулла, «Элегии» Тибулла, «Превращения» и «Скорби» Овидия, «Элегии» Проперция, «Энеида» Вергилия, «Сатиры» Персия, «Горшок» Плавта, «Эпиграммы» Марциала, «Герман и Доротея» Гёте, «Семела» Шиллера, «Дюпон и Дюран» Мюссе, многие стихотворения Гейне.
После долгого перерыва Фет вновь стал создавать оригинальные стихотворения. Они публиковались выпусками под названием «Вечерние огни» (выпуск I – 1883 год; выпуск II – 1885 год; выпуск III – 1888 год; выпуск IV – 1891 год).
В 1890 году вышли в свет два тома мемуаров «Мои воспоминания»; третий том «Ранние годы моей жизни» был опубликован посмертно в 1893 году.
В год смерти Фет подготовил итоговое издание своих произведений. Это позволило Н. Н. Страхову и К. Р. выпустить в 1894 году двухтомное собрание произведений Фета.
Последнее дошедшее до потомков стихотворение Фета датировано 23 октября 1892 года.
Подобно его рождению смерть Фета окутана покровом тайны. Свидетельства близких поэта таковы. За полчаса до смерти Фет настойчиво пожелал выпить шампанского. Жена побоялась дать больному алкоголь, и поэт отправил ее к врачу за разрешением. Оставшись вдвоем со своей секретаршей, Афанасий Афанасьевич продиктовал ей записку странного содержания: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий, добровольно иду к неизбежному». Под этим он сам подписал: «21-го ноября Фет (Шеншин)». Затем схватил стальной стилет, лежавший на его столе для разрезывания бумаги. Секретарша бросилась вырывать оружие и поранила себе руку. Тогда Фет побежал через несколько комнат в столовую к буфету, очевидно, за другим ножом и вдруг, часто задышав, упал на стул. Это был конец. Формально самоубийство не состоялось. Но по характеру всего происшедшего это было, конечно, заранее обдуманным и решенным самоубийством.