. 18 января англичане нашли палатку, а в ней - несколько брошенных инструментов, три мешка с "беспорядочной коллекцией рукавиц и носков" и записку на имя капитана Скотта от Амундсена с просьбой доставить от него письма норвежскому королю. Англичане сфотографировали и зарисовали палатку, у полюса водрузили английский флаг, сфотографировались и пустились в обратный путь. "Ужасное разочарование! Мне больно за моих верных товарищей".
Короткое грустное торжество на полюсе: "К нашему обычному меню мы прибавили по палочке шоколада и по папиросе".
Впереди обратный путь, полторы тысячи километров.
"Борьба будет отчаянная. Спрашивается, удастся ли победить?" - записывает Скотт.
С первых же дней в его дневнике появляются тревожные нотки. У Отса постоянно зябнут ноги. Уилсон мучается с глазами - снежная слепота. Эванс еще по дороге к полюсу сильно порезал руку при переделке саней, вдобавок у него обморожены пальцы рук и нос.
Они не могут позволить себе ни дня отдыха - только шагать и шагать. Девять, десять, двенадцать часов в день. Запаса продуктов на очередном складе хватает лишь на то, чтобы дойти до следующего День-другой задержки, и весь отряд окажется на грани гибели...
Днем 17 февраля, когда сделали привал, Эванс далеко отстал. "Я первый подошел к нему. Вид бедняги меня немало испугал. Эванс стоял на коленях. Одежда его была в беспорядке, руки обнажены и обморожены, глаза дикие. На вопрос, что с ним, Эванс ответил, запинаясь, что не знает, но думает, что был обморок.
Мы подняли его на ноги. Через каждые два-три шага он снова падал. Все признаки полного изнеможения..."
Эванс скончался, не приходя в сознание. Теперь четверо бредут по бесконечной белой пустыне. Можно немного увеличить ежедневные рационы, но спешить надо по-прежнему.
Новая беда - топливо. Банки с керосином, которые лежат на складах, почему-то оказываются полупустыми. Топлива едва хватает на приготовление пищи. Нельзя подогреть даже лишнюю кружку воды, и зачастую они грызут мерзлый пеммикан. Обувь не просыхает, безнадежно смерзается за ночь. По утрам они с трудом натягивают ее на ноги, полтора-два часа уходит только на то, чтобы обуться. Теперь даже днем, на ходу они мерзнут. Ветер, кажется, пронизывает насквозь.
Кончилось антарктическое лето. Надвигается зима. Мороз достигает 30- 40 градусов. Поверхность ледника покрыта тонким слоем шершавых кристаллов. Ветер попутный, сильный, но они порой даже не в состоянии сдвинуть сани. При низких температурах снег, как песок... Двенадцать миль в день, затем одиннадцать, шесть, пять с половиной.
"Пятница, 16 марта или суббота, 17. Потерял счет числам... Жизнь наша - чистая трагедия. Третьего дня за завтраком бедный Отс объявил, что дальше идти не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Этого мы сделать не могли и уговорили его пойти с нами после завтрака. Несмотря на невыносимую боль, он крепился, мы сделали еще несколько миль. К ночи ему стало хуже. Мы знали, что это - конец... Конец же был вот какой: Отс проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся. Это было вчера. Была пурга. Он сказал: "Пойду, пройдусь. Может быть, не скоро вернусь". Он вышел в метель, и мы его больше не видели... Мы знали, что бедный Отс идет на смерть, и отговаривали его, но в то же время сознавали, что он поступает как благородный человек и английский джентльмен. Мы все надеемся так же встретить конец, а до конца, несомненно, недалеко..."
К вечеру 19 марта до большого, заложенного еще осенью склада "одной тонны" оставалось всего 11 миль - два десятка километров. У всех обморожены ноги, сам Скотт записывает в дневнике: "Лучшее, на что я теперь могу надеяться, это ампутация ноги, но не распространится ли гангрена - вот вопрос".
Последние три лаконичные записи.
"Среда, 21 марта. Вчера весь день пролежали из-за свирепой пурги Последняя надежда: Уилсон и Боуэрс сегодня пойдут в склад за топливом".
"Четверг, 22 марта Метель не унимается. Уилсон и Боуэрс не могли идти. Завтра остается последняя возможность. Топлива нет, пищи осталось на раз или на два. Должно быть, конец близок. Решили дождаться естественного конца Пойдем с вещами или без них и умрем в дороге"
"Четверг, 29 марта. С 21-го числа свирепствовал непрерывный шторм. Каждый день мы были готовы идти (до склада всего 11 миль), но нет возможности выйти из палатки, так несет и крутит снег. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-то надеяться. Выдержим до конца. Мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть далек. Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать".
Ниже подпись. Почерк, кажется, совсем не изменился: "Р. Скотт"
Восемь месяцев спустя специальная спасательная партия нашла полузасыпанную снегом палатку, нашла их тела.
"Мы отыскали все их снаряжение, - писал доктор Аткинсон, -и откопали из-под снега сани с поклажей. Среди вещей было 35 фунтов очень ценных геологических образцов, собранных на моренах ледника Бирдмора По просьбе доктора Уилсона они не расставались с этой коллекцией до самого конца, даже когда гибель смотрела им в глаза, хотя знали, что эти образцы сильно увеличивают вес того груза, который им приходилось тащить за собой.
Когда все было собрано, мы покрыли тела наружным полотнищем палатки и прочли похоронную службу. Потом вплоть до следующего дня занимались постройкой над ними огромного гурия. Этот гурий был закончен на следующее утро, и на нем поставлен грубый крест, сделанный из двух лыж...
Одинокие в своем величии, они будут лежать, не подвергаясь телесному разложению, в самой подходящей для себя могиле на свете".
Теперь, конечно, и гурий, и крест давно уже ушли под снег. Их тела лежат в толще ледника Антарктиды.
А на мысе Хижины, на вершине Наблюдательного холма, установлен девятифутовый крест из австралийского красного дерева. На нем - пять фамилий, ниже, как эпитафия, - строка английского поэта. По-русски она звучит так: "Бороться и искать, найти и не сдаваться".
Амундсен позднее скажет: "Никто лучше меня не может воздать должное геройской отваге наших мужественных английских соперников, так как мы лучше всех способны оценить грозные опасности этого предприятия... Мужества, твердости, силы им было не занимать".
В своей предсмертной записке "Послание обществу" Роберт Скотт говорит: "Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать".
Шеклтон Эрнст Генри
(1874 - 1922)
Английский исследователь Антарктики. В 1901-1903 годах участвовал в экспедиции Р. Скотта, в 1907-1909 годах руководил экспедицией к Южному полюсу (достиг 88°32' ю.ш., открыл горную цепь на Земле Виктории, Полярное плато и ледник Бирдмора). В 1914-1917 годах руководил экспедицией к берегам Антарктиды.
Эрнст Шеклтон - отпрыск старинной ирландской фамилии - родился в Килки-хауз в семье врача 15 февраля 1874 года, в тот самый день, когда британская океанографическая экспедиция на бриге "Челленджер" пересекла Южный полярный круг. Английские биографы Шеклтона, отмечая это совпадение, видят в нем как бы перст судьбы, предзнаменование для будущего полярного путешественника. Позже это совпадение, как и предания семьи Шеклтонов, насчитывавших в своем роду немало моряков и даже участников полярных экспедиций, повлияло на воображение юного Эрнста, с ранних лет увлекавшегося описаниями путешествий.
В школе юный Шеклтон способностями не блистал, был не очень прилежен, не очень старателен, зачастую вызывал недовольство учителей и воспитателей своей непоседливостью и излишней бойкостью. Да разве усидишь за грамматикой, если позади каретного сарая полчища непокоренных туземцев грозят взять на абордаж галиот Эрнста - старый кузов кареты. Учебник летит в ящик стола, а мальчик пробирается по черной лестнице на двор. Через пару минут он, размахивая деревянным палашом, врезается в гущу врагов. Крапивные листья обжигают руки, колени, но храбрый капитан Джемс Кук в упоении битвы не замечает ран. Это - детство. Юность Эрнста Шеклтона прошла в море. Генри Шеклтон-старший хотел, чтобы его сын Эрнст был врачом, как он сам и как его тесть, дед мальчика, покойный мистер Гэйвен. Это имя произносилось всегда с особой почтительностью мистер Гэйвен, крупный медик, был уполномоченным Королевской ирландской полиции, много плавал по свету и одно время даже занимал пост генерального инспектора полиции на Цейлоне. Узнав о желании сына стать моряком, Шеклтон-старший не стал противодействовать. Когда Эрнст окончил школу, отец использовал свои знакомства, чтобы устроить сына юнгой на 1600-тонный клипер "Хогтон Тауэр", отправлявшийся в дальнее плавание. В последних числах апреля 1890 года "Хогтон Тауэр" покинул берега Англии и направился через Атлантику вокруг южной оконечности Америки мыса Горн в чилийский порт Вальпараисо.
Плавание на "Хогтон Тауэре", на котором сохранялись добрые старые традиции парусного флота, стало суровой, но отличной школой для Шеклтона. Он прослужил на клипере четыре года, совершил два дальних плавания в Чили и одно кругосветное.
Во время плавания Шеклтон не терял свободного от службы времени даром, старался чтением пополнить недостатки своего образования. Вместе с тем обнаруживавшаяся еще в школе склонность к литературе и в особенности к поэзии развилась в настоящую страсть. Он читал и изучал английских поэтов и особенно пристрастился к произведениям Броунинга и Теннисона.
По возвращении из кругосветного плавания Шеклтон смог без особого труда сдать экзамен на младшего штурмана и получить место третьего помощника на пароход "Монмоусшайр" Уэльской регулярной линии, совершавший рейсы в Японию, Китай и Америку.
Англо-бурская война застала Шеклтона в должности третьего помощника капитана транспорта "Тинтайгл кастл", перевозившего английских волонтеров. В январе 1901 года Шеклтон был переведен на транспорт "Карисбрук кастл" - самое большое судно, на каком он когда-либо служил и на котором совершил свое последнее плавание как торговый моряк. В конце того же года младший лейтенант королевского военного флота Эрнст Генри Шеклтон уже правил вахту на мостике экспедиционного судна "Дискавери" Британской антарктической экспедиции.